Подвиг - Борис Лапин

Они отдали свои острова, тундры, голубых песцов, моржовые лежбища, вековые навыки — весь свой полярный мир за содовые галеты и безукоризненную бухгалтерию Понсена.

Учитель выходит из дверей. Жители острова стоят серые и дремучие, как деревья. Они жуют резинку, прилежно перебирая челюстями.

Мужчины одеты в дешевые номские пиджаки и праздничные меховые брюки. На женщинах огромные шляпы с яркими искусственными цветами. Их смуглые лица с синей татуировкой, пересекающей подбородок, полны ожидания.

Миловидная пестрая девушка, в щегольских тюленьих мокасинах, не сводит с учителя глаз.

«Что сделает учитель, когда выйдет из двери и увидит меня в этой замечательной шляпе? — размышляет девушка. — Я ему понравлюсь. Он возьмет меня подметать дом. Смотри, пожалуйста, не пришел ни Пэк, ни Марта».

Уммиак думает:

«Я выплюну резинку, когда он на меня посмотрит, и скажу ему, что я могу читать восьмой псалом с начала до конца и с конца до начала. Но почему нет Пэка?»

Джо:

«Я знаю, чего я хочу. Мне нужен винчестер больше всех. Что у него сверкает на шее? Надо побить Кангу за то, что она так вырядилась. Опять не пришел Пэк!»

Анагак:

«Если я подойду и поцелую руку учителю, он, наверное, даст мне две галеты… три, четыре содовых галеты… Нет ни Пэка, ни его жены».

Мэри:

«Я сейчас упаду со стыда, если он заметит, какая я красивая. Но он заметит — сегодня я в белых сапогах».

В первом ряду толпы стоит господин Джозеф Браун — эскимос, заведующий сырьевым складом компании «Свенсондаль» на острове. Рядом с ним цветет яркая, как брюква, жена его, пожилая метиска из Теллера. Ее семья держит единственный на полуострове Сьюард кегельбан.

Учитель снисходительно пожимает руку Брауну, кивает головой его жене и шутливо щекочет бритую макушку их мальчика, который размахивает метелкой из хвостов неклейменого песца.

Браун сияет. Он чувствует себя первым после учителя.

Понсен поднимает глаза и глядит на ожидающую возле школы толпу. Навстречу его взгляду шагают нестройные приветствия эскимосов.

Он коротко отвечает:

— Как вы поживаете, друзья мои?

— Очень хорошо поживаем, сударь. Очень хорошо поживаем. Очень хорошо. Благодарю вас, очень хорошо.

Теперь учитель оглядывает эскимосов одного за другим. Он проверяет по ширине их улыбок свою верховную власть над их поступками. Его взгляд натыкается на маленького и горбатого гарпунщика, возвратившегося недавно с материка.

Понсен замечает теперь, что в толпе не хватает эскимоса Пэка и его семьи. Это странно! До сих пор ни один эскимос не догадывался, что он может не прийти на приглашение американца.

«Эскимос полагает, что он может со мной ссориться, — думает Понсен, — я приведу его силой».

Затем он громко говорит:

— Я не вижу здесь Марты, которой я давал в прошлый раз лекарство для ее мужа. Она даже не пришла меня поблагодарить. Должно быть, Пэк умер. Я пойду навестить его дом.

— Пэк сегодня гулял на берегу, — тихо говорит гарпунщик в красное, заросшее волосами ухо своего соседа, — но нужно ли об этом говорить?

Дорога к дому Пэка ведет от дверей школы и исчезает в липкой ржавчине тундры. Поселок Игнатик начинается юртой эскимоса Эммы. Юрта вздувается под ветром на расстоянии крика от школьной стены.

Понсен делает несколько шагов, и главная часть поселка исчезает из виду. За холм скрываются круглые юрты. Уходят красные толевые крыши переносных домиков, поставляемых фирмой «Гранстрем и Даль» по цене двести сорок долларов.

Опустив глаза, учитель идет по прямой тропинке, наперерез пересекая остров.

«Я хожу здесь по болоту в тяжелых сырых сапогах, — думает он, — и если бы завтра сюда приехала на яхте Мабель Гранстрем, дочь хозяина, я мог бы ей сказать: „Я бедный трудолюбивый коралл, мисс, один из тех, кто строит ваши золотоносные берега“».

Под ногами хлюпнул дерн. Резиновые подошвы учителя топчут мелкую уродливую траву, белый болотный мох и еле пробивающиеся через мерзлоту цветы, загнившие прежде, чем распуститься. По кочкам пробегает тень и останавливается.

«Сырость. Я весь в бактериях. Они ползают по мне, как вши. Я устал бегать за эскимосами».

Он вытащил ногу из лужи.

