Яик уходит в море - Валериан Правдухин

— Аттик! Аттик! Аттик!

Плачуще вопит Беневоленский:

— Садитесь! Да садитесь же! Чего вы стоите?

Тогда ученики с грохотом, топая ногами, гремя крышками парт, кашляя и чихая, обрушиваются на скамьи. Дьякон с отчаянием хватается обеими руками за черный шнур на своей груди. Видно, как мелко дрожат его белые, холеные руки с короткими пальцами. Он знает, что сейчас над ним подшутят еще злее. И в самом деле, через минуту он вскакивает из-за стола, как ужаленный. Испуганно крутит головою. На него неожиданно начинают падать дождем с потолка бумажные, измусоленные слюною вертушки-стрелы.

Ученики перед самым его приходом насажали их туда, теперь они подсохли, начинают отваливаться и стремительно падать на темя Аттику. Аттик бежит в угол и оттуда шипит:

— Безобразие! Безобразие какое! Кто дежурный?

— Я.

— Ступай немедленно к смотрителю и доложи обо всем. Все, все расскажи. Ну, иди немедленно!

Венька хмуро плетется в учительскую. На его счастье Гриневич занят на уроках. Казачонок, переждав минут пять в уборной, спокойно возвращается в класс. Беневоленский забывчив и совсем не злопамятен. Аттик нарочно не замечает прихода Алаторцева. Он думает, что смотритель пробрал его, и ему даже немного жаль Веньку. Заикаясь, захлебываясь и вспыхивая, как девица, учитель рассказывает священные нелепые истории о том, как бог слепил из глины человека, потом выдрал у него ребро и из ребра выточил ему жену, как затем змей-дьявол уговорил Еву съесть одно яблочко с дерева и как бог обозлился на это и выгнал людей из роскошного сада, куда он их было поселил.

Верил ли этому Венька? Сам перед собою, конечно, нет. Вернее, он был просто равнодушен к этой ерунде, но внешне он ей не сопротивлялся. Если взрослые так серьезно говорят об этом, то пусть для них так и будет. Он еще от дьякона Алексашки слышал всю эту чепуху, только тот рассказывал покороче и повеселее.

Казачонку просто-напросто скучно. Они с Алешей решили позаняться сейчас другим. Принялись делать из бумаги петушков — кто больше и кто лучше? Увлекшись, начали открыто расставлять их на парте. Алеша рядами, как солдатиков, Венька — стайками. Это выходят на выпасы выводки молодых стрепетов. Сейчас как раз самое время охоты на них.

— Стреляй, Алеша, а то улетят… Ишь, крыло расправляет, хвостом вертит. А вот это дудак. Гляди, рыжий красуля выступает, как Гриневич — пузом вперед…

Он не слышит, как на них вопит и брызжет слюною Беневоленский. Ребята больно щиплют его из-под парты за ляжки. Он смахивает петушков в ящик парты и снова выпученными глазами тоскливо смотрит на учителя.

Про Беневоленского рассказывают, что он не думал идти в попы, но по окончании академии в Казани цыганка на берегу Волги нагадала ему это. А через несколько дней, когда он вернулся на родину в Оренбург, встретился он у ректора семинарии с архиереем Макарием, и тот предложил ему пойти в священники. У Беневоленского не хватило сил отказаться.

Надо было спешно жениться. Он сказал себе: «Пойду в епархиальное на вечер и кто первый заговорит со мной, на том женюсь». Весь вечер никто не подходил к нему. И только перед самым его уходом белесая, анемичная Манечка Канаева подошла и робко спросила:

— Вы не хотите чаю?

Он испуганно ответил:

— Нет.

Так судьба послала ему жену. Он безумно любит Манечку и все уроки с тоскою и болью думает о ней. Аттик фаталист. Даже при вызове учеников он непременно спрашивает об этом судьбу. И сейчас, зажмурив глаза, он тычет карандашом наугад в журнал. Морщится и визгливо выкрикивает:

— Василий Блохин!

Блохин, тонкий, длинный, рыжий парень, смело вышагивает на средину комнаты. Он пытается отговориться тем, что вчера, в воскресенье, он ходил в город и на него наскочил верблюд и так напугал его, что он все забыл… Беневоленский обрывает его:

— Перестаньте молоть чепуху!

Аттик даже не знает, как называть учеников: на «вы» или же на «ты».

Васька сердится и говорит угрожающе:

— Ладно. Буду отвечать урок.

Ребята оживают. Глаза у них загораются улыбками восхищения и любопытством. Они знают необыкновенные способности Васьки к самому неожиданному и занимательному вранью. Васька фыркнул сухо носом и провел под ним деловито пальцем.

