Лето в пионерском галстуке - Катерина Сильванова

— Поза как у Богородицы, — удивился Володя. — Интересно… но ведь это светская дама. Хозяйка?

— Это и есть мое привидение. Видишь нераскрывшиеся бутоны? — Юрка указал пальцем на маленькие остролистные цветочки-звездочки. — Когда я нашёл ее, лозинка еще цвела, и я увидел вот тут, — Юрка коснулся ключицы женщины, — большой белый цветок, будто брошь. Вот так я и придумал эту страшилку. Только вот никогда не слышал, чтобы здесь на самом деле была чья-то усадьба.

— Может быть, это надгробие?

— Не похоже. Но кто его знает…

Барельеф и окружающая его живая изгородь были таинственно, готически красивы, но кроме того, чтобы любоваться ими, здесь больше нечего было делать. А времени по Юркиным подсчетам оставалось еще прилично.

— Скажи точно, через сколько мы должны вернуться в лагерь? — задумчиво протянул он. У него возникла куда более интересная идея.

— Через час с лишним. Почти полтора, — подсчитал Володя.

— Отлично! — Юрка оживился. — Я знаю тут одно место…

— А ты откуда всё это знаешь? Столько мест!

— Я же обалдуй и разгильдяй, — хмыкнул Юрка. — Вечно трогаю что не нужно и шастаю где не нужно, вот и нахожу всякие клёвые штуки.

— Как скажешь, — улыбнулся Володя, — ну, поплыли.

— Плыть недалеко, а потом пешком наверх, во-о-он туда, — Юрка указал на конус лесистого холма, возвышающегося на востоке.

— А что там? У меня впечатление, что там сплошной лес и ничего больше.

— Видишь, шпиль торчит? Там на самом верху есть небольшая беседка.

— Уверен, что туда можно добраться?

— Всё в порядке, там есть тропинка. Правда, по ней местами карабкаться придётся…

— А змей там?..

— …нет, — закончил за него Юрка.

Чтобы подняться на склон, местами приходилось карабкаться. Слишком опасные участки ребята обходили, но, когда они забирались на крутые подъемы, всё равно приходилось цепляться руками за торчащие из земли корни. Одно происшествие заставило Юрку сильно испугаться — сучок, за который он уцепился, не выдержав его веса, отломился и едва не отправил Юрку катиться кубарем вниз. В остальном путь прошел без приключений, и вскоре они вышли к выдолбленным в земле ступеням, ведущим прямо к беседке.

Невысокая, хлипкая постройка не представляла собой ничего особенно красивого: простая деревянная будочка, выкрашенная зеленой, местами облетевшей краской. Внутри — небольшой столик, вокруг — неудобные узкие скамейки, всё очень просто и заурядно. Но эта беседка была уникальна не конструкцией, а другим — все её поверхности были испещрены надписями: стены, балки, скамейки, стол, пол. Они были везде, внутри и снаружи: «Серёжа и Наташа, 1-я смена. 1975 г.», «Дима + Галя, 4-я смена, 1982 г.» «Тут были Света и Артур, „Ласточка“, 1-я смена, 1979 г.» Повсюду пестрело великое множество имён, дат, цифр, написанных разными почерками, разными цветами, красками, карандашами, ручками, многие были вырезаны в самом дереве, многие — заключены в сердца.

Юрка подошел к дальнему углу беседки и подозвал к себе Володю. Перегнулся через край и указал вдаль:

— Вот, что я тебе показать хотел. Посмотри.

Беседка будто висела у самого обрыва — отвесного, земляного, срывающегося на много метров вниз в густой подлесок, который тоже стремился вниз, к самой реке. А дальше, на много километров вперед, до самого горизонта лежала степь, разрезанная тут и там нитками виляющей реки. Вода, отражавшая пасмурное небо, окрашивалась в серо-белый цвет, но там, где на неё падали пробившиеся сквозь облака лучи, она сверкала и переливалась солнечными бликами. Высохшая от летнего зноя трава раскинулась желтым ковром докуда хватало глаз, но кое-где нет-нет, да и пробивались зелёные пятна.

Отсюда можно было разглядеть и место, где они недавно побывали, поляну с барельефом, и заводь, в которую плавали смотреть лилии, и, конечно же, лагерь.

Юрка украдкой посмотрел на Володю, наблюдая за его реакцией. Тот зачарованно смотрел вдаль, дышал глубоко и спокойно, его лицо выражало полное умиротворение.

— Красиво, правда? — спросил Юрка, отойдя от края.

— Очень. А откуда ты узнал об этом месте?

— Странно, что ты о нём никогда не слышал. Вожатый все-таки. — Юрка подтянулся на руках, уселся прямо на стол и, болтая ногами, стал рассказывать: — Это место называют беседкой романтиков. Мне про него два года назад рассказали девчонки из старших отрядов, да и все вожатые, кто не первый раз в «Ласточке», знают. У парочек в лагере всегда считалось вроде как традицией приходить сюда под конец смены и писать имена… Я никогда не понимал этого, но любопытства ради как-то раз пришел, чтобы посмотреть собственными глазами.

— Почему не понимал? — спросил, подойдя к нему, Володя. — Всё очень символично. Смотришь на эти надписи и на самом деле ощущаешь дух романтики. Представляешь, сколько чувств концентрировалось тут на протяжении многих лет, сколько добрых слов было сказано?

Юрка хотел было хихикнуть и обозвать его романтиком, но встретился взглядом и застыл. Володя смотрел на него так искренне и мечтательно, будто… будто говорил о них? Наклонился, уперся руками в столешницу по обе стороны от Юрки и ткнулся кончиком носа в его нос. Закрыл глаза, выдохнул, глубоко вдохнул… У Юрки так бешено в этот момент грохотало сердце, что казалось, разорвёт ему грудину. Он до минимума сократил расстояние между ними и быстро чмокнул Володю в губы.

— Хочешь, — шепнул он, — и мы оставим здесь свои имена?

Володя мотнул головой, снова потёрся кончиком своего носа о Юркин и тихо сказал:

— Не нужно. Увидит кто из нынешней смены, будет не очень хорошо. Я и так запомню, Юр, без всяких надписей.

Юрка обнял его и уткнулся губами в шею, но вдруг Володя вздрогнул и разомкнул объятия. Отпрянув, Юрка опустил взгляд вниз и заметил, что обе Володины руки покрылись мурашками. Обе, полностью, до самых кистей. Володя отвел взгляд. Обоим вдруг стало неловко, но, чтобы не смущать его еще больше, Юрка сделал вид, что ничего не заметил. И чтобы Володю вообще больше так не смущать, Юрка решил никогда так больше и не делать — не трогать шею.

Возвращались в лагерь тем же путем, что и поднимались сюда. Хоть Юрка и знал более простую дорогу, ребята оставили лодку