Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина

в условиях патриотического подъёма возродились надежды шляхты. 8 апреля 1861 года в ходе очередного выступления российские войска открыли в Варшаве огонь по демонстрантам. Похороны пяти погибших превратились в манифестацию и вызвали волну солидарности в Европе. Торжественные молебны в память о погибших прошли в Париже, Лондоне, Брюсселе, Стамбуле, а польская эмиграция усилила свои нападки на Россию[1212].

Французский живописец Тони Робер-Флери (1837–1911) написал на эту тему большую картину. Как писал русский общественный деятель тех лет В. И. Аскоченский в журнале «Домашняя беседа»[1213], художник изобразил этот сюжет «в совершенно искажённом виде и в самом благоприятном для мятежников, представленных страждущими невинностями и беззащитными жертвами мнимого зверства». Вот как Аскоченский описывал это полотно: «Картина изображает Варшаву, объятую пламенем; на улицах толпы народа, молящегося Богу в самых патетических позах, со слезами умиления на глазах, с руками, поднятыми к небу. На первом плане русские солдаты прикалывают штыками молящихся стариков, жён и детей; вдали виден дым пушечных выстрелов; и среди молящейся толпы падают раненые и валяются убитые юноши и девицы. Словом, картина представляет беззащитный город, взятый приступом дикими ордами Аттилы или Чингисхана, жители которого обречены поголовно на смерть»[1214].

Как подчёркивал русский публицист, картина была выставлена в Париже в одном из лучших магазинов, на самом бойком месте и привлекала «огромные массы парижан, которые плачут об участи Польши, проклинают Россию и, конечно, от души верят в ужасное варварство русских»[1215].

Польская эмиграция не могла остаться равнодушной к работе Робера-Флери. Один из поляков написал стихи в честь художника, которые тут же были переведены на французский язык и опубликованы. На обложке были перечислены все территории, о присоединении которых мечтали поляки: Русь Белая, Русь Червонная, Русь Чёрная, Волынь, Подолия, Смоленск, Жмудь, Украина, а также помещена подпись: «Тони Роберу-Флери от эмиграции польской за патриотическую картину — Варшава 8 апреля 1861 года».

Эти стихи раздавались парижанам бесплатно или продавались по очень невысокой цене, и таким образом, как отмечал Аскочен-ский, антирусская пропаганда распространялась весьма быстро[1216].

Спустя два года, 22 января 1863 года, в Варшаве вспыхнуло восстание. Европа снова живо откликнулась на события в Царстве Польском. Уже знакомый читателю Жюль Мишле написал сборник статей под названием «Мученица Польша»[1217]. В этих текстах он чуть смягчает прежний взгляд, называя главной чертой русской души страдание, а главным признаком русского человека — «разбитое сердце»[1218].

Однако по отношению к России как таковой его позиция не меняется. Если Польше Мишле предсказывает великое будущее, то будущее России, по его словам, — это смерть: «Жестокий Пётр Великий создал империю, убив нацию»[1219]. Россия — это не только смерть, это ещё и бесконечный террор, а император Николай I, отмечает Мишле, возомнил себя Иваном Грозным. Более того, по мнению историка, Россия постоянно «живёт в 1793 году». Мишле имеет в виду якобинский террор в годы Французской революции. «Россия может убить за один взгляд. Несчастье тому, кто видит!» — и снова возвращается к своему диагнозу, поставленному России: «Россия — это холера». Но теперь у него появляется ещё один образ: Россия — это людоед, желающий поглотить всю Европу[1220].

При этом, подчёркивает Мишле, с каждым новым правителем ничего не меняется, система остаётся той же, как и просчитанная жестокость народа: «Слепой, дикий, необузданный, он грабит, убивает, сжигает. Таким он был во время бесчинств в Варшаве, таким он был в марте 1863 года. Если там и был какой-нибудь благородный офицер, в целом это ничего не меняет». Но дальше историк, точнее, пропагандист Мишле ставит вопрос о военной силе России и делает вывод о том, что Россия — это колосс на глиняных ногах: «Никакой серьёзной армии или администрации не существует», — подчёркивает он и приводит в качестве примера неслаженность действий русской администрации в годы Крымской войны[1221].

Набирающий силу панславизм он также оценивает скептично, подчёркивая, что «из России, из её византийско-монгольского Кремля, хотели сделать святую святых славянского мира», а саму идею панславизма он именует смешной: «Какая смешная идея, подчинить высшие племена этой великой расы (поляков, сербов, богемцев и т. д.), эти поэтические страны, овеянные в Европе такой славой, финно-татарскому племени, у которого славянская кровь (под монголами и немцами) отчаянно разбавлена!»[1222]По словам Мишле, все славянские народы, с которыми соприкасается Россия, становятся бесплодными и униженными. Он предостерегает, что то же самое произойдёт с восточными народами, если Россия обратит свой взор на них. Все его симпатии целиком на стороне Польши: «Польша — это сердце Севера». Более того, Польша для Мишле — это сама Франция[1223].

В этом же сборнике был опубликован цикл статей под названием «Мученики России». Для Мишле «мученики» — это не все русские, а только русские оппозиционеры, противники власти, Герцен и Бакунин. В целом же Россия — это апофеоз смерти: «Политическая жизнь? Уничтожена. Литературная жизнь? Уничтожена»[1224].

* * *

Прошло десять лет после восстания в Польше. Для Франции ситуация кардинально изменилась: Франко-прусская (или, как её сейчас именуют, Франко-германская) война 1870–1871 годов окончилась поражением и национальным унижением; уже мощная Германская империя вновь запугивает Францию, и обессиленная Третья республика ищет помощи у самодержавной Российской империи. Романтик Жюль Мишле, будучи рациональным французом, перестроился. В своей «Истории XIX века», опубликованной в 1872–1875 годах, описывая Наполеоновские войны и Русскую кампанию Наполеона, он уже не позволяет себе пропагандистских выпадов о том, что русские — это вообще не люди, а моллюски на дне морском, и о том, что Россия — это холера и ложь. Теперь Россия предстаёт великой державой, достойной победить Наполеона, и именно Наполеон Бонапарт описывается как величайший лжец[1225]. И даже крестьянская община — это уже не смерть, как писал Мишле в «Демократических легендах Севера». Крестьяне вовсе не ведут растительную жизнь, они желают освобождения, но только с землёй; они следуют своим традициям, чтут своих святых. И для Наполеона «оказалось делом крайне трудным вести французскую армию в стране не фанатичного ханжества, как Испания, но сильно подчинённой местному культу»[1226].

Таковы метаморфозы французской души. Изменилась политическая конъюнктура, ухудшилось международное положение Франции — и страстный романтик и пропагандист Жюль Мишле, буквально всей душой ненавидевший Россию и русских, превратился в уравновешенного, рационального и вполне объективного историка, «забывшего» о своих текстах 1850-1860-х годов. В России книги Жюля Мишле активно издавались, начиная с XIX столетия, а в 2022 году впервые на русском языке в шести томах