Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

Давно намереваясь поговорить с Юлией, он откладывал разговор более месяца, пока, наконец, дочь сама не начала его первой.

Они сидели в перистиле во внутреннем саду дома Цезаря, и дочь рассказывала об успехах юного Октавиана.

— Он уже все понимает, — уверяла дочь, смеясь над проделками маленького племянника.

Цезарь задумчиво смотрел на Юлию, гадая, как начать трудный разговор. Но дочь вдруг спросила его:

— Ты видел Помпея?

— Откуда ты знаешь? — удивился Цезарь.

— Мне говорила Атия. Вы встречались в доме ее отца.

— Да, — засмеялся Цезарь, — мы сделали все, чтобы об этом никто не узнал. А вот Атия нас подсмотрела. Я всегда говорил, что любые тайны ничего не стоят, ибо сразу становятся известны всем.

— Она никому не расскажет, — возразила Юлия, — я просто спросила.

— А почему ты не спросила о Крассе? — поинтересовался Цезарь.

Дочь покраснела.

— Помпей чем-то похож на тебя, — пробормотала она, смущаясь, — и у него добрые глаза.

— Это ты успела заметить сразу, — недовольно проворчал Цезарь.

— Юлий гневается? — улыбнулась дочь улыбкой отца.

— Ты могла бы рассказать мне о встрече с Помпеем.

— Какой встрече? — изумилась Юлия. — Я видела его только у дяди, всего несколько мгновений.

«Господи, как трудно, — подумал вдруг Цезарь, — и больно». Впервые дочь, которую он привык считать частичкой себя, любимой частичкой своей души, вдруг могла уйти к чужому, незнакомому человеку. И Цезарь испытал почти физическое чувство боли.

— Он тебе нравится? — просто спросил отец.

— Не знаю, — искренне ответила Юлия, — но у него добрые глаза. По-моему, он похож на тебя, Цезарь.

— А Сервилий Цепион тебе уже не нравится?

— Он так же глуп, как Эмилий. Хотя нет, немного лучше.

Нужно было решаться. Прыгать в эту холодную воду. Цезарь собрал силы. И прыгнул…

— Помпей хочет на тебе жениться. Он говорил об этом со мной.

Дочь коротко охнула.

— Я его почти не знаю, — как-то совсем беспомощно, по-детски, сказала она, и Цезарь сразу вылез на берег.

— Если Помпей тебе не нравится, свадьбы не будет, — угрюмо пообещал он.

Дочь молчала. Она вспоминала триумфальное шествие Помпея. И первый взгляд, брошенный на нее.

— Я его плохо знаю, — жалобно произнесла всегда смелая Юлия, — но если так будет нужно…

Он снова оказался в холодной воде. На этот раз без всяких шансов выбраться на берег.

— Я приглашу его к нам домой. Вы сможете поговорить, — пообещал Цезарь, чувствуя, как ему холодно.

На следующий день утром к нему зашла Аврелия. Несмотря на прохладную осеннюю погоду, она была в свадебном пеплуме, привезенном ей сыном из Испании.

— Мне нужно поговорить с тобой, Цезарь, — начала Аврелия, едва опустившись на ложе в триклинии.

— Что случилось?

— Вчера ты беседовал с Юлией. Я все знаю, твоя дочь пока еще доверяет мне. Ты действительно хочешь выдать ее замуж за Помпея?

— Ты пришла меня отговаривать? — тихо спросил Цезарь.

— Я пришла узнать, правда ли это? — невозмутимо парировала мать.

— Да. Помпей сам просил меня об этом.

— Это удачный выбор, Цезарь, — кивнула Аврелия. — Ты укрепишь свои позиции в армии и свое влияние в Риме. Помпей будет надежным союзником, хотя он старше тебя на шесть лет.

— А как Юлия? — спросил он. — Ты думаешь, ей понравится такой старый муж?

Аврелия усмехнулась. Посмотрела на Цезаря.

— Ты очень молод для такой взрослой дочери. И ты даже не догадываешься, какой удачный выбор сделал, — вновь сказала она. — Для нее кумиром всегда был только один человек — ты. А Помпей подходит под этот идеал более всех остальных. И кроме того, он, кажется, нравится ей.

Цезарь не почувствовал радости, хотя тяжесть последних дней все-таки спала. Но вместо облегчения появилось ощущение пустоты. Аврелия редко ошибалась в жизни, тем более когда дело касалось Юлии.

— Они встретятся у меня дома, — ровным голосом сообщил Цезарь, — и если понравятся друг другу, я не буду возражать. Помпей обещал выдать свою дочь за Сервилия Цепиона, жениха Юлии.

— Значит, мы женим сразу две пары, — улыбнулась мать, — но я думала, их должно быть три.

— Что ты хочешь сказать? — недовольно спросил Цезарь. — Я еще очень молод. И после развода с Помпеей прошел всего год.

— Полтора года, — поправила его Аврелия, — тебе нужен сын, Цезарь, и нужна хорошая жена.

— Ты уже нашла мне супругу? — Цезарь усмехнулся.

— Конечно. Это Кальпурния, дочь Гнея Кальпурния Пизона. Она очень красивая девушка, может быть, самая лучшая в Риме, а ее отец и дяди пользуются большим влиянием в сенате и в армии.

Цезарь в который раз восхитился умом своей матери. Она была дальновидным политиком, умеющим просчитывать все варианты.

— Я знаю Пизона и его дочь, — согласно кивнул Цезарь, — она прелестна. А ее род может помочь нам укрепиться в сенате. Как ты это все продумала, я удивлен.

Он встал с ложа, подходя к матери и целуя ее в лоб.

— Ты мой самый выдающийся стратег. Я люблю тебя и Юлию больше всех на свете.

Мать вдруг посмотрела ему в глаза и прошептала:

— И Сервилию тоже.

Цезарь замер, боясь шевельнуться.

— Что ты хочешь сказать?

— Она великая женщина, Цезарь, достойная тебя и твоего ума. Береги ее.

— Вы с ней говорили, — понял Цезарь.

— Она любит тебя, почитая божеством, сошедшим с небес. Столь редкий дар, зажженный огнем Венеры, не должен угаснуть.

— Благодарю тебя, — еще раз поцеловал мать Цезарь, — ты всегда была для меня богиней Бона Деа, доброй богиней моей судьбы.

Глава XLVII

С этого времени Цезарь один управлял всем в государстве по своей воле.

Январские календы года начались торжественным шествием в сенат новых консулов, Цезаря и Бибула, с ликторами впереди. Это были первые и последние совместные мероприятия обоих консулов. Буквально со следующего дня начались раздоры.

Через несколько дней, накануне январских ид, Цезарь выступил в сенате с предложением нового аграрного закона, проваленного сенатом в прошлом году. Это был сильный ход.

Во-первых, консулы почти никогда не вносили подобных проектов, предоставляя эту сомнительную честь народным трибунам. Во-вторых, многие сенаторы вдруг начали понимать, почему Цезарь так спокойно относился ко всему накануне вступления в должность. Он был уверен, что его поддержат не только люмпены и плебеи, не только деньги Красса и стоявшие за ним ростовщики, но и легионеры Помпея.

Осознав эту страшную для себя угрозу, сенаторы начали откладывать рассмотрение аграрного закона Цезаря. Принцепс сената, престарелый Сервилий Ваттий Иссаварик, находящийся под влиянием оптиматов, давал слово для выступления лишь противникам Цезаря, просто блокирующим все попытки рассмотреть закон. В первый день Агенобарб выступал до конца заседания. Во второй — Лукулл, а в третий — сам Бибул. Когда на четвертый день слово взял Катон, явно намереваясь держать речь до конца заседания, Цезарь, наконец, не выдержал.

— Вы нарочно не даете рассматривать мои предложения, — гневно крикнул он.

— Не знаю, — сурово ответил Катон, — но очень многие сенаторы еще не выступили.

— Ты собираешься выступать целый день, — разозлился Цезарь, — и снова сорвешь обсуждение законов.

— Это право сенаторов, — закричал с места Агенобарб.

— В нашем сенате почти шестьсот человек, — ответил ему Цезарь, стараясь успокоиться, — если каждый сенатор будет выступать целый день, я буду выступать на пастбищах перед овечьими стадами, куда меня вы послали своим решением.

Сенаторы-популяры громко захохотали.

— Это единственное место, — не смог удержаться Катон, — где ты не будешь угрожать нашей республике.

— Именем Рима, — впервые Цезарь изменил себе, — ты арестован, Катон, за неуважение к сенату, консулам и народу римскому.

— Протестую, — немедленно закричал Бибул, вскакивая с консульского кресла.

К стоявшему на трибуне Катону подошел эдил в сопровождении легионеров.

Катон усмехнулся.

— Цезарь угрожает, — громко сказал он. — Вы видите, к чему может привести диктатура этих людей.

И, сойдя с трибуны, подняв голову, с небывалым достоинством он проследовал вслед за эдилом.

Понимая, как это глупо, Цезарь пожалел о своей ошибке. Но еще больше он расстроился, когда увидел, как вслед за Катоном поднялись почти все сенаторы. Более трехсот пятидесяти человек покидали зал заседаний. Оставшихся сторонников было недостаточно даже для кворума. Юлий понял, что напрасно погорячился. Он быстро подозвал народного трибуна Фуфия Калена.