Стрекоза - Татьяна Герден

приемного покоя, где велся учет смены белья, дезинфекции инструмента и перевязочных материалов, и, прочитав две последние записи, она услышала, как дверь скрипнула и возле ее стола вырос Глеб.

– Здравствуйте, Людвика Витольдовна, сколько лет, сколько зим! – как обычно, сказал он и сел на стул перед столом.

– Здравствуйте, Глеб Аркадьич, – сказала Людвика, заливаясь краской.

– Прилежно трудитесь на своем посту на пользу отечественной медицины? – начал Глеб иронично, как любил делать, когда бывал в хорошем настроении.

– Тружусь, Глеб Аркадьич. Куда мне деться? – подхватила Людвика этот тон, пытаясь за ним спрятать свое волнение. Сердце у нее бешено колотилось, и кончики пальцев начали предательски дрожать. «Как бы у меня самой не случился приступ стенокардии или острой коронарной недостаточности», – подумала она и для виду перелистнула страницу журнала санитарного поста.

Глеб помолчал немного и уже нормальным тоном спросил:

– Как жизнь молодая?

– Хорошо, – еле слышно ответила Людвика и опять покраснела, так как врать не привыкла, а хорошего в последнее время было не так уж много. – Экзамены вот сдаю.

Глеб очень оживился:

– Экзамены? Да ну? И как?

– Пока похвастаться нечем, – вздохнула разочарованно Людвика. – Четверки.

Глеб недоуменно воскликнул:

– Четверки? И вы не рады? Ну знаете! Да вы понимаете, что это значит – сдать на четыре в военку? Да это почти что на Луну слетать!

– Так ведь конкурс очень большой, Глеб Аркадьич, целевиков, без экзаменов которые проходят, уйма, все в возрасте, а на те оставшиеся проценты в основном парней берут, у девчонок мало шансов.

– Ну вот, пошло-поехало! – сказал Глеб. – Закручинилась королева наша Людовика! А ведь, позволю отметить, не пристало августейшим особам впадать в уныние. Что это еще за неверие в собственные силы?

Людвика пожала плечами. И правда – чего это она впала в уныние? Глафира тоже добавила пессимизму своим путаным рассказом об отце. Пашины письма, неотвеченные, где-то глубоко сидели занозой, тщетно заглушаемым чувством вины, и – самое главное – она упала духом из-за него, из-за Глеба, который сидел перед ней в эту минуту и весело с ней болтал. Заморочил ей голову и исчез, а когда появился, то было уже поздно – сердце ее оказалось разбито, и, может, из-за этого у нее стало все валиться из рук. Но она не могла ему об этом сказать и только горько вздохнула.

– А ну-ка, прекратить эти настроения, – то ли шутливо, то ли серьезно скомандовал Глеб. – Вот что, вы когда смену заканчиваете?

Он упорно называл ее сегодня на «вы», что тоже давало повод для определенных размышлений. «А может, при посторонних не хотел фамильярничать?» – засомневалась Людвика. Из отделения вернулась Геля и, кинув на них строгий взгляд, сурово заявила Людвике:

– Влажную уборку пора бы сделать, вон уже санитары-то в прихожей понатоптали.

– Так ведь час назад делали… – начала было Людвика.

Но Геля властно прервала:

– А я говорю, понатоптали.

И стало ясно, что спорить с ней бесполезно.

Тут из окошка диспетчерской послышался клич дежурной по селектору:

– Седьмая на выезд!

Глеб встал и, поглядывая вслед уходящей в прихожую Геле, быстро бросил Людвике:

– После восьми тридцати сможете меня подождать на углу Боткинской, возле трамвайной остановки?

Людвика от растерянности вспыхнула и, не очень соображая, что она сейчас делает, быстро ответила:

– Смогу. Только у меня послезавтра экзамен, биология, три учебника повторить надо.

– Ничего, ничего, подождут ваши учебники, – выскакивая за стеклянные двери, на ходу кинул Глеб.

Людвика пошла за ведром и шваброй. «Что это сейчас произошло? – думала она. – Он мне что же, свидание назначил?» Ах, Леру бы спросить, что бы она ей посоветовала? Как-то неожиданно так. Тут и экзамены, и Глеб, и Геля странно на нее разозлилась или при докторах хочет показать, что за младшим персоналом строго следит, не дает попусту расслабиться. «Вот тебе и Filum terminale, ничего не скажешь!» Людвике было и радостно, и в то же время как-то боязно. Поистине, мы сами не знаем, чего хотим… И вспомнила Лерины откровения об очередном ее ухажере: «И тянет к нему, и вроде как нет. Сама не пойму, чего хочу. Как не смотрит на меня, из шкуры бы вылезла, чтобы посмотрел, а когда ходит тенью, так и отправила бы куда подальше».

Вот и Людвике сейчас непонятно, чего ей самой больше хотелось: увидеться с Глебом после смены или нет. Получается, что иногда мы о чем-то мечтаем днями, неделями, а когда оно происходит, идем на попятный. Она вздохнула и начала протирать влажной тряпкой, вымоченной в растворе хлорамина, еле заметные следы, которые «натоптали» санитары, привезшие больную-сердечницу.

Остаток смены Людвика ломала голову: пойти или не пойти ей на угол Боткинской? Она была рассеянна, не могла ни работать, ни учиться и на все Гелины замечания реагировала с заметным опозданием. Та злилась, называла ее росомахой и телемой и даже отправила со смены домой на полчаса раньше:

– Все равно с тебя сегодня толку не будет, иди лучше домой.

Бригада Глеба все время была на выезде, и до самого вечера она его больше не видела. На часах было только семь тридцать, и Людвика решила до восьми посидеть в подсобке, поучиться, но строчки упрямились, не хотели лезть в голову, она читала одну и ту же фразу по нескольку раз и никак не могла вникнуть в ее смысл, начинала все сначала, но больше и больше путалась в связях между сегментами спинного мозга и передними, боковыми и задними собственными пучками, нисходящими волокнами и прочая, прочая. Поэтому книгу пришлось захлопнуть и отправиться на Боткинскую пораньше: «А что, пройдусь, прогуляюсь, мороженое поем, а там решу, ждать его на углу или нет…» Так и сделала.

Улица шумела своим привычным, нескончаемым бегом по кругу, народ толкался в продуктовых, мамаши суетились перед новым учебным годом и раскупали детям форму, книжки и тетрадки на школьных базарах, карапузы в колясках неотрывно смотрели на подвешенные у них перед носом разноцветные шарики на резинках, и эта вечерняя суета почему-то, против ожидания, успокоила Людвику. Зажглись фонари. Людвика одиноко гуляла, переходя с одной улицы на другую, и ела подтаявший пломбир. Он остужал ее пыл, и в какой-то момент ей действительно стало очень одиноко и захотелось снова увидеть Глеба. Навстречу прошли двое, держась за руки. Как он на нее смотрит! Не отрываясь. Выбор был сделан. Оставалось минут пять до восьми тридцати, и она пошла на угол Боткинской.

«Никогда не приходи на свидание первой! – опять всплыли у нее в голове Лерины наставления. – Мужчина должен как следует соскучиться по тебе, а если