Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

— А вы ведь доверяли ему, мистер спикер, — сказал Варак.

— Да нет, — не согласился старый политик. — Но Пи Ви просто делал выводы, это было нетрудно. После того как она уехала в Ирландию, я заходил туда довольно часто, особенно первые пару лет. Я пил больше, чем обычно себе позволял, потому что никто, как я уже говорил, не знал меня и не интересовался, а Пи Ви всегда доставлял меня домой без всяких происшествий. Наверно, я слишком много болтал.

— Вы пришли в заведение мистера Мангекавалло и в тот день, когда она вышла замуж.

— О да, так и было! Я помню все, как будто это было вчера, помню, как вошел туда, но совершенно не помню, как вышел.

— Мистер Мангекавалло тоже абсолютно ясно видит этот день. Имена, страна, город… точная дата разрыва, вы ее назвали. Вот я и поехал в Ирландию…

Спикер резко поднял голову и посмотрел на Варака, его немигающие глаза сердито вопрошали: «Чего вы от меня хотите? Все прошло, все в прошлом, вы не можете мне навредить. Что же вам нужно?»

— Мы не требуем от вас ничего такого, о чем бы вы когда-либо пожалели или чего стали бы стыдиться, сэр, — ответил на этот немой вопрос Варак. — Можно провести самое тщательное расследование, и вы одобрите рекомендации моих клиентов.

— Ваших… клиентов? Рекомендации?.. Какое-то назначение в Палату?

— Да, сэр.

— Какого хрена я должен соглашаться, о чем бы вы там ни говорили?

— Потому что есть некоторые детали в Ирландии, о которых вы не знаете.

— Что еще?

— Вы слышали об убийце, называвшемся Тэмом О’Шентером, временном командире крыла «Ирландской республиканской армии»?

— Свинья! Пятно на гербах всех ирландских кланов.

— Он ваш сын.

Прошла неделя, и для Кендрика она стала еще одним подтверждением того, как быстро проходит слава в Вашингтоне. Трансляция слушаний комитета Партриджа была приостановлена по просьбе Пентагона, причиной чего, по его заявлению, послужила, во-первых, необходимость проверки определенных финансовых отчетов, а во-вторых, тот факт, что полковнику Роберту Бэрришу присвоили звание бригадного генерала и назначили на остров Гуам осуществлять надзор за этим важнейшим аванпостом свободы.

Некий Джозеф Смит с Семидесятой Седар-стрит в Клингтоне, Нью-Джерси, чей отец был в двадцать седьмом на Гуаме, разразился громовым хохотом, когда, сидя перед экраном телевизора, мял левую грудь своей жены:

— Ему влепили, крошка! И сделал это вон тот, как его там! Да я его просто обожаю!

— Мой Бог! — завопил Фил Тобиас, главный помощник конгрессмена, положив руку на телефон. — Это сам спикер палаты! Не помощник, не секретарь, а он сам.

— Может быть, тебе нужно дать знать другому «самому» об этом, — сказала Энни О’Рейли. — Он позвонил по твоей линии, а не по моей. Не болтай, дорогуша. Просто нажми кнопку и доложи. Он не из твоей лиги.

— Но это неправильно! Мне должны были позвонить его люди.

— Сделай это!

Тобиас сделал это.

— Кендрик?

— Да, мистер спикер.

— У тебя есть несколько свободных минут? — спросил уроженец Новой Англии с характерным акцентом.

— Да, конечно, мистер спикер, если вы считаете это важным.

— Стал бы я звонить какому-то говняному новичку, если бы не считал это важным.

— Тогда я могу только надеяться, что у говняного спикера действительно жизненно важный вопрос, — ответил Кендрик. — Если нет, я выставлю счет за почасовые консультации его лакеям. Это вам понятно, мистер спикер?

— Мне нравится твой стиль, парень. Мы находимся по разные стороны баррикады, но мне нравится твой стиль.

— Может, и не понравится, когда я буду в вашем кабинете.

— А вот это нравится мне еще больше.

Кендрик в удивлении стоял перед столом, молча уставившись в уклоняющиеся от прямого взгляда глаза на изможденном лице седоволосого спикера Палаты. Старый ирландец только что сделал из ряда вон выходящее заявление, которое могло, по меньшей мерс, быть предложением, но вместо этого стало сногсшибательной новостью, препятствием на пути отхода Эвана из Вашингтона.

— Подкомитет по надзору и анализу? — спросил в холодном бешенстве Кендрик. — Разведки?

— Именно так, — ответил спикер, глядя в свои бумаги.

— Как вы смели? Вы не можете сделать этого!

— Это сделано. О вашем назначении уже объявлено.

— Без моего согласия?

— Мне оно не нужно. Я не говорю, что вам вместе с лидерами вашей партии дается зеленая дорога — вы не самый популярный человек по вашу сторону изгороди, — но, выслушав некоторые аргументы, они согласились. Вы представляете собой нечто вроде символа независимой двухпартийности.

— Символа? Какого еще символа? Я не символ!

— У вас есть пленка с Фоксли-шоу?

— Она не имеет значения для истории. Это следует забыть!

— Или драчку, которую вы провели в своем кабинете на следующее утро? Тот парень из «Нью-Йорк таймс» выдал про тебя целую колонку и сделал из тебя… как это?.. я же сегодня ее перечитал… ага, «разумный голос среди столпотворения полоумных воронов».

— Все это происходило много недель назад, и с тех пор никто и слова об этом не промолвил. Я забыт.

— Вы просто затаились до полного расцвета.

— Я отказываюсь от назначения. Я не желаю быть погребенным в секретах, имеющих значение для национальной безопасности.

— Если вы откажетесь публично, ваша партия публично промоет вам косточки. Вам создадут репутацию эдакого ошибающегося и безответственного богача и оживят память о том болване, которого вы похоронили за свои деньги. Здесь не хватает его и его маленькой машины. — Спикер остановился, хмыкнув. — Они подкапываются под всех, кто имеет маленькие привилегии, такие, скажем, как личный реактивный самолет или причудливые гарнитуры с Гавайских островов и с юга Франции. Не имеет ни малейшего значения, к какой партии вы принадлежали, они просто хотят внести несколько дополнений к законодательству. Их не волнует, кто их предложит. Черт побери, конгрессмен, если бы ты отказался, ты оказал бы нам всем услугу.

— Да вы просто дерьмо, мистер спикер.

— Я прагматик, сынок.

— Но вы ведь совершали так много вполне приличных поступков.

— Они были результатом практичности, — перебил старый стручок. — Они не делаются с ведрами уксуса, они легче проходят с кувшинами сладкого сиропа, такого как вермонтский сироп. Вы понимаете, к чему я веду?

— А вы понимаете, что одним заявлением вы предали забвению политическую коррупцию?

— Черт побери, я сделал это! Я только что позабыл о коррупции в обмен на главное законодательство, которое поможет людям, действительно в нем нуждающимся! Я провел эти вещи, говнюк, закрывая глаза на некоторые привилегии, когда те, кто их имел, знали, что мои глаза открыты. Ты, богатый сукин сын, этого не поймешь. Да, у нас здесь