Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин

В качестве последних толчков к переходу нараставшего в течение нескольких лет брожения в стадию более или менее широкого движения под лозунгом «в народ!» послужило появление органа «Вперед!» (под редакцией П.Л. Лаврова) и книги М.А. Бакунина «Государственность и анархия».

С появлением этих изданий связано и полное оформление двух основных течений внутри революционного народничества 70-х годов.

«Вперед!» в духе общих принципиальных установок народничества разрешал вопросы о целях и движущих силах русской революции, о роли общины и крестьянства и т.д. Довольно явственно в нем проводилась и анархистская линия, и лишь постепенно сам редактор издания, расходясь в этом с большинством своих последователей, начинал осторожно отходить от анархизма, выставляя, по его собственным словам, теорию «необходимого», но все «уменьшающегося минимума» государственной власти в разные эпохи[947]. Лавров недаром впоследствии отмечал: «Что касается принципиальных статей, в них близость точек зрения обеих социалистических фракций (т.е. лавристской и бакунинской. – Ш.Л.) была такова, что многие из этих статей могли бы быть одинаково удобно приписаны как той, так и другой»[948]. Специфическую особенность «впередовского», или лавристского, течения составляли его воззрения на пути, способы революционной деятельности, а также некоторые из требований, предъявляемых его сторонниками самим революционерам. Лавров твердо держался мнения, что «ни народ не готов к социальному перевороту, ни интеллигенция не усвоила себе в достаточной мере то социологическое понимание и то нравственное убеждение, которые одни могут выработать в последних (в интеллигентах. – Ш.Л.) искренних социалистов»[949]. Лавров и его орган отстаивали «необходимость подготовления революции нераздельным оружием пропаганды, агитации и организации»[950]. Именно пропаганде своих идей и стремлений лавристы на деле придавали особое значение и отдавали почти все силы. От революционеров-интеллигентов они требовали основательной и разносторонней научной подготовки.

По-иному ставили вопрос русские бакунисты. Еще в 1869 г. Бакунин обещал бороться против пропаганды, «не задавшейся определенно временем и местом для осуществления целей революции». Тогда же он писал: «Учить народ? Это было бы глупо. Народ сам и лучше нас знает, что ему надо»[951]. В «Государственности и анархии» Бакунин воевал с «подготовителями» типа Лаврова. Он издевался над «миртовскою или кедровскою» (т.е. лавровской) «ученой болтовней» и утверждал, что на наших бедных мужиков можно действовать только путем практики [952]. Из того действительно бесспорного факта, что народ находился в отчаянно бедственном положении, Бакунин делал неосновательный, приводивший подчас его последователей к авантюристическим планам вывод, что народ всегда готов восстать, что «ничего не стоит поднять любую деревню». На интеллигенцию он возлагал обязанность «установления всеми возможными средствами и во что бы то ни стало живой бунтовской связи между разъединенными общинами»[953]. Лавров правильно определял позицию бакунистов, когда писал в 1876 г., что они считают русский народ вполне готовым к социальной революции и лишь ожидающим решительного призыва к ней[954].

В вопросе о готовности народа к социальной революции и о ненужности пропаганды в народе, не связанной непосредственно с организацией такой революции, с Бакуниным был солидарен П.Н. Ткачев, взгляды которого вместе с тем отличались особенностями, охарактеризованными выше. Ткачев был лидером третьего – наряду с бакунистским и лавристским – течения в народничестве (заговорщическо-бланкистского), определившегося позднее указанных двух направлений, примерно в 1874 – 1875 гг., и имевшего своим органом основанный за границей в 1875 г. «Набат»[955] (отсюда название сторонников Ткачева «набатовцы»). По степени влияния набатовцы стояли позади не только несравненно более многочисленных бакунистов, но и лавристов.

Как подмечено было еще современниками, между «крайними пунктами» немедленных призывов к бунту, с одной стороны, и признания более или менее продолжительного подготовления и пропаганды – с другой, встречалось немало переходных, промежуточных оттенков. В частности, ведущая революционная группа начала 70-х годов (группа, основание которой было положено М.А. Натансоном и др.) не примкнула целиком ни к лавристам, ни к бакунистам, в особенности к крайним бакунистам. В лавризме ее отталкивало требование очень сложной и разносторонней подготовки самих революционеров, что, по мнению группы, угрожало подорвать начавшее развиваться активное революционное настроение среди молодежи, а также чисто пропагандистский уклон всей деятельности. Бакунин встретил сочувствие и у некоторых членов группы в Петербурге (Кропоткин и др.), и у значительной части членов ее отделений в других городах. Но в группе, как в центре, так и в отделениях, были явные противники бакунизма, кроме того, в ней вовсе не было крайних бакунистов, так называемых «вспышкопускателей», совершенно отвергавших значение пропаганды, стоявших на позиции, которую один из семидесятников охарактеризовал словами: «бунтуй от нуля до бесконечности»[956].

Разгром весной 1874 г. застал петербургскую группу уже на некотором перепутье. Многих ее членов не «удовлетворяла» больше деятельность только в городской рабочей среде, они мечтали о немедленном переходе к работе в деревне, а некоторые уже начинали к ней переходить (Кравчинский, Клеменц, близкий к группе Дм. Рогачев и др.).

Надо отметить решение, принятое, по словам М.Ф. Фроленко, зимой 1873/74 г. в Москве после недолгого опыта работы среди крестьян Тверской губернии петербуржцев Кравчинского и Рогачева. «Опыт показал, – пишет Фроленко, – что пропаганду можно вести помимо всяких посредников (имеются в виду посредники из городских рабочих между интеллигенцией и крестьянством. – Ш.Л.), непосредственно всем и каждому». При участии приехавшего из Петербурга Кропоткина москвичами было единогласно решено, как указывает Фроленко, что занятия с рабочими «необходимо пока прекратить, а вместо этого надо начать готовиться к весне, чтобы идти по деревням»[957].

Во всем этом сказывалось влияние общего возбуждения, охватившего к концу 1873 и к началу 1874 г. широкие круги демократической молодежи. Но и поддаваясь новым веяниям, группа, к которой принадлежали Кропоткин, Кравчинский, Клеменц, в значительно меньшей мере разделяла тот необычайный оптимизм, ту уверенность в быстрой и легкой победе, которыми достаточно сильно было окрашено движение «в народ».

Более характерно ожидание скорого восстания и легкой победы выразилось в появившихся накануне «хождения в народ» чисто бакунистских кружках (Сергея Ковалика, Феофана Лермонтова, ранее входившего в натансоновскую группу, и др. в Петербурге; в так называемой «киевской коммуне» Владимира Дебагория-Мокриевича и его товарищей), а отчасти и в известном кружке «долгушинцев», кратковременная деятельность которого явилась своеобразным предвестником назревавшего движения.

Долгушинцы (А.В. Долгушин,