Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы - Андрей Валентинов

Подумалось и о другом. Если подпольем занялись «лазоревые», значит, сообщи он об убежище, именно бравые ребята из «Подольска» будут разбираться с беглецами. А как это делается, видеть уже приходилось. Ахилло вовсе не был «чистюлей» и представлял, в каком ведомстве служит. Но тут он им не помощник! Пусть сами попробуют. Интересно, хватит ли у них ума раскрыть несложную конспирацию Седого? Едва ли! «Лазоревые» привыкли действовать иначе, в лоб. «Не навреди!» – смысл этой фразы становился ясен…

Прощальное рукопожатие Волкова было столь же крепким, но Михаил был уже наготове. Странно, теперь ладонь краснолицего уже не казалась сотканной из мускулов. Скорее, она была твердой и закостеневшей, как рука мертвеца.

Глава 8. Гости Бертяева

Выйдя из метро у Белорусского вокзала, Бен купил на маленьком базарчике хризантем. Он знал, что аборигены имеют обыкновение приходить в гости с куда более прозаическими подарками – тортиком, банкой сардин или просто с бутылкой водки. Но воспитание не давало переступить через традиции. Отец Бена в молодости провел год при российском посольстве в Стокгольме, и маленький Саша успел наслушаться о настоящем, истинном этикете. На него произвел сильное впечатление рассказ о том, как перед королевским балом все лестницы дворца заполнялись парадно одетой публикой, ждавшей последнего удара часов, чтобы переступить порог. Конечно, теперь речь шла о визите частном, да и происходило это отнюдь не в Швеции…

Бертяев проживал на пятом этаже большого дома неподалеку от популярного среди жителей Столицы «Театра имени МОСПС» (название, заранее приводившее Бена в ужас). Для того, чтобы попасть в нужный подъезд, следовало миновать подворотню, исписанную наглядной агитацией дворового масштаба – мечту тускуланских фольклористов. Бросив беглый взгляд по сторонам, Бен рассудил что это будет почище фресок Альтамиры и Ласко, хотя сам бы он предпочел все же наскальную живопись троглодитов.

Поднявшись наверх, он взглянул на часы – 16.58. Ровно в пять Бен нажал кнопку звонка. Дверь открыла величественная дама в черном бархатном платье с нитью крупного жемчуга на груди. Молодой человек смело произнес: «Добрый день, мадам!», поспешив вручить хозяйке дома хризантемы. Ответом была благожелательная улыбка:

– Вы, наверное Бен? Спасибо, хризантемы великолепны.

– О, что вы, мадам!..

Только после этих обязательных любезностей Бен сообразил, что они говорят по-французски. Но Бертяев, очевидно, заранее предупредил супругу о госте из «посольства», посему лишних вопросов не последовало. Безупречный смокинг окончательно довершил впечатление – даме явно понравился молодой иностранец.

– Рад вас видеть! – Бертяев встретил гостя на пороге большой гостиной. Говорил он по-английски, и Бен вздохнул с некоторым облегчением – французский всегда казался ему излишне жеманным. На драматурге на этот раз не было фрака, он облачился в теплую «профессорскую» стеганую куртку с непременным галстуком-бабочкой и все тем же моноклем. Кроме него в гостиной был лишь некий джентльмен в очках, немного напоминающий богомола.

– Не у всех такая английская точность, – улыбнулся хозяин дома. – Прошу знакомиться…

Богомол оказался Михаилом Сергеевичем Колонковым, детским писателем и драматургом. Он попытался заговорить по-английски, но результат был таков, что Бен предпочел тут же перейти на русский, правда с легким акцентом.

– О, так вы понимаете по-русски! – обрадовался Колонков. – Позвольте вам презентовать!… Ради знакомства, если можно так выразиться…

Бен согласился, что так выразиться можно, и получил в дар небольшую книжечку в бумажной обложке, которую автор поспешил украсить надписью «Моему другу Бену».

Раздумывая над тем, насколько быстро здесь завязывается дружба, молодой человек раскрыл книжку. Вверху стояло гордое «Писатель-орденоносец Михаил Колонков», а ниже – «Про дядю Петю-милиционера».

– Оу! – вполне по-английски удивился гость. – Это детектив для детей, да?

Автор немного смутился, сообщив, что «Дядя Петя» не детектив, а рассказ об очень хорошем и добром милиционере, который охотно помогает старушкам и журит излишне обнаглевших хулиганов. Такие книги должны воспитывать у будущих граждан СССР любовь к родной милиции.

– Оу! – понял Бен. – Вам эту книгу заказало НКВД?

