Потомок седьмой тысячи - Виктор Московкин

— Будет и ему бабкинская участь, должна быть, — пообещал Егор. — Родные у него здесь остались, через них узнается, где обитает. За все лишние годы, что вам на суде дали, с него взыщем.

— Бабкина оба поминаете. Какая ему выпала участь?

— Какой и добивался. Здесь, чувствовал, оставаться было нельзя, в тюрьму надзирателем укрылся. Но и там достали…

— И ладно, коли так, жалости не испытываю. Об Афанасии Кропине ты сказал… Не скоро вернется, и то, если голову не сложит. С его характером это сколько хочешь. На этапе виделись с ним, перемолвились. За побег добавлено ему еще каторги. Кстати, обиду высказывал: не то что посылки какой, даже на письмо его не ответили. Задело человека крепко, так как считает — не по одной своей воле мается там…

Говоря это, Родион сумрачно смотрел на Егора, видно было: не столько за Афанасия вступился — передавал свое, затаенное. Приходилось быть с людьми, которых товарищи, оставшиеся на свободе, не забывали, всегда находили возможность передать с воли весточку. Он же все эти годы жил словно в темной ночи.

— О каком письме говоришь, дядя Родион? — взволнованно спросил Егор. — Не слышал, чтобы такое письмо было. Посылки — понятно! Бабам, которые здесь с ребятишками, без мужей, не умели помочь, — какие уж посылки! А письмо и без ответа — быть такого не может. Спросить надо Маркела Калинина, может, ему что известно. Через него и Варвару Флегонтовну вся переписка идет. Не верю, чтобы не ответили.

— Могло не дойти, к слову я, — сказал Родион, которого смутила горячность Егора. — Через десятые руки передаешь, какая уж уверенность… А все равно ждешь. Варвара Флегонтовна как? Артемка?

— Жива-здорова Варвара Флегонтовна. Артемка тем более. Что ему сделается? Тут было устроился в торговую школу. И ладно бы, конторщиком мог стать, а он в бунт ввязался против своих учителей. Первого его и выгнали. С треском выгнали. И теперь, то ли ученый, то ли мастеровой — сам не поймет.

Родион уловил в словах Егора смешинки, такие любимые у фабричных, когда они говорят о своих товарищах, и впервые за весь день на его изможденном лице мелькнула слабая улыбка.

2

На берегу Которосли, ниже плотины, как раз напротив острова с хлопковыми складами, Артем Крутов чинил лодку: нынче уговаривались с Егором Дериным плыть на ней до города, до воскресной школы, благо школа находилась сразу за Спасским монастырем, рядом с рекой. Удобно, но путь не близкий, а старая лодка начала подтекать. Раздевшись до пояса и закатав штаны, Артем сначала вытащил ее на берег и теперь прибивал полоски железа на подгнившие места. Лучше бы совсем вырезать и поставить новые доски, но то долго, разве что зимой; сейчас приходилось довольствоваться малым: с железными заплатами лодка еще постоит.

Приобрел он ее задешево у сторожа фабричной плотины и привязался к ней: любил налегать со всей силушкой на весла, слушать журчание воды под днищем; забирался вверх по реке на многие версты, спускался до Стрелки, где Которосль сходится с Волгой; стала лодка для него верным молчаливым другом, с которым можно поговорить и пожаловаться ему — на все получал молчаливое одобрение.

Тут же на зеленом откосе берега изнывала от жары и безделья Лелька Соловьева — пришла почти вслед за Артемом, хотя и знала, что работы ему не на один час, и поедут они с Егором много позднее. От скуки Лелька надоедала, приставала с расспросами: «Возьмете меня до самого города или высадите за Зеленцовским мостом? А что, в воскресной школе медом кормят, больно уж оба рветесь туда?» Лелька была в летнем сером платье с укороченными рукавами, с отложным воротничком, открывающим полную, с рыжими крапинами, шею. Голова с закрученными на затылке льняными волосами была повязана просвечивающим газовым шарфом. Лелька невестилась.

— Тем, а Тем? — каждый раз начиная новый вопрос, протяжно спрашивала она с высокого берега. И каждый раз, подкупившись ее ласковым тоном, парень добродушно отзывался. Впрочем, это не мешало ему стучать молотком, вбивать гвозди в прогнившее дерево. Слева от плотины доносился успокаивающий рокот падающей воды, спину грело теплое солнышко, предстоящая поездка в город радовала — от всего этого у Артема было приподнятое настроение.

— Тем, а Тем?

— Ну, что еще? — искоса поглядывая на нее, спросил парень.

— Тема, когда тебе граммофон из-за границы пришлют, позовешь послушать?

Озорное, с крупным подбородком, лицо Лельки морщилось от еле сдерживаемого смеха.

