Рейд. Оазисы. Старшие сыновья - Борис Вячеславович Конофальский

– Ну и правильно, – сказал инженер. – От страха руки дрожат, он стрелять мешает.

– Так что, не скажешь, зачем идём? – не отставала она.

– Из того дома, что мы видели, нужно кое-что забрать, – отвечал он, подумав, – а без одного человека это забрать невозможно. И этот человек завтра как раз туда собирается. Вот я туда и хочу попасть, с ним там повстречаться.

– Убьёшь того человека? – сразу спросила она.

– Хотелось бы его с собой забрать, – ответил он, и она поняла по выражению его лица, что если не получиться его забрать… то…

– Как же ты его заберёшь, если там четверо даргов? – она всё хотела знать; как только у неё выдержки хватало до сих пор не задавать ему вопросов.

– Даргов я убью, – коротко отвечал инженер.

– Четверых? – она даже головой покачала: это невозможно. – Дарги – это тебе не сколопендры, и даже не прыгуны. Ты хоть одного дарга за свою жизнь убил?

– Убил, – он кивнул головой.

– Одного?

– Больше.

– Больше? – она опять не верила. – Это сколько?

– Может, двадцать.

Тут казачка скривилась и махнула на него рукой:

– Дурой меня считаешь? Смеёшься надо мной?

– Нет, не считаю и не смеюсь. Первого дарга я убил, когда мне было четырнадцать.

– И с тех пор двадцать их набил?

– Ну или около того.

– У нас во всех окрестных куренях нет такого казака, чтобы даже полстолько даргов побил бы. Это что ж, ты лучше любого нашего казака?

– Ну это уж ты сама решай.

Может, она и хотела, но не могла с собой совладать. Не могла поверить, что сидящий перед ней мужчина мог убить столько опасных и злых врагов. Она прищурилась и спросила с заметным сомнением:

– А что ты за герой, кто же ты есть?

– Ох и бестолковая ты баба, Самара, – с усмешкой отвечал ей Горохов, доставая сигареты. – Ну сколько раз тебе можно повторять, я горный инженер, у меня и диплом есть.

Она всё равно смотрит на него недоверчиво, даже губы поджала чисто по-женски.

– Что? Не веришь? Вон, в сумке бумага лежит, можешь посмотреть.

Глава 44

Одежда казачья, сделанная вручную, в некоторых аспектах была лучше одежды, сделанной на фабриках. Обмотки и чуни на завязках были намного легче сапог, к которым привык инженер. Но обмотки были лёгкой дорогой к телу для песчаного клеща. Чуни мягкие, удобные, в них легко забираться на барханы, но тот же клещ, а может даже, и паук мог легко проникнуть под эластичную кожу этой обуви. А уж к платку, обмотанному вокруг головы, он никак не мог привыкнуть. Фуражка с козырьком и тряпкой, прикрывающей шею, казалась ему намного более комфортной. Но у казачьей одежды перед тем, что он носил всегда, было два преимущества. В одежде степняков зной переносился, кажется, полегче. Кажется. А вот второе преимущество было неоспоримо. Эта одежда была легче. Килограмма на полтора. Тяжёлые сапоги и большой пыльник были неплохой зашитой и от жары, и от раскалённого песка, но весили они много. А теперь для него был каждый килограмм на счету. Путь ему предстоял неблизкий. И всё пешочком, пешочком. Мотоцикла у него тут не было.

Еще засветло они с Самарой приехали к реке. И нашли себе другое, удобное место, где можно было оставить квадроцикл. Вытащили свои многочисленные и нелёгкие вещи на берег. Оставили их, а сами пошли против течения по берегу. Шли и искали удобный бережок для высадки. Чтобы рогоза не было, чтобы лодку можно было легко вытащить и спрятать. И от которого им пришлось бы меньше тащиться через земли, изобилующие норами шершней, до места, где он собирался оставить Самару с коптером. До того места, где они уже были.

Они остановилась на возвышенности. Вокруг никого. Он достал из кобуры револьвера оптический прицел и стал в него рассматривать противоположный берег. Самара присела на одно колено рядом, в руках винтовка. Но она смотрела на воду.

– Видишь омут? – спрашивала она, когда он отрывался от оптики.

– Нет, – признавался он.

– Вон, видишь вода чуть-чуть там темнее, что, не видишь, что ли? – казачка указывала рукой. – Там бегемот.

Инженер не мог различить этих оттенков бурой и однородной на его взгляд воды.

– Лучше переплавимся сейчас, пока не стемнело, – сказала она. – Быстрину пересечём в том месте, где лодка спрятана, а потом пойдём вверх, прижимаясь к тому берегу. Там мелко, я ни одного омута не увидала.

У него были другие мысли на этот счёт, но он не хотел отбивать у неё охоту выдвигать предложения, пусть она почувствует сопричастность к происходящему:

– Хорошо, давай так и сделаем.

Они вернулись к вещам, забрали их и спустились к лодке. Пришлось подождать, так как по реке шла гружёная большая лодка, но лодка шла вниз по течению, ждать пришлось недолго. На этот раз Самара села на руль.

Плыли недолго, высадись быстро, она перетаскивала вещи из лодки за ближайший холмик, он затащил лодку за кусты. Уже начинало смеркаться, шершни уже час как вышли на охоту, и он, открутив крышку у первого флакона, разбрызгал содержимое на неё и на себя. После они взвалили на себя свою нелёгкую ношу и пошли вдоль берега на юг. Даже облившись инсектицидом, Горохов не решался уходить вглубь этой местности, кишащей опасными насекомыми.

Самара тащила свой рюкзак, коптер, винтовку, ружьё и рацию. Он знал, что ей нелегко, но она ни разу за всё время пути не заговорила, не попросила остановиться, чтобы перевести дух. Только через час они свернули от реки направо, на запад. К развалинам и двум небольшим дюнам, что уже служили им укрытием недавно. И только отойдя от реки на полкилометра, и он, и она размотали головы, и на их лицах остались лишь респираторы с очками. Так, конечно, было легче, но передохнуть он ей не дал, пошёл дальше.

Через триста метров она сказала:

– Гудит!

Он тоже услышал и замер, звук был недолгим, вскоре затих, и он опять пошёл вперёд.

Ещё не было десяти, когда они добрались до своих удобных дюн среди развалин. Он с удовольствием слушал, как с бетонных и кирпичных стен потявкивают гекконы. Днём их не было видно, а сейчас вон как кричат на всю пустыню, и шершней не боятся. Он тыльной стороной перчатки вытирал пот со лба и радовался тому, что это тявканье становилось всё ближе.

Оба устали, но и инженер, и казачка были людьми опытными, никто из них