Сумерки человечества - Кирилл Тимченко

Подъезд, через который мы вышли, был сильно укреплен. Из охраны здесь был только один человек, с автоматом стоящий около раскрытой настежь двери, но и небольшой палисадник, и маленькая лавочка исчезли. Их заменила серьезно сложенная огневая точка, укрепленная мешками с песком и несколькими рядами колючей проволоки, закрывающая вход и пулеметный ствол. Ряд из мешков вел от самой стены, в конце расширяясь и разделяясь на саму точку, с мощным ДШКМ и несколькими запасными коробами патронов, сложенных рядом. Сверху навешен тент, чтобы оружие на солнце сильно не нагревалось. Вход закрывался деревянным ежом с густо намотанной на него колючкой, хотя и отодвинутой в сторону.

Охрана после выхода развернулась и пошла вдоль ряда грузовиков, так же продолжая почти не обращать на меня внимания, занятая собственным разговором. Раньше здесь пролегала обычная улица, местами даже сохранились остатки старых палисадников, а на стенах оставалась жуткие и непонятные граффити, сейчас только увеличившиеся в количестве и размерах и перелезшие даже на укрепления, покрывая мешки и корпуса машин. Мимо время от времени проходили другие солдаты или жители укрепления, бросая на меня удивленные или неприкрыто интересующиеся взгляды. История о парне, висевшем на волосок от смерти, а теперь попавшего под личную опеку главы этого поселка уже наверняка облетела всех более или менее интересующихся новостями, обрастая все новыми подробностями и небылицами.

Почти сразу же, на следующем перекрестке, стояла простая виселица из обычных деревянных брусьев, на которой были повешены несколько тел, одно даже в камуфляже. Ветерок чуть шевелил трупы, заставляя их покачиваться.

Небольшой участок вокруг виселицы был огорожен,  по углам стояли охранники, почти заснувшие от скуки и лишь лениво кивавшие прохожим, прося не задерживаться.

Справа от меня, сразу за углом обветшалой двухэтажки вырос небольшой свинарник, построенный из кусков шифера. Несколько толстых и невероятно грязных свинок наслаждались жизнью, по самое рыло валяясь в грязи, а рядом несколько человек измученного вида лопатами эту грязь перебирали.

Один из них, устало опершийся на лопату, попытался отдышаться, как рядом непонятно откуда возник надсмотрщик, толстый и небритый мужик наглого вида, с силой ударив по спине милицейской дубинкой, заорав, чтобы работал, а не отдыхал. Я поспешно отвел взгляд, чтобы не смотреть, как его избивают.

Охрана привела меня на небольшую площадку, выровненную ровным слоем земли, которую по краям еще расчищали граблями рабы. По сторонам ее закрывали старые дома, в которых уже успели заложить все окна, а нижний этаж переделали, пробив дополнительные входы и выходы, отгородив их отдельными стенками, сложенными из кирпича. От деревьев, росших ранее вдоль стенок, остались только небольшие пеньки, едва выступающие над землей. Еще несколько групп рабов складывали из мешков по краям зданий баррикады или пулеметные точки. Две машины с землей стояли по обе стороны площадки, и кто-то насыпал мешки, а остальные их складывали в толстые стенки. По центру, утрамбовывая землю подошвами, с суровым видом по кругу носились около полусотни молодых юнцов, наверняка из тех же гопников, что встали под знамена республики, когда она здесь впервые появилась, под руководством мрачного вида мужика в форменном камуфляже без знаков различия, но невероятно командного и самодовольного вида, время от времени покрикивавшего на бегавших. Ни один из окриков не обходился без матерных слов и оскорблений, но подчиненные даже не думали огрызаться, только ускоряясь в ответ на замечания.

Увидев меня, командир развернулся на каблуках и расплылся в широкой улыбке. Я сразу понял, что именно он меня и вызывал.

  Глава 16. Ломка правил.

Мы стояли, внимательно разглядывая друг друга. Я, и так побитый в прямом и переносном смысле слова, пытался вложить в собственную осанку как можно больше достоинства и гордости, офицер Республики даже не двигался, так же сверля меня взглядом. Его внимательный взгляд скользил по мне, казалось, подмечая каждую деталь. Все свои внутренние умозаключения насчет меня офицер выразил одним единственным «хм», произнесенным в полный голос и с явным намерением на то, чтобы я это услышал.

Выглядел он так, словно всю свою жизнь провел где-то на передовой под ураганным огнем противника. Узколобое лицо с совершенно квадратной челюстью и несколько раз сломанным носом, покрытое давно не бритой щетиной, с небольшим шрамом на левой щеке, яркой розовой полоской проступавшей на небритой щеке, но самыми жуткими у него были глаза, черные и узкие, почти без ресниц, а главное, холодные и злые, абсолютно спокойные, принимающие весь мир таким, каким он есть, даже с удовольствием, считающие, что так будет лучше всего.