— Так вот… Дело было давно. Нас, матри, с вами еще и на свете не было. Вздумалось богу мир сотворить. Одному ему скучно стало. Надоели ему черти, мяучат день и ночь. Захотел он людей для забавы. Едет это он как-то в своей коляске по улице, одним глазом спит, другим через очки видит цельное облако дыма над городом. «Видно, какая-то старуха неосторожно самовар навела». И кличет он через трубу к себе пожарных, знычит, в полицейский участок. Они, сам собой, конешно, немедля прискакали. Он им строго так: «Сляпайте-ка мне землю поаккуратне!» — «Откуль мы тебе ее возьмем»? — окрысились на него пожарные. «Откуда хотите, оттуда возьмите. Хотя бы из глины вылепите. А то еще лучче купите готовую в лавке, что ли. Вот вам деньги».

— Перестань, дурак! — кричит Аттик, переходя сразу на «ты».

— Не мешайте! — досадливо отмахивается Васька, как от мухи, и продолжает благодушно и вдохновенно: — Высыпает он им на ладошки каждому золото, прямо из карманов своих красных широких шароваров. И так вот оно дело и вышло. Землю он сотворил. Далее… Земля была неубранной, неподметенной. Скот, знычит, насорил — кони там, телята, овцы, верблюды… Дворники по случаю царского дня назюзюкались и забыли метелок нарубить, а руками, конешно, этого всего не сдвинешь. Тогда бог кличет к себе всех дворников и говорит им: «Зажгите-ка мне солнце, дворнички! — «Ты что, белены объелся, господин бог, откуль мы его тебе достанем? Чай это так же мудрено, как бесхвостого барана за хвост дергануть…»

Васька рассказывает с настоящим азартом. Аттик ерзает на стуле, хмурится, грызет свою черную, мелкими витками бородку, кусает губы. Наконец не выдерживает и вопит:

— Я тебе единицу, мерзавцу, поставлю. За кощунство — в кондуит!

— Кому? Это мне?

Васька важно тычет себя в грудь пальцем. Затем подчеркнуто откидывается назад и глядит за печку в угол.

— Поди вон из класса! — кричит дьякон, бледнея от гнева. Тогда Блохин медленно показывает через плечо большим пальцем в угол. Аттик озирается и видит: у печки стоит здоровенная, суковатая дубинка. Аттик бледнеет еще больше, сжимается и сдавленным голосом, стараясь, чтобы вышло ласково, говорит:

— Идите на место, Блохин.

Но тот пока еще не собирается уходить. Вытянувшись на носках, он нахально и вызывающе следит за рукою Аттика. Аттик приготовился было выставить ему отметку и теперь багровеет от растерянности. Васька угрожающе кашляет. Дьякон нехотя выводит в журнале против его фамилии пятерку. Блохин, задумчиво глядя в потолок, идет к своему месту. Ребята смотрят на него восхищенно и завистливо.

Звонок. Не дослушав молитвы, Аттик, что-то бормоча, бежит из класса. Рясу он придерживает по-женски рукою. Вслед ему несется улюлюканье, свист, отборная ругань.

12

Зачем так мимолетны милые перемены? Они как легкие одуванчики. Дунет ветер, и их нет. Каждая перемена всего пятнадцать минут и лишь одна большая — полчаса. Все же Венька и Алеша успевают побегать по двору, ощутить на своем теле глубокое тепло солнца, легкие ласки голубого неба. Сюда в город оно заходит лишь жалкими заплатами, и глядеть на него тоскливо. Мелькнут над пыльным двором в далекой сини станицы журавлей, гусей, кроншнепов. Больно слушать птичье курлыканье и гогот с загороженной площадки людского стойла, из-за каменных стен… Птицы летят через всю землю, с севера на юг. Голубая, воздушная дорога, что может быть чудеснее тебя? Веньке смутно чудится, что и он был когда-то таким же легкокрылым кочевником и по его костям тоже пробегали воздушные течения мира…

В перемены ребята играют в альчи или лапту. Вся жизнь, весь ее смысл заключаются теперь для Веньки в этих коротких переменах, а никак не в соблазненной дьяволом Еве или пышных титулах императорской фамилии. В альчи казачонок играет лучше всех. Кто сумеет так метко и круто метнуть эту забавную косточку? Один лишь Васька Блохин, гурьевский казак, может еще оказать ему здесь кое-какое сопротивление, — остальных Венька бьет беспощадно. И Венька горд. Теперь не только приготовишки начинают поглядывать на него с уважением и завистью… Но сам он куда больше любит лапту и мяч. Это для него ново. И здесь он незаметно подбирается к первым рядам самых заядлых игроков. Часто даже старшеклассники отводят ему наиболее ответственное место — подкон, где, ловко перехватывая мяч, Венька бьет им врагов, «солит» бегунов, завоевывая для своей партии право забоя. Венька мечтает втайне, что скоро ему предложат быть маткой. Вот где казачонок оказывается в своей стихии. В самом деле, какую цену и смысл имеет жизнь без игр и борьбы? Серая, взрослая канитель. Только в игре, забывая обо всем на свете, чувствуешь себя каплей большого, горячего моря, хлещущего в землю высоким и напряженным приливом. Мир — это зеленая, пахучая степь, вечное царство солнечного света, где постоянно играют и охотятся дети и звери.