Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

она закрепилась в качестве второго измерения и в мгновение ока позволила построить первые цивилизации и империи в истории. Именно так - как (опасную) магию - Платон изображает письменность в диалоге "Фаидрос". Достаточно представить, насколько впечатляющими должны были выглядеть первые сельскохозяйственные храмы по сравнению с предшествовавшими им непритязательными временными земляными настилами для танцев дождя кочевников. С появлением печатного станка человечество вступило в третье массовое медиальное измерение во вселенной языка. Теперь это была доступность - письменные тексты внезапно стали намного дешевле - и скорость производства текста, которая впечатляла настолько, что вся деятельность внезапно засияла магическим сиянием.

То, что раньше было недоступно почти всем, - драгоценный священный текст с его информацией, знаниями, мудростью и магическими повествованиями - вдруг стал доступен каждому, кто приложил усилия, чтобы научиться читать, что до появления печатного станка было довольно бессмысленно, поскольку все трудоемко копируемые вручную рукописи были недоступны для всех, кроме самых богатых и привилегированных слоев общества. Таким образом, выступая в роли читателей и писателей, люди также быстро становились доступными друг для друга в невиданных ранее масштабах. Таким образом, широкая общественность также расширилась до беспрецедентных масштабов, и внезапно возник значительно больший коллектив, чем племя или деревенская община - а именно нация, - который обеспечил коллективную идентичность.

Интернет - это, конечно, четвертое измерение во вселенной языка. Если бы сто лет назад мы спросили кого-нибудь, как он воспримет мир, в котором миллиарды людей и триллионы машин тесно, коммуникативно связаны друг с другом в каждый момент времени, постоянно общаются, это четвертое измерение языка вряд ли можно было бы назвать иначе, чем магией. Интернет имеет столь драматические последствия и тем самым влечет за собой столь радикальную революцию, что мы также должны рассматривать это явление как четвертое измерение по отношению к трехмерному физическому пространству. Глобальная география сотрясается до основания из-за радикально усеченных расстояний на планете - это касается как людей, так и механических игроков - которые влечет за собой Интернет. И каждый раз, когда появляется это волшебство, это означает, что рождается новая надежда. Чтобы понять потребность человека в утопиях, не нужно обладать каким-то нереальным избытком исторической проницательности. Ведь без утопий, разумеется, нет видения, нет общих идеалов, к которым можно стремиться; а без видения, разумеется, нет надежды, по крайней мере, в виде какой-либо конкретной формулировки, которая могла бы стать целью организации общества. Поэтому тосковать по утопии - это не значит желать невозможного; скорее, это значит понимать, как важно воспринимать магическое, то, что сегодня кажется совершенно невозможным, как нечто, что завтра станет самой необходимой, прекрасной и на самом деле самой разумной возможностью. Так как же выглядит путь к утопии?

В реляционистской физике эмерджентность играет центральную роль. Эмерджентность возникает, когда более простая система по тем или иным причинам достигает более высокой степени сложности, настолько, что меняет форму и превращается в совершенно новое явление с совершенно новыми свойствами. Примером может служить то, что биология рассматривается как эмерджентное явление по отношению к химии, точно так же, как химия, в свою очередь, является эмерджентным явлением по отношению к физике. И если эмерджентность играет центральную роль в науке, то нет никаких фундаментальных причин исключать возможность того, что метафизический эквивалент этой эмерджентности может играть столь же важную роль в социальных теориях. Таким образом, есть все основания рассматривать метафизическое событие как социальный эквивалент физической эмерджентности.

Релятивистская метафизика атакует классическую идею истины. В этом нет ничего странного. На протяжении всей истории мы раз за разом видим, как вчерашняя устоявшаяся истина сходит на нет, чтобы быть замененной новой и вскоре столь же устоявшейся, альтернативной истиной. Интенсивность этого процесса возрастает, когда новая элита приходит к власти в обществе вместе со сменой парадигмы и ставит во главу угла совершенно иные идеалы, чем те, что были у сместившейся элиты. Философы-релятивисты, такие как Фридрих Ницше и Майкл Фуко, противопоставляют этим историческим сдвигам прагматическое отношение к производству истины: истины производятся прежде всего господствующей властной структурой для подтверждения и закрепления власти сильных мира сего. В этом нет ничего странного, обратное было бы крайне примечательно. Истина может стать и оставаться истиной только до тех пор, пока она остается в рамках социокультурной парадигмы, принятой обществом, а это значит, что на каждом переходном этапе различные и противоречивые истины сталкиваются друг с другом. Поэтому истины всегда относительны. Они должны и обязаны выдерживать постоянную критику. Когда они перестают выдерживать критику в свете новой информации, они должны быть отменены и заменены.

Однако реляционистская метафизика делает еще один шаг вперед в критическом осмыслении производства истины в духе Ницше и Фуко. Просто, согласно реляционизму, релятивизм не заходит достаточно далеко в своей критике устаревшей и бесполезной идеи истины. Для эпохи Интернета необходима новая метаистина. Верно, что господствующая структура власти стремится к созданию истины, которая подтверждает и укрепляет ее положение. Но, несмотря на это, новая истина может обладать более высоким информационным содержанием и более сильной эмпирической доказательностью, чем старая, то есть помимо большей релевантности и пригодности для новой властной структуры. Согласно этой точке зрения, она может таким образом подняться выше в иерархии производимых истин и де-факто оказаться ближе к воображаемой, но фактически, с точки зрения ее формулировки, недоступной реальности, обоснованной физически неоспоримыми фактами, представляя собой эмерджентность по отношению к старой версии истины.

Новая, эмерджентная версия истины рождается из старой истины, но выводит весь вопрос на совершенно новый уровень, и на этом более высоком уровне новая версия истины имеет совершенно новое признание и все новые последствия для коллективного мировоззрения по сравнению с той истиной, которая была принята ранее. Новая истина интерсубъективно, а не объективно истиннее старой, как номинально, так и относительно. Например, когда с современной точки зрения мы препарируем написанную капитализмом и индустриализмом историю и отвергаем идею о том, что события, происходившие в Париже в течение нескольких лет после первого выстрела в 1789 году, действительно представляли собой революцию в каком-либо интересном смысле, и вместо этого классифицировать ее как симптом реальной революции, произошедшей задолго до этого - где реальная революция, о которой мы говорим, очевидно, заключается в том, что печатный станок начинает производить материалы для чтения, доступные широкой публике в Германии в середине XV века - это означает, что мы возводим печатный станок в ранг предшественника интернет-революции нашего времени, где генезис интернета - это эмерджентное явление, которое заставляет нас переписать всю историю, чтобы понять себя и события, которые нас создали, интерсубъективно более глубоким образом, чем это было возможно