Кардонийская петля - Вадим Панов

Кэмерон был террористом, входил в группу неуловимого анархиста Огнедела, участвовал в покушении на Махима и прямо перед войной получил смертный приговор. Точнее, ещё не получил: из-за начала боевых действий последнее заседание перенесли, но в вердикте никто не сомневался. И по причине полной очевидности своей судьбы держался Кэмерон на удивление нагло: дерзил обвинителям и судье, смеялся во время рассказа о преступлениях и громко сожалел о малом количестве жертв.

Нагадили ребята Огнедела знатно: помимо покушения на Махима и каатианского посланника дер Саандера, которого сожгли вместе с супругой, террористы взорвали грузовой вокзал Унигарта, пустили на дно две канонерки и устроили пожар в редакции одной из газет; другими словами, настроили против себя всю Кардонию, а потому охранять Кэмерона приходилось особо. Его поместили в отдельную камеру, находящуюся в закрытом коридоре подвала Строгого корпуса. Посреди коридора установили дополнительную бронированную дверь, за которой скрывался пост охраны, а дежурить в него отбирали лишь самых опытных и надёжных тюремщиков, способных справиться с ненавистью к подлому убийце и честно исполнить свой долг. Несмотря на то что мечтали перерезать мерзавцу горло.

Посещать преступника имели право только директор тюрьмы, прокурор Унигарта и адвокат; а выводили Кэмерона один раз в неделю: помыться в соседнюю камеру, в которую приносили бочку с водой. Пищу преступнику готовили под наблюдением полицейского, который не только придирчиво рассматривал каждый ингредиент, но и самолично пробовал блюда. Правда, на кухне. А затем работающие при поварах заключённые тащили еду с первого этажа Вспомогательного корпуса в подвал Строгого. Под строгим надзором, разумеется, тащили, но…

Но это была единственная возможность достать Кэмерона.

Террорист умер после завтрака. Отдал тарелки и приборы через окошко в двери. Прошёлся по камере, поглаживая ручкой раздавшийся животик да насвистывая залихватский мотивчик, чему-то улыбнулся, остановившись рядом с койкой, и вдруг упал. Не медленно опустился на пол, а именно упал, потому что руки и ноги отказали мгновенно, не дав возможности подскочить к двери и постучать, призывая на помощь. И закричать не получилось: изо рта Кэмерона обильно пошла кровавая пена. Когда же она закончилась, голосовые связки оказались парализованными.

А вот сознание не исчезло, не потерялось, потому что боли не было, только неприятный привкус крови во рту, ощущение безмерной слабости и отчётливое понимание надвигающегося конца. Именно в этом заключался главный эффект старинной адигенской отравы: тридцать минут парализованный Кэмерон тоскливо ждал смерти, тридцать минут понимал, что всё кончено, а это самое «всё» никак не кончалось. Тридцать минут преступника безжалостно держали на пороге и лишь потом впустили в никуда.

– Ты всегда был мне другом…

– Нет, – неожиданно громко перебил девушку Тиурмачин. – Я никогда не был тебе другом. – Он выдержал короткую паузу, глядя Кире в глаза, и продолжил: – Наставником, советчиком, иногда защитником, иногда утешителем, но никогда – другом. Ты – почти дочь мне, как я могу быть тебе другом?

Ошарашенная девушка несколько раз хлопнула глазами, непроизвольно скопировав жест безмозглой куклы, и переспросила:

– Родители не могут быть друзьями?

– Умные – не могут и не должны.

– Почему?

– Потому что чувства родителей гораздо выше. – Старик погладил сидящую рядом девушку по волосам. – Намного выше.

Они расположились в кабинете Тиурмачина, на длинном кожаном диване, стоящем у дальней стены, и действительно напоминали отца и дочь. Или внучку с дедом. Тёплые голоса, мягкие жесты, доверительная атмосфера… Но без всяких слов было понятно, что настроение у «внучки с дедом» плохое.

– Что же мне делать, дядя Гектор? – тихо спросила Кира.

– Разобраться в себе, – предложил Тиурмачин. – И понять в конце концов, что ты потеряла не друга, а любимого, и эту потерю тебе никто не возместит.

– Доводилось?

Неожиданный вопрос на мгновение сбил маршала с толку. Он едва заметно вздрогнул и выдал очень странную, неуклюжую улыбочку, рассеянную и беззащитную. Так мог улыбнуться человек «не от мира сего»: учёный, или писатель, или молодой священник, но на лице старого маршала эта улыбочка показалась маской. Мёртвой, неестественной маской.

– Я никого и никогда не любил, – тихо произнёс Тиурмачин. – Это плата за то, чего я добился.

– Извини, – прошептала девушка.

Однако старик, как выяснилось, не закончил.

– Но для тебя я сделал исключение, Кира, тебе досталось всё, на что способны остатки моей души. Всё тепло, которое я не растерял.

– Почему?

– Потому что я никогда и никого не любил, – мягко объяснил маршал. – Я женился по расчёту и предпочитал жене общество любовниц. Моим сыновьям предстоит множество сражений, поэтому я сознательно сделал их жёсткими, лишив их своей любви. Я был колючим, злым, свято верил, что поступаю правильно, но… Но двадцать с лишним лет назад понял, что нельзя прожить всю жизнь и никого не любить. Это неправильно. Двадцать с лишним лет назад Винчер показал мне тебя: спящую на руках кормилицы маленькую девочку, и я изменился.

– Я чувствовала твою любовь, – тихо сказала Кира. – И я люблю тебя.

– Вот и славно. – Тиурмачин вздохнул. – Не хочешь поехать со мной на Эрси?

– Не могу бросить отца. – Девушка отстранилась и машинально пригладила волосы, которые только что ласкала рука старика. – Здесь будет мясорубка?

– В Сенате Герметикона идут ожесточённые споры по Кардонии, адигены настаивают на введении миротворцев, но могут не успеть, – рассказал маршал. – Если приотцы прорвут «линию Даркадо», они дойдут до Унигарта за несколько часов, и тогда да, здесь будет мясорубка.

А ведь начиналась война с громких побед. Все улыбались и все были живы… Усилием воли Кира заставила себя не думать о Драмаре. Вздохнула и осведомилась:

– Миротворцев нет, потому что галаниты вставляют палки в колеса?

– Миротворцев нет, потому что адигены выдвигают Винчеру свои условия, – честно ответил Тиурмачин. – Мы проигрываем, и адигены хотят большой кусок пирога.

– То есть Кардония достанется не Компании, а корпорациям Ожерелья, – подвела грустный итог девушка. – В чём разница? Для чего погибло столько людей?

– Разница в том, – жёстко произнёс маршал, – что твой отец попытался остаться свободным. У него не получилось, но он попытался. И никто не смеет его обвинять.

– Я не обвиняю, – смутилась Кира.