Лето в пионерском галстуке - Катерина Сильванова

Володя сердито посмотрел на него, попытался забрать кисть обратно, но Юрка отскочил назад и спрятал руки за спину.

— Смотри-ка, а ты уже мимо контуров мажешь! Ты устал!

— Нужно…

— Да у нас еще целых полтора дня впереди!

— Всего лишь полтора дня!

— Да никуда не денутся твои декорации!

Юрка швырнул кисть в сторону и сделал три шага, оказавшись с Володей нос к носу. Посмотрел ему в глаза и намного тише сказал:

— А вот мы еще как денемся… Напомнить, что будет послезавтра, кроме спектакля?

Володя нахмурился и отвёл глаза. Но тут же поднял взгляд, и в нём промелькнуло и понимание, и сожаление одновременно.

— Я помню… — печально ответил он. — Ты прав, да.

Юрка положил руки ему на плечи. Погладил их, затем — шею и зарылся пальцами в волосы на затылке. Володя обнял в ответ: обвил руками талию и прижал Юрку к себе, потянулся к его губам. Но поцеловал вовсе не так, как рассчитывал Юрка.

— Нет, поцелуй меня, как в лодке, — попросил он, прижимая Володю еще крепче.

— Не стоит, — серьёзно ответил Володя и, задумавшись, добавил чуть позже: — Юр… Юра, может, зря мы это делаем?

— Зря? Почему? Ты больше не хочешь? — Юрка ожидал, что Володя начнёт убеждать его в обратном, но он только молча пожал плечами. Юрка разволновался не на шутку: — Володя, но я не хочу прекращать. Мне это нравится! Неужели тебе больше нет?

Володя отвернулся. Посмотрел сначала в потолок, потом на пол и только после этого ответил:

— Нравится.

— Тогда почему зря?

— Вдруг руки опять распущу? Да и все-таки это странно. Это против природы, это неправильно и гадко.

— Тебе гадко? — оторопел Юрка.

Он задумался. Да, возможно, со стороны они и правда выглядят странно. Но это только со стороны. Быть «внутри» их отношений, их дружбы и, может быть, даже любви казалось Юрке совершенно естественным и прекрасным. Ничего не было и не могло быть лучше того, чтобы целовать Володю, обнимать и ждать встречи с ним.

— Не мне, — понуро кивнул Володя, — остальным гадко. Но дело даже не в этом. Мне кажется, что всем этим я сбиваю тебя с правильного пути, Юр.

Юрка рассердился:

— Напомни, кто кого у щитовой поцеловал? — он сложил руки на груди и насупился.

Уголки рта Володи поползли наверх, но он сдержал улыбку и чуть погодя снова серьезно спросил:

— Юр, а ты-то что об этом думаешь?

— Я стараюсь не думать, — в тон ему ответил Юрка. — Какой смысл — сдерживаться ни ты, ни я не можем. А тем, что целуемся, мы никому не причиняем вреда.

— Кроме себя.

— Себя? Что-то я не вижу, чтобы от меня убыло. Наоборот, мне это приятно. А тебе?

Володя сконфуженно улыбнулся:

— Ты и так знаешь ответ.

Юрка не стал больше просить или уговаривать, а просто взял инициативу в свои руки. Это был их второй настоящий взрослый поцелуй — и он оказался совсем не таким, как первый. Тогда, в лодке, было жарко и волнительно, она плавилась под грохот сердец и стук дождя, а теперь было тихо. Совершенно тихо. За окнами — ночь, в огромном зале — пустота, всё будто бы замерло, и только они вдвоем плавно, медленно и тягуче снова узнавали друг друга через движения губ.

Но вдруг что-то грохнуло у входа, застучало и покатилось вниз. Ребята отпрянули друг от друга так быстро, будто между ними ударила молния, отбросив их в разные стороны. По ступеням зала вниз катился небольшой фонарик. А в дверях, округлив глаза, пятилась назад Маша.

Первой Юркиной реакцией была паника, потом парализующий ужас. Казалось, что земля ушла из-под ног, что сцена ломается, что всё вокруг переворачивается вверх дном. Затем пришло непонимание и неверие — может, у него фантазия разыгралась? Ну откуда тут, почти в час ночи, взяться Маше?

Но она была — живая и настоящая. И собиралась как можно быстрее исчезнуть — уже нащупывала за спиной ручку двери.

— Стой! — крикнул Володя, первый отошедший от шока.

Маша замерла, а он побежал со сцены и в несколько прыжков по ступеням оказался рядом с ней.

— Не убегай. Пожалуйста.

Маша не могла сказать ни слова — открывала и закрывала рот, глотала воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— Маш? — Володя протянул к ней руку, но она дёрнулась от него, как от чумного. Только пискнула, задыхаясь:

— Не трогай меня!

— Ладно, хорошо… — Володя судорожно выдохнул. Он пытался говорить спокойно, но безуспешно. В голосе звенели натянутые нервы. — Только не паникуй. Спустись, пожалуйста. Я все объясню.

— Что? Что вы мне объясните… Вы… Вы… Что вы тут вообще… Это отвратительно!

Юркино сознание будто отключилось, он не мог решать что-либо, делать выводы. Он даже не чувствовал рук, а ватные ноги не гнулись. Но медлить было нельзя. Невероятным усилием воли Юрка заставил себя решиться и подошел к ним. Маша уставилась на него еще более дико и испуганно, чем на Володю.

— Маш, — произнес Юрка, с трудом выговаривая слова, — ты только не думай ничего плохого.

— Вы ненормальные, вы больные!

— Нет, мы нормальные, просто…

— Зачем вы это делаете? Это же неправильно! Так не бывает, так не делают, это совсем… совсем…

Маша задрожала и всхлипнула. «Ещё чуть-чуть, — понял Юрка, — и у неё начнётся истерика! Прямо сейчас она пойдёт и всем!..»

Он не закончил мысли. Тут залихорадило его самого. Перед глазами поплыло и потемнело. Казалось, Юрка вот-вот упадёт в обморок, а потом сразу под землю — от ужаса ноги не держали. Худо-бедно сохраняя хотя бы внешнее спокойствие, он не мог отвязаться от страшных картин, непрерывно всплывающих в воображении, картин того, что ждёт их с Володей, когда Маша всем расскажет: позор и осуждение. Они станут изгоями, их накажут, страшно подумать — как!

— Это баловство, понимаешь? — нервно хохотнул Володя. — Шалость от нечего делать, от скуки. И в этом нет ничего серьёзного. Ты права,