Общество должников - Николай Константинович Дитятин

делать сложнейший выбор между лево и право. Я тянул нас налево, Хо постоянно топтала мне ногу и тянула вправо. В конце концов мы стали выбирать по очереди и отыскали продовольственные залы. В заготовочной обитало штук тридцать осклизлых от крови женщин, которые были настолько злы, что куры и свиньи разлетались в разные стороны уже готовыми суповыми наборами. Женщины вели однообразные разговоры о том, что чокнутый Люпан демонтировал все электрические мясорубки, а мужиков угнал в ополчение.

По мне это было жестоким решением. Дамы с упоением вспоминали правление Папочки, когда они занимались только готовкой и вторичной разделкой. Так я понял простую истину: любую революцию нужно начинать с самых низов, причем использовать для этого не инертное мужское раздражение, а взрывное женское недовольство.

— Пойдем-ка туда, — прошептала Олива. — У меня есть план.

Мы остановились позади женщины, зад которой мог заслонить даже боковое зрение. Она рубила половину телячьей туши с такой силой, словно это был сам Люпан в чем мать родила. Минуту назад леди-мясник переговаривалась с коллегой: несчастной девушкой, изуродованной какой-то кожной болезнью. Та изможденно брела за ведром горячей воды к огромному котлу с печкой.

— Как же я устала, — неожиданно произнесла Хо. — Помру к вечеру.

— Ага, — буркнула дама между ударами. — Клянусь Девятью, я могу понять почему он убрал все компьютеры и развлекательные центры. От них плавятся мозги. И даже пылесосы приносили только вред, девки от них совсем теряли интерес к жизни. Но крутить вручную фарш для всей цитадели? Это что, шутка? Он так испытывает нас вместо Шторма?

— Я знаю, кто никогда бы такого не допустил, — продолжала Хо таким голосом, что мне захотелось обнять ее и высморкаться в красные колтуны. Упражнения с офисным телефоном сделали из оливки трагического актера.

— Да, старый господин любит нас как родных детей. Чуть грудью не кормил в свое время. А теперь что? Знаешь, что я бы делала с каждым ретроградом? Рубила им кокошки, что б такие уроды не размножались. Говори ему на франкском! Ага! Да уже бабка моя вовсю шпарила на тенебрийском как и вся цитадель. А ведь была уже в годах, под двадцать пять ей было, клянусь Девятью!

— Интересно, где-то сейчас старый господин?

— Где…

Женщина разогнулась с таким щелчками, что я инстинктивно пригнулся.

— Где ему быть, теперь, после таких козней? Сама будто не знаешь… Ладно, пойду облегчусь. Это вино какое-то странное, выливается откуда не ждешь. Загадочное, Шторм забери.

Только сейчас я понял, что женщина была слегка подшофе. Точнее пьяна как бочка с пивом, однако мышечная память не давала ей вырубиться. Она медленно повернулась к нам, и я ожидал разве что удивленного взгляда в пустоту. Мы его получили. И не только:

— Это еще что? Вы кто такие? Призраки войны?

Прошептала она скуксившись.

— Мой Дути погибнет! Погибне-е-ет!

Я озадаченно стянул с нас простыню. Все сразу стало ясно: похоже от близости крови или подобной херни она перестала работать и стала чем-то вроде обыкновенной прозрачной пленки. Волчий мусор как он есть.

Пришлось нам с Хо уносить ноги с такой скоростью, что никто даже не успел толком разглядеть кто это там мелькает среди крюков и красных овалов. На входе мы столкнулись с двумя парнями-дубинками, но я набросил на них тряпку, и мы отметелили охранку так, что заныли вчерашние синяки.

— Отличный план, Хо, я бы никогда не догадался получить по печени без твоей помощи.

— Как только у тебя появится хоть одна дельная мысль в голове, я обязательно запишу ее в ежедневник между Сэтовскими напоминаниями сходить за вискарем.

— Я думал вам обоим об этом напоминать не нужно.

— Шторм, там еще дубинки! Назад, назад.

Походя я ощутил острый приступ запасливости и решил подобрать тряпку-невидимку, но стражники так в ней запутались, что я смог оторвать только неровную полоску окончательно помутневшей ткани. Отлично. Испортить что-то волшебное, примета — хуже не придумаешь. Чувство вины и суеверный страх заставили меня сунуть чертов клочок в карман, как будто это меня извиняло.

Мы снова прошли через лес мясных половинок и мне пришлось сбросить на пол огромную кастрюлю с кипящими костями. Это заставило отступить женщин в грязных фартуках, которые ненавидели, когда к ним являлись призраки войны.

— Быстрее, нам нельзя привлекать слишком много внимания, — Хо тащила меня по коридорам, ныряя то под одну портьеру, то под другую.

— А сколько его сейчас? Можно сказать, что мы нашумели?

Олива не ответила. Мы пронеслись по залу, служившему прачечной. Тут горбатились совсем молодые девушки, почти детишки. Они явно проигрывали бой горам серого белья, но у гендерно-справедливой Хо даже не было времени остановится и сказать девчонкам, что ярмо мужского шовинизма пора выбросить на помойку. Я подумал, что и здесь раньше стояли нормальные человеческие стиралки, но принципиальный Люпан прямо-таки напрашивался, чтобы ему отрубили кокошки.

Дальше был склад с ящиками, мешками и кучей пугливых кошек, убегающих от нас дымчатыми комками. Я все больше укреплялся во мнении, что мы попали в хозяйственное крыло. Но почему Аделина вела нас в эту сторону? Можно подумать Людвиг живет в кладовке, подвязывая старые метлы…

— Стоять!

Перед нами в пол ударила хищная стрелка. Я мгновенно врос в серые доски, и прижал к себе оливку.

— Все-все, ребят, — я поднял руки. В сумраке и громоздкой архитектуре стеллажей не было видно ни зги. — Мы не хотим проблем.

Мне пришла в голову «забавная» мысль, что пока стрелок будет возится со своим тисовым арбалетом, вновь натягивая тетиву, мы успеем сделать еще кругов десять по всей цитадели. Очень смешно, если предположить, что его никто не прикрывает. Но так, разумеется, быть не могло.

Из сумрака к нам вышло несколько скособоченных фигур в современной, но безнадежно засаленной одежде. Трое мужчин и одна женщина. Все они были калеками: хромые, беспалые, женщина постукивала пластиковыми костылями. Парень слева так красноречиво пускал слюнку, что в боеспособности этих ребят сомнений не оставалось. Если б я все еще был летехой на Фуге, и увидел перед собой этакое пополнение, то немедленно вздернулся бы напротив зданий хэдквотэра.

Мне показалось, что руки можно и опустить.

Сначала заговорили мужики.

— Ну и что с ними делать?

— Убить. Все знают, что здесь земля Людвига, его последний оплот. Люпан сам гарантировал неприкосновенность этих территорий.

— Если мы будем убивать всех подряд, скоро от этой неприкосновенности рожки да ножки останутся.

— Дк а че вообще?

— А я их знаю вроде, — сказала женщина. — Это ведь их ждет сеньор Людвиг.

— Да-да, — оливка оскалилась голубоватыми зубками. — Именно нас