Потомок седьмой тысячи - Виктор Московкин

Ольга Николаевна сказала, что хочет построить урок на разговоре об одной книге, вышедшей недавно на немецком языке под названием «2356 год». Немец Вильгельм Фишер, написавший ее, попытался изобразить Россию в этом году. Он считает, что страна будет находиться под властью террористов, а русская женщина завладеет всеми правами мужского населения.

— Роман фантастический и совершенно не имеет никаких литературных достоинств, — вдруг объявила она. — Нам он интересен тем, какой иностранцы представляют Россию после… революции. Вот и мы пробуем сегодня представить свою страну в будущем.

Рабочая молодежь потому и любила воскресную школу, что в ней при каждом удобном случае разговор сводился на политику. Но Ольга Николаевна не учла, что в классе она первый день, и была очень удивлена, когда слушатели уклонились от разговора. «Да как сказать, сразу-то не сообразишь, какая из себя жизнь будет. Подумать надо», — почти каждый отвечал ей. Неопытная учительница растерялась, чувствовала, что ее первый урок проваливается, и она уже ничего не может поделать, не может даже собраться с мыслями.

И вдруг услышала:

— Вы нам почитайте что-нибудь. Любое, что хотите.

Это Артем, переживая за нее, протянул ей спасительную соломинку.

В том положении, в каком она очутилась, ничего лучшего придумать было нельзя. Ольга Николаевна благодарно взглянула на парня.

— Хорошо, — покорно согласилась она, — я вам почитаю из прекрасного поэта, имя которого — Некрасов.

На ее счастье, стихов она знала много, память, как видно, была исключительная, да и читать умела. Вставала картина благодатной весны, когда она, мечтательно прикрыв глаза, говорила:

Как молоком облитые,Стоят сады вишневые,Тихохонько шумят.

И трудно верилось, что в голосе этой хрупкой девушки таится столько силы, — читала из «Русских женщин»:

…Ей снятся группы бедняковНа нивах и лугах,Ей снятся стоны бурлаковНа волжских берегах…Наивным ужасом полна,Она не ест, не спит,Засыпать путников онаВопросами спешит:«Скажи, ужель весь край таков?Довольства тени нет?..»— Ты в царстве нищих и рабов! —Короткий был ответ.Она проснулась — в руку сон!Чу, слышен впередиПечальный звон — кандальный звон!«Эй, кучер, погоди!»То ссыльных партия идет…

Когда она закончила урок и робко повела взглядом по рядам, ей стало немного спокойнее: слушатели смотрели ласково, с пониманием.

Учительницу провожали. Артем пробился вперед, шел рядом с ней. Все понемногу отставали, он продолжал идти. Когда остались совсем одни, она остановилась.

— Простите, Артем… отчество я не запомнила (Артем махнул рукой: какое там отчество!). Скажите, — обидчиво, дрожа голосом, спросила Ольга Николаевна, — почему все уклонились от интересного разговора? У вас такие беседы — не редкость, я знаю это от Веры Александровны.

Они стояли на углу широкого проспекта с бульваром посередине, который вел к Волге и был заполнен гуляющей публикой. Видимо, Ольга Николаевна не хотела, что бы Артем шел с ней дальше.

— Так к вам еще не привыкли, дичатся, — смущенно пояснил Артем, недовольный тем, что сам не догадался попрощаться раньше, и она, остановившись здесь, как бы указывала ему, что неприлично следовать за женщиной, если она об этом не просит. — А урок у вас прошел хорошо, — добавил он словно в утешение.

И опять по ее дрогнувшим губам, по укору в глазах понял, что допустил оплошность.

— Можно бы хоть сейчас пощадить меня, — тихо сказала она. — Боюсь, этот первый урок станет последним. Учительница из меня вряд ли получится.

— Но стихи вы читали… Я никогда такого не слышал, — с жаром возразил Артем.

— Читать стихи — это еще далеко до настоящего преподавания.

Парень насупился, помрачнел.

— Значит, вы не придете больше?

Почувствовав его настроение, Ольга Николаевна улыбнулась.

— Нет, что вы! Надеюсь, мы с вами еще увидимся. Я много слышала о фабрике, где вы работаете. От брата слышала. У него там были знакомые. Брат, помню, говорил и о директоре Грязнове — отзывался о его уме. С таким врагом бороться трудно…

Артем потупился, ему почему-то было совестно видеть ее чистые, правдивые и наивные глаза.

— Зачем бороться? — сказал он, краснея от неискренности своих слов. — Работу дает, на том спасибо.

