Королева Тирлинга (ЛП) - Эрика Йохансен

Вдруг мужчина услышал какой-то звук.

Он остановил лошадь и обернулся, прислушиваясь, но из-за дождя ничего не разобрал. Позади него на дорогу свалился огромный валун.

― В чём дело? ― спросил Кивер, который между делом взял на себя роль главного в их поездке, хотя раньше стража Регента не позволяла ему руководить даже походом на рынок.

― Тихо! ― резко сказал Томас.

Ему всегда нравилось звучание своего голоса, которым он отдавал команды и который не допускал неподчинения. Кивер послушно замолчал.

Теперь он снова услышал этот звук, даже несмотря на дождь: стук копыт, за сто метров позади них, за поворотом.

― Там всадники, ― объявил Арвис.

Кивер на мгновение прислушался.

― Они быстро скачут. Надо зайти в лес, вон туда.

Томас кивнул, и они все вчетвером съехали с тракта в лес, в котором было настолько темно, что им с трудом удавалось разглядеть своих лошадей. Отъехав подальше за деревья, чтобы их не было видно с дороги, они остановились среди чахлых кустов. Дождь с шипением падал на листья у них над головами, но Томас всё равно слышал звуки приближавшихся лошадей. Внезапно его сердце охватил ужас. Возможно, это была просто компания, возвращавшаяся с охоты, или банда торговцев из чёрного рынка, которые лишь скрывали ото всех свои тёмные дела, но Томас нутром чуял, что это не так. У него внутри всё сжалось. Он чувствовал на себе пристальный взгляд аспидно-чёрных глаз, которые каким-то образом видели все те ужасные вещи, которые он натворил.

Ярдов через пятьдесят стук копыт перестал доноситься до них.

Томас оглядел своих людей, и те ответили ему непонимающими взглядами, словно ища ответов, которых у него было. Даже не могли быть и речи о том, чтобы ехать дальше в лес: тут уже было хоть глаз коли, а быть пойманным в темноте своими преследователями было ещё хуже, чем быть пойманным в полутьме.

На Томаса вдруг нахлынуло старое воспоминание об игре, в которую он играл в детстве. Она называлась стражник Королевы. Примерно раз в месяц он просыпался, чувствуя себя невероятно смелым. Это было просто настроение с утра безо всякой на то причины: мир казался ему более светлым и радостным местом, и весь день он пытался вести себя как стражник Королевы, совершая благородные поступки. Он не дёргал Элиссу за косички, не воровал её кукол, не врал гувернантке о том, что ничего не таскал с кухни. Он заправлял постель, убирал за собой игрушки в детской и даже делал домашнее задание. Что странно, мама или гувернантка обычно замечали это, хвалили его и дарили ему что-нибудь перед сном: кусочек шоколадки или новую игрушку. Но со временем таких дней становилось всё меньше и меньше, ведь он понимал, что навсегда останется лишь младшим сыном, запасным вариантом. К тринадцати годам он совсем перестал играть в стражника Королевы.

«Если бы только я просыпался так каждое утро, ― подумал Томас, и эта мысль наполнила его неизбывной и безнадёжной тоской. – Если бы я был стражником Королевы каждый день, то всё бы могло быть иначе».

И тут шум дождя заглушило пение: звучный мужской баритон эхом раздавался в лесу позади них. В голосе явно чувствовалась не только насмешка, но и скрытая угроза, от которой желудок Томаса сжался. Он часто слышал его в своих снах и всякий раз просыпался раньше, чем обладатель этого голоса убивал его. Но теперь всё это происходило наяву.

Отправка близка, и клетки полны,

Но глас над Тиром зазвучал!

И клетки горят, Крепость в тиши,

Плач Тира, Королевы час настал.

Пение прекратилось так же внезапно, как и началось. Томас, прищурившись, вгляделся в полумрак. Он ничего не видел, но ясно понимал, что это только его проблема: у этого ублюдка были глаза как у кошки. Охранники окружили его, обнажив мечи и всматриваясь в листву. Он подумал было сказать им, чтобы не тратили зря время, но промолчал. Если они хотели погибнуть смертью храбрых, то отговаривать их было не его заботой. Разумеется, они знали того, кто пел. Дождь полил ещё сильнее, они стояли неподвижно, и мир сжимался вокруг них.

Томас крикнул:

― Позволь моим людям уйти!

Со всех сторон раздался смех.

― Этих людей, которые следуют за тобой, чтобы поклясться в верности мортской твари? ― отозвался Ловкач из своего невидимого укрытия. ― Да я скорее оставлю в живых свору злобных псов. Все вы ― трусы и предатели!

Он снова запел.

Королева, что скрывалась, теперь здесь,

Но брошен нож, и дева сражена,

Но жива спустя года трижды по шесть,

И всё равно, в какой короне она.

― Это поют на каждом углу в городе! – прокричал Ловкач, сквозь насмешку в его голосе уже проступала злость. – А кто же сочинит балладу о тебе, Томас Рейли? Кто будет восхвалять твоё величие?

Глаза Томаса наполнились слезами, но он не посмел утереть их в присутствии своих людей. Он вдруг понял, почему Ловкач не убил его раньше, несмотря на все те возможности, которые у него были для этого. Он просто ждал девчонку, ждал, пока она появится из своего укрытия.

― Я не стану молить о пощаде! ― воскликнул Томас.

― Ты уже и так много раз умолял меня.

Слева от бывшего Регента с ужасным булькающим звуком осел Кивер, из его горла торчал нож. Следом рухнули Арвис и Кауэлл, их грудь и головы были пронзены стрелами. Подняв взгляд, Томас увидел чудовищную чёрную фигуру, спускавшуюся к нему с деревьев. Он завопил от ужаса, но его голос оборвался, когда это существо упало на него, сбивая его с лошади. Он сильно ударился головой об землю и сразу же лёг, оглушённый: камни врезались ему в спину, воздух наполнился пронзительным ржанием его жеребца, стук копыт начал удаляться в лес.

Открыв глаза, он увидел Ловкача, который уселся у него на груди подобно гигантской летучей мыши, пригвоздив его к земле. На нём была всё та же клоунская маска, изготовленная для маскарада, которую он надевал всякий раз, когда проникал в Крепость. Такие макси можно было купить во многих городских магазинах, но эта разительно отличалась от других: обведённый красным рот, растянутый в усмешке, и глубоко посаженные глаза, скрытые тенью. Однажды проснувшись под ворохом своих одеял, Томас увидел это лицо, склонившееся над ним, и описался как ребёнок. Ловкач выскользнул из его покоев и растворился в Крепости словно дым, а Томас, устыдившись, никому не рассказал об этом случае. Он всегда почти начинал верить, что Ловкач был лишь иллюзией, но тот неизбежно появлялся снова, до ужаса реальный, в своей страшной маске.