Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

2. Дуэт из оперы «Пиковая дама» Чайковского (г-жи Дейша-Сионицкая и Звягина);

3. Рассказ о Граале из оперы «Лоэнгрин» Вагнера (г-н Преображенский);

4. «И ночь, и любовь, и луна» Давыдова (г-жа Дейша-Сионицкая);

5. Романс Чайковского (г-жа Звягина);

6. Пролог из новой оперы «Паяцы» Леонкавалло (г-н Прянишников);

7. «Здравствуй, Кремль», ария из оперы «Нижегородцы» Направника (г-н Преображенский).

Бал в дворянском собрании, данный депутатским собранием, напомнил мне большие придворные балы в Николаевском зале Зимнего дворца. Было удивительно красиво и изящно. Великий князь был в белом ментике л. – гв. Гусарского полка, который при его статной фигуре замечательно шел к нему, великая княгиня была изумительно хороша в белом бархатном платье с Екатерининской звездой. Когда они вошли в зал, музыка заиграла полонез. Проходили четыре раза; первый круг великий князь шел с женой, исполняющий обязанности губернского предводителя дворянства – с княгиней Трубецкой, великая княгиня – с губернским предводителем.

После полонеза великая княгиня, будучи в трауре по отцу, тотчас уехала, великий же князь оставался еще некоторое время, обходя залы и разговаривая с дворянами. Я оставался до конца бала и вернулся домой около 5-ти утра, проведя время очень приятно, бал был очень оживленный, только жара была нестерпимая от нескольких тысяч свечей, освещавших огромную залу – электричества тогда еще не было.

Очень курьезный случай у меня произошел с неким Болотовым, который на этом балу подошел ко мне с просьбой достать ему приглашение на вечер к великому князю. Он очень удивился, когда я ему сказал, что, к сожалению, я никак не могу этого сделать, так как он не принадлежит ни к московскому дворянству, ни к московскому обществу, в честь коих предназначен ближайший вечер. Он мне ответил, что раньше, при князе Долгоруком, было проще, дашь швейцару рубль и получишь приглашение. «Что ж, попробуйте», – сказал я и отошел от него.

В начале февраля я проболел несколько дней горлом, простудил его, возвращаясь от Шуваловых после обеда. Был сильный мороз в 26º, и я пошел домой пешком быстрым шагом, очевидно, надышался морозным воздухом. Выздоровел я как раз к масляной неделе и мог поэтому участвовать на всех вечерах, обедах и балах, которыми была полна вся неделя. Первый бал на масляной был у командующего войсками Костанда, жена его, милейшая Агафоклея Александровна, всем решительно говорила такие любезности, что все были уверены, уезжая, что она этот бал давала специально для них. Среди балов было и два спектакля, один у Веригиных, другой – у Самариных, в их чудном особняке на Поварской. Спектакль Веригиных прошел посредственно, давали две сцены из «Царя Бориса»: в келье царицы Марфы и когда умирает принц Датский. Лучше всех играл доктора милейший А. П. Тучков. Затем была французская пьеса «Le caprice»,[275] довольно скучноватая, чересчур длинная. Жеребцов играл хорошо, сама же хозяйка, M-me Веригина, неважно и еще с плохим французским выговором. У Самариных, напротив, спектакль сошел замечательно хорошо. Он был два дня подряд, во вторник и среду. Московское общество было разделено, в среду была молодежь, и мы, адъютанты, получили приглашение на этот день. Великий князь был приглашен во вторник, а так как я в этот день был дежурным, то мне посчастливилось, и я присутствовал на спектакле два дня подряд.

Спектакль был совсем исключительный, играли три пьесы: «Где тонко, там и рвется», «Вечер в Сорренто» и «Шашки». Сыграны они были в совершенстве, я испытал действительное наслаждение, нельзя было оторваться от сцены, особенно мне понравилась игра Софьи Дмитриевны Самариной в первой пьесе, она провела свою роль удивительно тонко и умно. И все было так хорошо устроено, спокойно, солидно, с достоинством. Чувствовалось, что спектакль этот поставлен в старинном московском дворянском доме. Я знал в то время два таких солидных дворянских дома в Москве – Самариных на Тверской и князей Гагариных на Новинском бульваре. В последнем чувствовался все же несколько заграничный оттенок, тогда как у Самариных веяло чисто русским.

В четверг на масляной был вечер у великого князя. До вечера я успел просидеть полтора акта в Большом театре на бенефисе кордебалета. Театр был далеко не полон, не знаю, по какой причине, выручил кордебалет всего 1050 рублей; мы, адъютанты, послали за нашу ложу 40 рублей. В антракте я, по поручению великого князя, ходил на сцену передать от его имени сожаление, что он не мог быть на спектакле. Первый раз в жизни мне пришлось быть на сцене Большого театра, которая меня поразила своими размерами. Возле уборных кордебалета стоял стол с разными угощениями по случаю бенефиса. Мне предложили бокал шампанского, и я выпил за кордебалет, чокаясь со всеми окружавшими меня балеринами, среди которых были у меня уже знакомые Бакеркина и Пукирева, приезжавшие к великому князю с приглашением на бенефис и посетившие затем нас, лиц свиты. На вечер к великому князю было приглашено около двухсот человек высшего московского общества. Было очень оживленно. Их высочества проявили массу радушия и гостеприимства; был концерт с участием лучших артистов. Я был дежурным, и великий князь поручил мне заняться артистами, которых я все время угощал и по окончании концерта ужинал с ними. Сидел я за ужином между певицами Дейша-Сионицкой и Эйхенвальд, говорили все время о моей племяннице Жеребцовой, голос которой очень понравился Дейша-Сионицкой, когда она пела в симфоническом концерте, о чем я писал выше.

В пятницу у Шаблыкиных, в 2 часа дня, был завтрак с блинами, во время которого пели цыгане. Очень было мило устроено, хозяева были удивительно радушны, это был чиновник особых поручений при великом князе.

Я сидел за завтраком рядом с П. А. Хрулевой, которой в то время был очень увлечен, и потому мне было очень весело, совсем незаметно прошло время до 6.30, когда надо было вернуться, чтобы поспеть к обеду к великому князю. После обеда отправились в Большой театр на прощальный бенефис Гейтен. Это была первая балерина в то время, танцевала она удивительно грациозно. Ей было 37 лет, но на вид ей нельзя было дать больше 28. На своем прощальном бенефисе она превзошла себя, и гром аплодисментов раздавался каждый раз, когда она появлялась на сцене. Она уже танцевала в Большом театре 20 лет и по правилам балета должна была покинуть сцену. Все страшно сожалели об этом. Во время антракта я ходил на сцену вместе с графом Шуваловым, и мы были свидетелями, как ее все обнимали, она же, бедная, со слезами на глазах отвечала на все трогательные знаки внимания, которыми ее окружали.

Великий князь пригласил ее к себе в ложу и вручил ей на память очень красивый браслет. Мы, лица свиты, поднесли корзину цветов. Спектакль, благодаря несмолкаемым овациям, затянулся за полночь. Мы уехали в 12 часов ночи, когда оставалось еще полтора акта. Из театра великий князь и мы, лица свиты, поехали на бал к князьям Гагариным на Новинский бульвар.