Богомол, вновь смутившись начал пояснять, что понятие «социальный заказ» надлежит понимать более широко. Бен, решив блеснуть своими знаниями, упомянул о поэме Гатунского, посвященной герою-бойскауту Морозову. Реакция была неожиданной: Колонков пожелтел, побагровел и принялся жаловаться на конъюнктурщиков и графоманов, которые способны лишь испортить любую патриотическую тему, добавив, что из-за таких, как Гатунский, его «Избранное» не может выйти уже третий год. К счастью, подоспевшая супруга Афанасия Михайловича отвлекла внимание рассерженного богомола. Бертяев улыбнулся и отвел Бена в сторону:

– Будьте осторожнее! Не наступайте на любимый мозоль. Еще немного – и товарищ Колонков начал бы уговаривать вас организовать перевод его «Дяди Пети» в Лондоне… Мой вам совет – лучше всего рассказывайте несмешные анекдоты, поясняя, что это настоящий британский юмор. А если серьезно, скоро должны прийти несколько весьма интересных личностей. Если вас интересует кто-нибудь конкретно…

– Афанасий Михайлович… – Бен замялся, но затем все же рискнул. – Меня просили узнать… Есть один известный физик, его фамилия Тернем. Может, кто-нибудь из ваших гостей…

Бертяев задумался:

– Тернем… Нет, не знаю. Но мы постараемся узнать. Все, кажется, великий сход начался!..

В передней уже слышался шум – гости прибывали. Бен отошел в сторону, стараясь не привлекать к себе внимание. Впрочем, с «иностранцем из посольства» стремились познакомиться все. Приходилось улыбаться, кивать, всячески избегая ответа на вопрос, какую державу он конкретно представляет.

Вскоре в гостиной стало тесно, гости разбились на небольшие группки, оживленно беседуя. Бен, отделавшись от очередного любопытного, занял позицию в кресле у окна. Между тем, Бертяев подошел поближе, разговаривая с немолодым лысым господином, о котором Бен уже знал, что это известный лирический поэт.

– Нет еще не читал, – сообщил драматург в ответ на какую-то реплику гостя. – Знаете, сейчас вообще бросил читать беллетристику…

– Перешли на изделия Агитпропа, батенька? – хмыкнул лирик.

Очевидно, это было шуткой, смысл которой от Бена ускользнул, ввиду незнания термина «Агитпроп».

– Ну, это для Гатунского. Представьте, увлекся современной физикой…

Бертяев бросил быстрый взгляд на молодого человека. Бен понял и обратился в слух.

– Решили писать новую пьесу? – удивился лирик. – Научно-исследовательский институт, любовь старого профессора и юной комсомолки, разоблачение японского шпиона, устроившегося старшим буфетчиком…

– Неплохая мысль! – с совершенно серьезным видом согласился драматург. – Но если серьезно, меня заинтересовала проблема ответственности. Человек совершает открытие, но знания приносят не только добро. Вы, наверное, слыхали, исследованиями в области атома заинтересовались военные…

– Тогда вам придется писать о загнивающем Западе, батенька. О наших осинах лучше умолчать…

– Увы! – на лице Бертяева появилось искреннее огорчение. – А я как раз заинтересовался судьбой одного талантливого физика. Может быть, слыхали, его фамилия Тернем…

Лирический поэт кивнул:

– Ну кто в Столице лет пятнадцать назад не слыхал о Тернеме? Русский Эдисон! Только сейчас этот Эдисон является объектом далеко не научных интересов, да и работает не в Академии Наук. Правда, говорят, его уже выпустили… Знаете, батенька, лучше спросить Лапшина, он-то все знает.

– Тут вы правы, – кивнул драматург. – Чтоб Лапшин – да не знал!

Оба писателя искренне рассмеялись, вспомнив неведомого Бену Лапшина. Итак, Тернем жив, был арестован, но сейчас, похоже, на свободе….

Между тем, некий молодой, но уже весьма потертый джентльмен, о котором Бертяев сообщил, что он «известный художник», подсев к Бену, начал забрасывать его вопросами о каких-то лондонских знаменитостях. Можно было пояснить, что гость из посольства представляет не Великобританию, а иную державу, к примеру Канаду, но Бен решил поступил иначе. Сделав строгое лицо, он на прекрасном английском сообщил любопытному журналисту, что специфика его обязанностей в Столице не дает возможности предоставить информацию подобного рода. У гостя отвисла челюсть. Бену оставалось лишь гадать, за кого его приняли – за руководителя секретной службы или за официанта посольского ресторана.

Тем временем в центре комнаты, где находился Бертяев, явно назревал какой-то спор. Бен прислушался и понял, что сдетонировала нехитрая уловка драматурга о его интересе к современной физике.