В низинах валяется грязный камень, изъеденный скользкими лишайниками. Из земли торчат желтые обглоданные кости, собачий помет, обрывки изгрызенных кож, консервные банки и пустые гильзы от патронов. Рваные тряпки, разбросанные весенними бурями по дороге, курились безжизненной сыростью. Шепеляво свистел ветер.

Булькает лужа: хляш-улясата-хлюп.

Учитель Понсен огибает холм. Он выходит к последним постройкам селения. С океана дует бриз. Шатается и поет фанера. Дикие собаки, привязанные к острым кольям, лают перед пустыми домами. Хозяева их толпятся у здания школы.

Жилище Пэка стоит с краю, в тени большой узкой лодки, поставленной на высокие шесты. В темных углах лежат сваленные в одну кучу семейные украшения и охотничьи принадлежности. На оленьей шкуре стоит перевернутый ночной горшок, к которому прикреплена нью-йоркская фотография, изображающая сверкающий Бродвей.

— Я пришел, Пэк и Марта, здорово! — говорит учитель по-эскимосски.

— Вери уэлл! — говорит Пэк.

Это высокий, красивый, смуглый человек с шрамом над левой бровью, в заплатанных мокасинах. От него пахнет спиртом.

— Марш в школу! — раздраженно кричит Понсен и смотрит на свои кожаные брюки. Струйки дождя ползут по черной коже.

— Я не могу уйти. Приедут большие диомидцы, я жду их, больших диомидцев, — вежливо отвечает Пэк.

— Вот как! Откуда ты об этом знаешь? — удивленно спрашивает Понсен.

Он сердит. Он отменил ежегодные празднования в честь кита, на которые съезжались туземцы с русского острова. Три года ни один эскимос из Азии не высаживался на Малом Диомиде.

— Вчера ночью приходила байдара… На ней приезжал мой старый кум Иксук, — отвечает Пэк.

— Вот как! Ну, что ж? Марш в школу!

Пэк и Марта идут за учителем утиной морской походкой, переваливаясь с боку на бок.

Возле школы все еще стоят эскимосы.

Браун, заведующий сырьевым складом, устав от ожидания, мочится на ветру. Ворочая головой, он смотрит па облака. Жена его, метиска из Теллера, беседует со старым весовщиком, которого зовут Грин-Оньон — Зеленый Лук, на волнующую тему о рыболовных крючках.

Дети играют в кита и девушку.

Недоедание, сырость ночлегов, работа в сорокаградусный мороз, воспаленный сон — все это никогда не проходит даром. К тридцати пяти годам эскимос представляет собой морщинистого низкорослого человека с дряблой кожей, хриплым голосом, слабого, лживого, склонного к истерикам и обидам. В течение восьми месяцев в году он выбирается из своего дома через узкий проход, разрытый в снежном сугробе. Смерть его бывает печальна, бесприютна и мучительна.

Так примерно описывает эскимосов целый ряд американских и скандинавских исследователей.

…На Малом Диомиде воскресенье. Эмма открыл дверь, и эскимосы входят в низкий деревянный зал. Понсен завешивает окна. Комната становится серой. Понсен обрызгивает водой белую простыню, растянутую по стене. Простыня делается шероховатой и твердой. Маленький проекционный аппарат стоит за перегородкой у противоположной стены. Загудело динамо. На простыне метнулась тень.

Зрители садятся на скамьи, чувствуя под собой блестящую полированную поверхность. Гладкая скамья, мечущиеся фигуры на стене и сосущее ожидание, вызванное запрещением курить во время сеанса, составляли их ощущение кинематографа.

Понсен крутит ленту. Картина называется «Бродвэй — великая белая дорога». Шесть частей картины посвящены описанию измены одной нравственной американки своему негодяю мужу, прокутившему ее приданое в низкопробных клубах. В конце картины негодяй погибает на дырявых нарах. Он нищ и небрит. По складкам обсыхающей простыни ползут нью-йоркские сутки. Эскимосы видят небоскребы, сырые и шероховатые. Их глаз догоняет плоские автомобили, развивающие огромную скорость и исчезающие на краю полотна. Полдень, окрашенный только в белые и черные цвета, висит над Нью-Йорком. Богатый фермер проносится в лимузине, пробиваясь сквозь полотняные морщины улиц. Фермер спешит к чужому белокурому ангелу.

— Этот добрый и богатый человек — главный приказчик компании Гранстрем, — говорит им учитель. — Злой человек — это русский начальник той стороны пролива.

Понсен кивает вытянутым пальцем на печального, уставшего от своих преступлений мужа.

Актер, изображавший злодея, делал все, чтобы быть похожим на чудовище, рисуемое Понсеном. Он дрался, воровал, завидовал богачам. Он выполнял свои злодейства с уверенностью ремесленника, получающего за это хлеб.