— Обязательно позову, — откликнулся он, стараясь быть безразличным. Однако это не совсем удалось ему: неприятное напоминание задело за живое. Отвернулся, чтобы Лелька не видела выступившей краски на лице.

— Страсть как хочется послушать, — продолжала она, смеясь одними глазами. — До ужасти хочется. Я цыганские песни люблю… Граммофон-то, чай, придет с пластинками? Или здесь покупать будешь?..

И все это объявление в газете… Какой-то господин Генц из Вены предлагал новые граммофоны по пяти рублей за штуку. Показалось дешево, а главное, адрес заграничный соблазнил — деньги Артем отправил. Зачем-то похвастал Егору, не сдержался, тот, конечно, Лельке… И теперь хохочут, потому что ни граммофона, ни денег, даже ответа не пришло. Ходил Артем в редакцию городской газеты, где было объявление, но и там ничего не добился. «Э, батенька, — сказали ему, — мы за объявления не отвечаем. Впрочем, — утешили, — не очень переживайте, не вы один попались на удочку».

Легко сказать, не он один: смеются-то над ним. А всем известно, как умеют смеяться в фабричной слободке.

— Тем, а Тем? — снова послышался с берега призывный голос Лельки.

Парень решил за лучшее не откликаться, тем более — скоро подойдет Егор. Надо спешить, а Лелька своими разговорами только отвлекает. Но разве Лелька угомонится: набрала на берегу щепок, начала бросать. Щепка попала Артему в голову, запуталась в волосах. Парень досадливо тряхнул головой, предупредил:

— Смотри, Лелька, догоню, не пощажу!

— Ну, догони, — согласилась она, на всякий случай потверже ставя ногу в высоком, еще справном башмаке.

Артем швырнул молоток в лодку, выскочил на крутой берег и в несколько прыжков настиг ее, схватил за руку. Он не на шутку рассердился. Лелька, заметив его состояние, подозрительно притихла, даже не делала попытки вырваться, только дышала тяжело, вздымая высокую грудь.

Внезапная перемена в ней обескуражила парня.

— Догнал, — уже без азарта сказал он, взглядывая на нее исподлобья, — и теперь что хочу, то и сделаю.

— А слабо, — поддразнила она — бесовские глаза ожгли парня. — Вот слабошеньки.

От ее вызывающего взгляда Артем совсем смутился: что еще выкинет, поди догадайся. Отпустил ее руку и, повернувшись, спускаясь к лодке, неуверенно пригрозил:

— В следующий раз добра не жди.

— Ой ли! — озорничала Лелька, поняв, что никакой опасности для нее уже нет. — Что ты можешь, теленок безбородый?

Артем невольно потянулся к подбородку, помял — так, пушок редкий.

— Не бреши, есть борода, — заносчиво сказал он, нащупав этот светлый пушок. — Еще какая будет.

— Так то будет, — не унималась она. Потом вдруг неожиданно спросила: — Тема, а ты любишь кого?

Артем оглянулся. Лелька была серьезна, будто до этого и не потешалась над ним. Что ей взбрело в голову спрашивать об этом? Уж не Егор ли рассказал ей? Он в самом деле был влюблен, случилось это на прошлой неделе в воскресной школе. Все последние дни ходил, как во сне. И сегодня горел нетерпением скорей попасть в город. Но делиться с Лелькой, — ни за что на свете!

— Угу, — сказал он шутливо. — Тебя люблю. Всех остальных люблю.

Лелька ничего не ответила, юн еще раз поднял голову, взглянул на нее — она стояла грустная, смущенная.

— Егорушка очень переменился. Ты не заметил?

Она пытливо присматривалась к Артему, отыскивая ответ на свои сомнения. По опечаленному лицу было видно— ей больше всего хочется, чтобы ее успокоили, разуверили в обратном. И Артем это понял.

— Ничуть Егор не переменился, — хмуро сказал он. — Что ты придумываешь? Любит он тебя, и больше никого у него нет.

— Я знаю, что никого, — улыбнулась Лелька, но уже без той бесшабашной веселости, с какой дразнила Артема.

Помолчав, спросила с ласковым любопытством:

— А она красивая, твоя девушка?

— О ком ты? — недоуменно спросил Артем.

— О ком… Знаешь сам. Егор хвастал, что красивая.

— Спасибо ему, обрадовал. Ты не спросила, зачем это надо было хвастать?.. Красивая, конечно. Разве любимые бывают некрасивыми?

— Ну, а все же какая? — допытывалась Лелька. — Какая она из себя?

Артем попытался ответить, но, к его удивлению, оказалось, что ему трудно сказать, какое у девушки лицо, глаза, взгляд; не то что не помнил — вся она перед ним, прищурится и видит, слышит ее голос, а вот выделить что-то одно, особенное, не может.