Сумерки человечества - Кирилл Тимченко

- Будешь ко мне обращаться только как господин полковник! Ясно тебе, свинья?

- Так точно, господин полковник! – рявкнул я, внезапно осознав, что слова « не стоит прогибаться под изменчивый мир», оказались ошибочными.

Слова «выжить» в таком отношении имело гораздо больше веса. А жить мне очень хотелось, и в этом отношении иногда приходится прогибаться гораздо сильнее, чем кажется в первый момент.

- Чем больше я на тебя смотрю, тем меньше ты мне нравишься! – рявкнул офицер, в очередной раз обдав меня потоком своей слюны, - ты ведь не в детский сад попал, а в карательный отряд! Понимаешь, срань ты собачья?!

Тут через такое пройти придется, что, боюсь, твой хлипкий позвоночник этого не выдержит. Сейчас с тебя взятки гладки, тебя уже обработали, поэтому можешь расслабиться, но потом с тебя спросят по полной. Хорошо объясняю?

- Так точно, господин полковник! – снова рявкнул я универсальную фразу, по идее обозначающее мое согласие со всем сказанным. Хотя в голове у меня уже закрутился рой вопросов. Если, как он выразился, «взятки гладки», то причем тут мой вызов. Если же ему что-то от меня было надо, то зачем тогда эти разговоры про мою недееспособность в их операциях.

Где-то в груди закололо нехорошее предчувствие.

- Семенов! – неожиданно громко позвал полковник, окончательно смутив меня. Меньше всего на свете я знал, кто такой этот Семенов и каким образом он вообще ко мне относится. Немного растерявшись, я оглянулся, пытаясь взглядом поймать позванного человека, чтобы хотя бы приблизительно представить, кем он может быть. И поэтому я был сильно удивлен, когда к полковнику подошел молодого вида парень, уже, конечно, много повидавший в наше неспокойное время. Все мы были такими,, и у каждого за спиной осталась тяжелая история, которую нельзя вспомнить без слез. Однако, на мой взгляд, он все же казался немного молодым для того, чтобы учинить надо мной какую-то страшную расправу. Больше он походил на клерка, который раньше только и занимался, что с важным видом перекладывал бумаги из одной стопки папок в другую. Однако полковник дал ему несколько иное задание, которое смутило меня еще больше.

- Посмотри за этими сопляками, пока меня не будет, - велел полковник своему подчиненному, почти по-отечески похлопав парня по плечу, - А у меня будет несколько другое задание. Надо проверить одного пацана.

 Этими словами он посмотрел на меня, отчего мне стало еще хуже чем прежде. Его пронизывающий взгляд, кольнувший мою душу при этих словах, пробил мою оборону с первого раза, хотя я и старался выглядеть бодрым.

Полковник, видимо, тоже почувствовал эту перемену в моем настроении и довольно улыбнулся, предвкушая мои будущие потрясения. А в том, что они будут, я был уверен практически полностью. И ничего хорошего они мне не принесут. Особенно дурно мне стало после спокойных слов полковника, крепко сжавшего мое плечо:

- Пошли, - он чуть наклонил голову, кивком указывая в сторону одного из перестроенных зданий, стоящих около площади, которую сейчас заканчивали ровнять, - У  меня к тебе есть одно небольшое дельце, которое надо проверить.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как следовать за ним, особенно после того, как рядом, словно из-под земли, выросли два охранника, угрюмых и совершенно не похожих на ту шпану, что вели меня вниз. Эти больше походили на обструганные бревна, с толстыми ручищами, в которых зажатые автоматы просто терялись и казались маленькими игрушками, по ошибке попавшие к таким здоровым и взрослым мужикам. Много раз битые и ломанные морды у обоих были, кроме выражения абсолютной, даже непробиваемой жестокости и тупой злобы, исподлобья глядевший на окружающий мир, ни у одного, ни у другого на лице не было ни проблеска интеллекта, даже брови почти сразу переходили в угловатую макушку головы, на которой росли короткие грязные кудри.

Оба охранника почти сразу же сжали меня  по бокам, не давая ни шанса свернуть в сторону или отстать. Не разговаривая и не оглядываясь по сторонам, они в ногу пошли за полковником, почти волоча меня за собой.

Дверь, которая добродушно раскрылась перед полковником, не была укреплена ни пулеметными точками, ни бетонными блоками или укреплениями, только плотно оббита железными листами, даже петли были закрыты толстыми листами брони. Выпиленные куски стали намертво закрывали все щели между дверью и стеной, не было даже ручки или щели для замка, через которую можно было пролезть внутрь.

