Рассказы - Адам Нэвилл

страданиях, связанных с длительной реабилитацией, пожизненном горе или нетрудоспособности, которые он мог причинить кому-либо аварией, он часто задавался вопросом, почему ему вообще было позволено сесть за руль. Или почему кому-то еще было позволено сесть за руль.

У него по-прежнему случались предаварийные ситуации. Они бывали у него все время. Он водил частный наемный автомобиль семь дней в неделю. Ни одну ночь он не спал больше пяти часов. Поднимался с кровати, плохо соображая и сонно моргая, в три часа ночи, чтобы ехать в аэропорт, или чтобы забирать по уикендам, после закрытия клубов, пьяных девиц в коротких юбочках. Одно заглядывание под юбку на тех недавних вызовах могло стать причиной любого количества аварий. Поскольку, глядя в зеркало заднего вида, он не всегда следил за идущим сзади транспортом. В стремлении заглянуть под юбку можно было очень легко сбить подвыпившего пешехода, до конца жизни лишив его способности к самостоятельному передвижению.

Чем больше Рэй думал о потенциальных авариях, тем больше задавался вопросом, почему другие машины бьются не так уж и часто. Или почему вся дорожная сеть не превращается в одну сплошную череду автокатастроф. Как такое было возможно со столь ненадежными, легко отвлекающимися существами за рулем? Может, водители должны проходить такую же аттестацию, как машинисты поездов или пилоты самолетов? Или все сводилось к вопросу масштаба?

Мы садимся за руль, потому что забываем, — решил он. Забываем о боли, забываем о страхе, о бросающих то в жар, то в холод предаварийных ситуациях, забываем о последствиях. Мы забываем о нашей уязвимости. Уязвимости наших тел. Забываем о наших заполненных мозговым веществом головах, болтающихся на тонком спинном хребте — самом слабом звене во всем животном мире. И забываем о своей зависимости от тех крошечных ниточек нервной ткани, которые при разрыве, лишают ноги всякой чувствительности, и обрекают нас на знакомство со свистящим аппаратом дыхания, который будет стоять на часах возле наших больничных коек.

Мы забываем о фотографии автомобиля, раздавленного грузовиком возле обочины, и почерневшего силуэта водителя, сгоревшего за рулем в аварии на шоссе. Забываем о газетном снимке обломков машины, в которой погибли четверо подростков. Мы отворачиваемся от грязных, увядающих цветов, привязанных к железным перилам на повороте, перед которым вам приходится сбавлять скорость (если вы знаете эту дорогу). Со временем мы даже начнем забывать, как мы чувствовали себя на похоронах ребенка.

Все наше существование зависит от нашей способности забывать ужас. Может, повторяющиеся аварии являются прямым результатом того, что мы не помним ужасов наших прошлых нарушений.

Вот наглядный пример. Рэй начал уже забывать свой самый худший случай, когда два года назад сбил велосипедиста на Роки Лэйн. Он не остановился. Из-за громко включенного радио он услышал лишь глухой удар в одну из пассажирских дверей. А потом что-то похожее на звон ключей, упавших на асфальт где-то позади машины.

Тогда Рэй ехал со скоростью как минимум сорок миль в час, при дозволенных тридцати, петляя мимо плохо припаркованных машин. Он заметил велосипедиста, лишь когда спина его куртки перекрыла ему лобовое стекло.

Ему показалось, что парень был чернокожим, хотя он не был уверен. Рэй бросил взгляд в зеркало заднего вида, но не увидел на дороге никакого велосипедиста. Он нажал на газ, потому что едва задел парня, или так он себе сказал потом. Ему ни на секунду не приходила в голову мысль остановиться. Он думал лишь, как бы убраться подальше.

Когда на следующий день Рэй решил не покупать «Дейли Мейл», он понял, что не хочет знать ничего о прошлом вечере. Три недели он не включал телевизор и радиоприемник. Избегая всех местных новостей, он чувствовал, что не участвовал в случившемся. К концу своего добровольного отказа от новостей он был почти уверен, что на самом деле лишь поцарапал машиной велосипедисту колено. Должно быть, парень быстро свернул на тротуар, и поэтому исчез из зеркала заднего вида. Рэй говорил это себе столько раз, что в конечном итоге принял за правду. Но лишь ненадолго.

Через три недели после инцидента, когда краска на машине давно уже высохла, Рэй был вынужден вернуться на Роки Лейн, направляясь за клиентом на Александер Стадиум. К фонарному столбу у дороги, примерно в том месте, где он так неожиданно налетел на велосипедиста, был привязан большой букет цветов.

Спустя два дня, на стоянке такси на Колмор Роу Рэй как бы вскользь упомянул про цветы на Роки Лейн. При этом он возился с телефоном, чтобы не казаться подозрительным. От другого водителя он узнал, что на самом деле убил подростка. Мальчишка ехал на горном велосипеде в хамстедский магазин горячей еды, без шлема и фонарей. Другой таксист сказал, хотя и без особой уверенности, что свидетелей не было.

«Гребаные велосипедисты», — сошлись они во мнении, и понимающе закатили глаза.

Рэй никогда больше не ездил по Роки Лейн, и продолжал объезжать тот район, когда клиенты просили подобрать их или высадить поблизости. Еще он пришел к выводу, что если помнить страдания от каждой простуды, пореза или синяка, то в ожидании следующей болезни или несчастья можно будет просто сойти с ума. Умение забывать было своего рода опережающей тормозной системой нашего разума. Эффективность собственной умственной системы торможения удивляла Рэя.

Неужели у безумцев идеальная память? Неужели они обладают способностью представлять себе последствия, и осознают весь их ужас? А это — идея, — подумал Рэй, поворачивая на улицу, чтобы подобрать очередного клиента.

Рэй никогда не ездил по вызову в эту часть Северного Бирмингема, и не знал, что в районе, где Хокли стал Астоном и Ювелирным кварталом, все еще есть жилые дома. Это место находилось рядом с городским центром и представляло собой лабиринт из кирпичных складов, оживленных промзон, мелких контор, жмущихся к более крупным предприятиям. Они перемежались с мелкооптовыми магазинчиками, в основном закрытыми розничными торговыми точками, домами с нераспроданными квартирами, едва функционирующими церквями и парочкой старомодных пабов.

Его спутниковый навигатор направил его к небольшому комплексу жилых домов, окруженному стеной из красного кирпича. Напротив располагался пустырь, служивший стоянкой для белых коммерческих фургонов.

Та сторона улицы, которая оставалась жилой, представляла собой типичный для центральных графств ряд террасных домов. Дома большей частью стояли в тени, сутулясь у бордюра, словно группа грязных работяг в очереди за выматывающей душу и плохо оплачиваемой работой. Эта улица каким-то образом избежала вырубки деревьев, бомб Люфтваффе и облагораживания.

Восемь террасных домов, казалось, пытались отодвинуться от дороги, будто не хотели привлекать внимание проезжающих автомобилистов. Их темные, покрытые копотью