Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко

все недруги прикусили языки. Свою правоту, подпоручик, надо делом, викторией, доказывать. — Он ловко подцепил носком сапога отшлифованный прибоем камешек, и тот запрыгал над водой, сбивая на лету верхушки низеньких волн.

Раздувая в самоваре уголь, Прохор сладко зевнул.

— И не спится ему, — проворчал, недовольный. — То вставал с первыми петухами, а сегодня вскочил ни свет ни заря. И меня растормошил — без чаю не отправляется в дорогу. А чего ехать в такую рань? Пускай бы хоть развиднелось.

Через минуту из хаты вышел генерал-аншеф.

— А ну достань колодезной водички, — приказал денщику.

— Да холодная же, Александр Васильевич. Разве забыли, сентябрь же на дворе, еще, не приведи господи, простудитесь.

Все это произносил он по привычке. Знал ведь, что генерал и зимой, в лютые морозы, обливается каждое утро ледяной водой, но не мог удержаться от предостережения.

— Любишь ты ворчать, Прохор, — крутанул головой Суворов. — Делай то, что я говорю. Колодезная вода хоть и холодит тело, зато кровь согревает. Доставай.

Вылив на себя ведро воды, зачерпнутой Прохором из неглубокой копанки, укутался в простыню и подошел к низенькому столику, на котором шумел самовар. Под камышовым навесом зазвенела сбруя. Ординарец Суворова Тищенко вывел на подворье двух оседланных коней.

— Мне здесь оставаться или как? — спросил Прохор, внося следом за генералом горячий самовар в его светлицу.

— На кого же ты здесь ворчать будешь? — кинул насмешливо Суворов. — После завтрака трогайся с полковым обозом в Кинбурн. Там будет главная квартира.

— А вы, Александр Васильевич?

— У меня свой маневр.

Они уже выезжали за околицу села, когда, возвещая зарю, запели первые петухи.

— Пастуший час, — обернулся генерал-аншеф к ординарцу. — Кто не спит, тот многое успеет.

Сначала тропинка вела берегом лимана, волны которого будто шептались между собой в камышовых зарослях, шуршали ракушками на мелководьях. Но возле озера, соединенного с лиманом узеньким проливом, свернули налево, в глубь полуострова. Вдоль дороги потянулись густые ольшаники, перезревшие травы, достигавшие почти колен всадников. Дикие утки, цапли, кулики, которых недавно здесь было огромное множество, уже улетели в теплые края, и ничто не нарушало предутреннюю тишину в этой глуши. Только чавкала болотная вода под копытами коней да иногда пофыркивал сзади жеребец ординарца Тищенко.

Хотя Суворов впервые ехал этой дорогой в Кинбурн, он, казалось, мог бы с закрытыми глазами добраться до крепости, что была в пятидесяти верстах. Расспросил немногих местных жителей о каждом заливчике, каждой кучегуре, ложбине, пресном и соленом озере, каждом перелеске на полуострове. Предчувствовал, что не избежать ему здесь кровавой стычки с турками. Больно уж зарились они на Кинбурн, до которого из Очакова можно было палку добросить. Суворов знал, что Юсуф-паша со дня на день ждет Варненскую эскадру Гасана Джезанрли и усиленно муштрует отряды янычар для высадки на косе. Слабо укрепленный Кинбурн, рвы которого могла и лягушка перепрыгнуть, открывал сухопутную дорогу в Крым через таврические ковыльные степи, где было раздолье для неудержимой турецкой конницы.

«Нельзя того допустить», — думал Суворов, вспоминая, скольких усилий стоило ему, чтобы султан четыре года назад признал наконец Крымский полуостров в составе Российской империи. Александр Васильевич, конечно, понимал, что признал он тогда скрепя сердце, до поры до времени, пока не подготовится к новой войне. Но почему этого не понимает князь Потемкин, Суворов не мог взять в толк. Его все еще удивляло последнее письмо светлейшего, в котором приводились слова императрицы: «Хорошо бы для Крыма и Херсона спасти Кинбурн. Но империя останется империей и без Кинбурна. То, что мы брали, то теряли...»

Он чуть было не швырнул это письмо в огонь, который как раз разводил в печи Прохор. Но своевременно сдержался. Не хотел усложнять и без того напряженные отношения с князем. «Передайте фельдмаршалу, — сухо ответил гвардейскому капитану, ждавшему ответа, — что Кинбурн выстоит. За ним у нас тыла нет».

Он долго не мог успокоиться после отъезда курьера. «Легко им отдавать российские земли, — возмущался, меряя нервными шагами хату. — Уже и на крепость, которая противостоит Очакову, махнули рукой. Ничто она для них, империя, видите ли, останется империей и без Кинбурна. Какая близорукость! Конечно, останется. Россия стояла и будет стоять. Я в этом никогда не сомневался. Но кто знает, — мысленно спорил с царицей и Потемкиным, — куда дойдут турецкие войска, если им удастся овладеть, маленьким, неказистым Кинбурном? Сколько крови солдатской придется пролить?»

Уже совсем развиднелось, когда миновали они ольхово-травянистые дебри. Неутомимый, подтянутый дончак легко вынес своего худощавого седока на песчаную кучегуру. Тищенко еле успевал за генералом. На горе Суворов осадил коня. Дождался ординарца.

— Отсюда уже и Ягорлык виден, — кивнул он влево, где на горизонте, отражая утреннюю зарю, светилась розовой дымкой морская излучина. — Нужно будет на косе перед островом Круглым казачий кордон поставить, чтобы варвары с моря тайком не могли проскользнуть в залив.

Тищенко уже несколько лет служил ординарцем у генерала, но до сих пор не переставал удивляться его осведомленности. Никогда раньше не бывал на полуострове, а знает его, будто здесь родился и вырос. Все названия запомнил.

Конь под Суворовым насторожил уши, нетерпеливо переступил ногами. Из-за густого перелеска, что продолговатым островком темнел поблизости, появились конные драгуны. Неяркие еще лучи солнца, раскаленный шар которого словно бы вынырнул из лимана, осветили сиреневые кафтаны и высокие, с железными тульями шляпы. На патронных ладунках[109] всадников посверкивали медные бляхи с чеканным гербом полка.

— Вот они, мои богатыри! — по-юношески горячо воскликнул Суворов, пришпоривая коня.

Командир эскадрона, высокий красавец с полуаршинными усами, узнал генерал-аншефа, вытянулся в седле и поднял руку, чтобы остановить всадников.

— Не надо, — подъехал к нему Суворов, — пускай проходят. Время дороже: одна минута решает результаты баталии, час — успех кампании. Я действую не часами, а минутами.

Не спуская живых глаз с драгунов, которые скакали мимо, позвякивая ножнами сабель — их он велел недавно выдать коннице вместо тяжелых коротких Палашей, — спросил, когда переправились на полуостров.

— Этой ночью, ваше высокопревосходительство, — ответил офицер.

— Бивак устроили?

— Еще рано. Кашеварные возки ждут в урочище Васильковском.

Суворов улыбнулся. Его наука — солдату в походе не потакать, но до привала каша должна успеть.

Похвалил офицера, махнул рукой:

— С богом. Голова хвост не ждет.

Они отъехали в сторону, пропуская другие эскадроны, продовольственные и кузнечные фуры, конные тяги с патронными ящиками. Тищенко