Если бы он знал, что Ольга Николаевна ищет поддержки, что после внезапного ареста брата она дала торжественную клятву быть достойной его. Она могла бы пожертвовать собой, если это нужно для общего дела. Но как, что делать — тут она оказалась беспомощной. Сегодняшняя попытка сойтись ближе со слушателями воскресной школы, многие из которых, как она знала от Веры Александровны, участвуют в рабочем движении, окончилась неудачей. Не завязывался откровенный разговор и с Артемом, приучившим себя к осторожности.

— Я понимаю, не обо всем говорят, — сказала Ольга Николаевна. — Простите меня.

Она протянула узкую теплую ладошку. Артем задержал ее в своей руке дольше, чем следовало, и заметил это, только когда Ольга Николаевна мягко высвободилась.

Всю неделю потом он жил радостным ожиданием новой встречи с учительницей. То поведение и те слова, которые говорили не в ее пользу, были забыты, зато воображение легко дорисовало все лучшее, что угадывалось в ее характере. Красивая, умная, нежная — такой представлялась ему Ольга Николаевна. Вспомнил ее слова: «Надеюсь, мы с вами увидимся», — из одной вежливости это не говорят.

Заводить лодку на другую сторону причала, с нижней стороны течения, — чтоб волной не било, привязывать ее — это удовольствие Артем предоставил Егору. Сам вышел на берег, жмурился от обилия солнечного света. Как всегда по воскресеньям, на берегу было много публики. Белые платья, широкополые, с яркими лентами, шляпы женщин, полотняные костюмы мужчин — все это двигалось, пестрело, мелькало перед глазами. Артем вздрогнул: показалось, увидел Ольгу Николаевну — шла с рослым парнем-студентом к Стрелке, говорила что-то, склоняя голову к его плечу, смеялась. Кольнуло сердце-ревностью, едва не бросился догонять, чтобы посмотреть, она ли, но тут же рассмеялся: чего не почудится влюбленному — у девушки-то русая коса за спиной, Ольга Николаевна темноволосая, стриженая.

Подошел Егор, недоумевая, посмотрел: чего так весело человеку?

— Ну, день!.. — радостно сказал Артем.

— Под Сорока бы в такой день, на берегу в траве поваляться, — вздохнул Егор. — Помнишь, раньше-то: семьями, с самоваром, с одеялами на весь выходной с ночлегом. Разлюбезное дело. Тут вот учиться иди. Дисциплина… Отцы наши не учились, а куда как решительно действовали. В слободку почти три месяца никто сунуться к ним не смел. Нынче поди не поучись, первый скажешь: не сознает свою ответственность…

— А то сознаешь? — Артем толкнул Егора в бок, тот немедленно ответил тем же. — Батькам, может, и хотелось учиться, да где было? Тебе, дураку, дали возможность, а ты кобенишься…

— Сам-то больно умный…

Дурачась, посмеиваясь друг над другом, шли по переулку к большому красному дому, нижний этаж которого занимала воскресная школа.

В сумрачном и прохладном коридоре столкнулись е учительницей Верой Александровной. Поздоровались почтительно.

Вера Александровна, приподняв очки и близоруко щурясь, хитро приглядывалась к Артему, улыбалась.

— Вы делаете успехи, — сказала ему, словно удивляясь. Достала из портфеля, набитого книгами, записку:

— Это вам, от Олечки. Прелестная девушка, не правда ли?

5

Ольга Николаевна Свиридова, или, как ее ласково звали все знакомые, Олечка Свиридова, была дочерью священника из Любимского уезда. В то время как старший брат Павел учился в Демидовском юридическом лицее, где студенты пользовались относительной свободой, Олечка вынуждена была проводить дни в училище для девиц духовного звания. Закон божий, чистописание, рисование, русский, славянский языки, арифметика — обычные предметы для любого учебного заведения. Но кроме них в этом училище обучали церковному пению, приучали к рукоделью и ведению домашнего хозяйства. К выпуску воспитанница должна была сама себе приготовить все необходимое для приданого. В уставе училища так и было сказано: «Цель наша воспитать для духовного сословия достойных жен и матерей и посредством их действовать на умственное и нравственное образование той среды, в которой они будут жить».

Быть учительницей в сельской школе и действовать на умственное развитие и нравственное образование среды — это Олечку устраивало. Не устраивало ее после выхода из училища стать женой сельского священника. И Олечка невзлюбила училище, все делала, чтобы вырваться из него. Ее упрямство и горячее участие в ее судьбе старшего брата сделали свое дело: суровый родитель, скрепя сердце, согласился на перевод дочери в обычную женскую гимназию.