Возвращение - Юлия Фирсанова

– Ну раз Кейр сказал! «Жираф большой, ему видней!» Значит, поедем, – согласилась я, отрезая к творогу горбушку еще теплого каравая. (Это в какую же рань надо вставать, чтобы хлеб к утру теплым был? Люди, уважайте труд трактирщиков!)

Дорогу мы определяли еще позавчера, и мелких подробностей маршрута я в голове держать не стала, для чего же карту рисовать, если все стараться запомнить.

– Коль магева не против, я бы с вами проехал до поместья, – больше даже попросил, чем проинформировал, как подобает несгибаемому воину, Сарот.

– А чего так? Просто за компанию, прогуляться, пока твои парни сено заготавливают, или по делам? – с хорошо читаемой примесью ревности в голосе встрял Лакс.

– Я должен отказаться от контракта и вернуть аванс, – вполне достойно объяснил мотивы морианец.

– Значит, не врут, когда о вашей чести говорят, – с какой-то задумчивой иронией хмыкнул Лакс, наверное вспоминая личные впечатления о клинках морианцев на своем теле. – Если уж деньги взяли, то в блин раскатаетесь, а исполните, на что подряжались, или деньги вернете.

– Не врут, – с гордостью истинного профессионала, спокойно, не поддаваясь на провокацию, согласился ротас ариппы.

– Точно, мы как Тэдра Номус, – ухмыльнулся курносый, отсалютовав компании кружкой.

Гиз остался невозмутимым, только очень глубоко в его глазах затеплился жесткий насмешливый огонек. Морианцы не только выглядели, они и были грозными и безжалостными вояками, но по сравнению с Тэдра Номус островитяне являлись новорожденными котятами перед саблезубым тигром. Правда, знать им об этом было далеко не обязательно.

– Вы лучше, – решительно возразила я, чем заработала набор изумленных взглядов как от посвященной, так и от несведущей публики. – Тэдра Номус просто убийцы, пусть даже хорошие убийцы, а ваш профиль шире и почетнее. Вы ж не банальные головорезы, а наемные воины, телохранители, ну бывает, за не слишком достойную работу беретесь, так ведь в стаде не без паршивой овцы. Люди без войны жить не могут… А вообще-то лучше бы женщин уважали: она девять месяцев мучается, дите вынашивает. Потом его годами растит, и для чего? Чтобы какой-то козел за пару минут уложил сына в гроб? Так чей труд почетнее и сложнее?

Никто мне моментального ответа не дал, зато принахмурились, прикидывая так и эдак, оценивая сказанное магевой. Опять мой авторитет сработал, заставил мужчин задуматься. Ну а пока они извилины будут разминать, мы с Фалем успеем все вкусное съесть. Я придвинула поближе мисочку с медом и стала щедро поливать пшенную кашу. Вот овсянку не люблю, а пшенка почему-то нравится, наверное, ею реже в детстве пичкали. Ведь чем больше нам что-то навязывают в ту пору, когда хочется отстаивать самостоятельность и нет на это возможности, тем сильнее противодействие, выливающееся позднее в массу разных последствий, в том числе в ненависть к овсянке, пенкам на молоке, головным уборам и колючим шарфам.

К концу завтрака уже было решено, что Сарот едет с нами, а двое его адъютантов остаются пасти ариппу на лугах до возвращения ротаса и следить, чтобы народ не упился вусмерть на нежданных каникулах. Пока седлали коней, я заметила, как Кейр украдкой сует в зубы своему коню пузатое красное яблоко, прихваченное из-за стола. Я же Дэлькору ничего не взяла, растяпа, зато для себя не забыла хрустящую ароматную горбушку, чтобы пожевать в дороге. Устыдившись, сунула руку в карман и предложила жеребцу хлеб. Благодарно фыркнув, конь взял бархатными губами лакомство, сметелил в момент и благодарно лизнул меня в лицо. Я со смешком отмахнулась и принялась утираться. Кейров питомец как раз вполне интеллигентно подобрал с ладони хозяина последние куски фрукта.

– Ну как он? – украдкой спросила телохранителя.

– Человек – полное дерьмо был, а конь – добрый, – так же тихо ответил мужчина и поощрительно потрепал жеребца по густой гриве. Тот всхрапнул и ткнулся мордой в плечо хозяина.

Я довольно улыбнулась и запрыгнула в седло. Давно ли завидовала ловкости Лакса, птицей взлетающего на спину коня, а сама не заметила, как так же наловчилась, или же меня наловчили. Эльфийские жеребцы – твари талантливые! Не только лечить, птицу на лету ловить и клады находить способны. Мой Дэлькор даровитее, да и умнее иного человека будет, нет, я бы даже сказала, большинства людей. И еще мне кажется, даже если он вдруг стал бы человеком, мы бы все равно остались добрыми друзьями, вот только на ком бы я тогда ездила? Нет, пусть уж лучше Дэлькор будет конем! А что проказлив не в меру, так кто без греха? Я и сама пошалить люблю.

Уведомленные одним из прытких сынков трактирщика, проводить нас подоспели Векша и Дармон. Охотник поглядывал на меня чуток виновато, но упрямо, видно, готовился упираться всеми четырьмя копытами, коль я назад шкуру вернуть попытаюсь.

– Спасибо за подарок, очень красивый мех, – вежливо, как подобает воспитанным девушкам, поблагодарила я.

– Рад, коль по нраву пришелся, – с неожиданно доброй и стеснительной улыбкой пробасил охотник.

– Только любой подарок, бескорыстно преподнесенный, ответного требует, – улыбнулась я и тихо, чтобы не смущать этого здоровенного мужика, во многом оставшегося ребенком, шепнула, склонившись с коня с его уху: – Салида бесплодной была, а ты здоровехонек, если жениться вздумаешь, детишки у тебя будут.

Векша ничего не ответил, но посмотрел так, что сразу стало ясно, как много для него значат мои слова. В груди стало щекотно и тепло от чужой радости.

– Бывай, Дармон, ты хороший опечитель, за деревню радеешь, пусть ладно у вас тут все будет, да глядите, морианцев не обижайте, – махнула рукой старосте.

– И вам дороги ленточкой гладкой, магева, – поклонился бородач, спрятав невольную улыбку. Как же, обидишь этих наемников, они сами кого хошь обидят!

Простившись с Котловищами, мы выехали на узкую дорогу, вьющуюся по перелескам и холмистым равнинам, и, придерживаясь привычного темпа, двинулись в западном направлении в сторону поместья леди Ивельды, известной поклонницы меховых изделий.

Хорошо начинался новый летний день! Лето… Я обожаю лето! Тепло, не искусственное, от теплой одежды или батарей, а натуральное солнечное тепло, льющееся лучами с небес, поднимающее от земли и воды живой воздух, насыщенный живительной, благодатной силой. Безбрежная высь, зелень трав, барашки облаков, птичий гам – все радует душу, каждая малость.

Осень другая, даже в первом своем золотом великолепии она мелахнолична и больна, она предвестница смертного зимнего сна, угнетающего душу монохромным однообразием. Зима. Хруст белизны под ногами как реквием, гимн безнадежности, от которого начинаешь сомневаться: а наступит ли когда-нибудь весна или холод навсегда поселился в мире. Холод, бесконечная темнота, куча одежды на улице, а в домах духота и запертые двери. Ненавижу!