Форма была как у того же офицера, какой встречал нас у Торга, только гораздо лучше сделанная и точно подогнанная, без единой складки.

Разгрузник на груди был весь забит патронами и снаряжением, а на правой стороне груди была аккуратно вышита эмблема Республики. На боку висел черный противогаз, с висящим вниз шлангом от респиратора. Чуть позади него болтался шнур от пистолета, пристегнутый к кобуре, чтобы не потерять, если нет времени вставлять оружие обратно.

Теперь он молча стоял и ждал, пока я к нему обращусь и с каждой минутой моего молчания постепенно краснел все больше и больше, одновременно пытаясь проделать во мне дырку взглядом. Я же не собирался начинать первым, во-первых, из-за гордости и нежелания выказывать свое подчиненное положение, а во-вторых, я просто не знал, как к нему обратиться, начинать же с обыденного «здравствуйте» не собирался, как и, в принципе, желать ему здоровья. Гораздо интереснее было бы посмотреть на его смерть. Может, сказано и жестоко, но к людям, пользующимся общей бедой ради собственного блага или удовольствия, по-другому просто нельзя, Первым не выдержал все же он. Офицер, побагровев до состояния свеклы, неожиданно рявкнул на меня во весь голос, так, что даже бегавшие за его спиной новобранцы остановились, прислушиваясь к разговору.  Офицер орал на меня словно ради собственного удовольствия, выкатывая глаза и брызгая слюной, но ни разу не повторяясь в ругательствах, отчего я заключил, что именно в этом у него большой опыт, связанный с долгими тренировками тех же новобранцев.

- Как стоишь передо мной, ничтожество! – брызгая слюной на меня, - Кто ты вообще такой? Думаешь, раз повесили тебя на мою шею, то круче всех?!

Урод, позор своей матери! Встал смирно!

Я вытянулся в струнку, стараясь не обращать внимания на то, что в спине несколько раз хрустнули косточки, возможно, поврежденные во время побоев. И все же на лице не отразилось ничего из того, что я почувствовал. Выдавив самое суровое выражение лица, на которое только способен, рассчитывая, что так понравлюсь этой свекле с погонами гораздо больше, чем в первые минуты.

- Будешь ко мне обращаться только как господин полковник! Ясно тебе, свинья?

- Так точно, господин полковник! – рявкнул я, внезапно осознав, что слова « не стоит прогибаться под изменчивый мир», оказались ошибочными.

Слова «выжить» в таком отношении имело гораздо больше веса. А жить мне очень хотелось, и в этом отношении иногда приходится прогибаться гораздо сильнее, чем кажется в первый момент.

- Чем больше я на тебя смотрю, тем меньше ты мне нравишься! – рявкнул офицер, в очередной раз обдав меня потоком своей слюны, - ты ведь не в детский сад попал, а в карательный отряд! Понимаешь, срань ты собачья?!

Тут через такое пройти придется, что, боюсь, твой хлипкий позвоночник этого не выдержит. Сейчас с тебя взятки гладки, тебя уже обработали, поэтому можешь расслабиться, но потом с тебя спросят по полной. Хорошо объясняю?

- Так точно, господин полковник! – снова рявкнул я универсальную фразу, по идее обозначающее мое согласие со всем сказанным. Хотя в голове у меня уже закрутился рой вопросов. Если, как он выразился, «взятки гладки», то причем тут мой вызов. Если же ему что-то от меня было надо, то зачем тогда эти разговоры про мою недееспособность в их операциях.

Где-то в груди закололо нехорошее предчувствие.

- Семенов! – неожиданно громко позвал полковник, окончательно смутив меня. Меньше всего на свете я знал, кто такой этот Семенов и каким образом он вообще ко мне относится. Немного растерявшись, я оглянулся, пытаясь взглядом поймать позванного человека, чтобы хотя бы приблизительно представить, кем он может быть. И поэтому я был сильно удивлен, когда к полковнику подошел молодого вида парень, уже, конечно, много повидавший в наше неспокойное время. Все мы были такими,, и у каждого за спиной осталась тяжелая история, которую нельзя вспомнить без слез. Однако, на мой взгляд, он все же казался немного молодым для того, чтобы учинить надо мной какую-то страшную расправу. Больше он походил на клерка, который раньше только и занимался, что с важным видом перекладывал бумаги из одной стопки папок в другую. Однако полковник дал ему несколько иное задание, которое смутило меня еще больше.