В коридоре тоже не было освещения, единственно место, через которое проникал внутрь свет, было дверным проемом, через который дневной свет немного освещал грязный, покрытый давно стоптанными досками, пол, облупленные стены, когда-то покрытые зеленой краской на всю высоту, а сейчас пошедшие трещинами и со здоровыми пробелами, где краска отваливалась целыми кусками. На полу остались пятна засохшей крови, которую никто даже не собирался оттирать.

Как только дверь закрылась, свет окончательно пропал, и я на несколько секунд оказался в абсолютной темноте, чувствуя только накачанные руки своих охранников, сжимающие меня по сторонам. Неосознанно напрягся, ожидая чего угодно, кроме накрытого обеденного стола и встречи с цветами. Полковник впереди щелкнул выключателем, и сразу после этого над головой одновременно включились четыре лампочки, осветив почти весь коридор. Плохо, оставив множество темных участков, покрытые пылью и больше светящие для себя,  чем для окружающих, все же оказались достаточно мощными, чтобы показать истинное предназначение этого здания.

Это была тюрьма. Как в мрачных фильмах про средневековые пытки и мучения. Не было ни одного окна, даже кошачье окошко под самым потолком было замуровано кирпичами и залито цементом. Двери были тяжелыми, сколоченными из толстых кусков дерева, скрепленных длинными полосками стали, просто сбитых друг с другом толстыми гвоздями с отбитыми шляпками. В каждой двери оставили небольшое окошко, забранное плотной решеткой. Даже страшно представить, каково было людям внутри, за этими толстыми дверями и в полной темноте, только с узким окошком, в котором изредка показывалось лицо охранника, обнадеживающее только тем фактом, что весь мир не заканчивается за давно запертой дверью.

Полковник уверенно шагал вдоль ряда запертых дверей, для меня вообще не имевших различий. Сложив руки за спиной, весело насвистывал незнакомую мелодию, иногда поглядывая на запертые камеры, но ни разу не останавливаясь. Прошли весь коридор, уткнувшись в подвальную дверь, сейчас распахнутую настежь. И там я увидел первого живого человека в этом помещении, обыкновенный охранник, с ленивым видом развалившийся на табурете и прислонившись спиной к стене. Рядом, на цепи, вбитой в стену, лежала здоровая сторожевая собака, жуткий гибрид овчарки и волкодава, с огромной зубастой пастью, из которой свисали слюни, капая на деревянный пол. Ленивым взглядом проводив меня, пес вяло тявкнул, но тут же снова улегся, уложив огромную голову себе на лапы. Охранник же, увидев приближающегося полковника, вскочил на ноги, едва не сбив табурет, запрыгавший по полу с деревянным стуком. Приложив руку к козырьку, он верным взглядом смотрел на своего командира, но тот не удостоил его даже взглядом. Остановившись около лестницы вниз, он махнул моим охранникам спускаться впереди. Пропустив таким образом меня вперед, пошел следом, уже перестав насвистывать и просто нарочито громко топая сапогами по ступенькам, словно специально прислушиваясь к эху. Мне же казалось, что я узнаю эти подвальные стены. Очень уж они походили на ту безликую серость, которая окружала меня в те дни, когда я был безвольной игрушкой для пыток. Сквозь завесу боли, застилавшую глаза, почти все время видел эти покрытые цементом стены и щербатый потолок с грубой проводкой, прибитой гроздями. Не сумев скрыть все эмоции, я иногда крутил головой, отмечая знакомые детали. Правда, я мог и ошибаться, они могли быть просто похожими. Насколько я помню, меня долго везли на машине.  Вряд ли катали кругами вокруг городка, пытаясь запутать. На такой дешевый трюк не стали бы тратить топливо, ставшее куда дороже золота. Должно быть, рабочие Республики не проявляли фантазии, перестраивая жилые коробки советского периода под нужды анклавов уцелевших людей.

Здесь подвал перестроили полностью, снеся все деревянные стенки, раньше делившие одно помещение на многочисленные кривые и косые подвальчики и на их месте собрав вдоль стен два ряда небольших, в которых человек мог находиться лишь скрючившись и почти не двигаясь, помещений с деревянными дверцами, в каждой из которых прорезали небольшое отверстие. Часть была открыта, но некоторые заперты, а из одной высунулась человеческая рука.

Я поскорее отвел взгляд оттуда.

В центре помещения расположился ряд пыточных орудий, на некоторых из которых еще не успели оттереть кровь, а в одной все еще болталось человеческое тело в армейском камуфляже. Полковник впервые при мне обратил на что-то другое свое внимание, отойдя от охраны и подойдя ближе к трупу, ткнув в него кулаком. К моему изумлению труп застонал и попытался дернуться. Распятый на железном кресте, у него это получилось не слишком удачно. Труп оказался еще живым человеком, настолько измученным, что уже почти ни на что не обращал внимания. Полковник довольно хмыкнул, а потом спросил у него: