Спектр - Сергей Лукьяненко

Если бы он не заговорил с маленькой шеали… Впрочем, кинулся бы он спасать птенцов, не поговорив вначале с «девочкой»?

— Дурак… — обречённо прошептал Мартин.

Всё-таки правила для туристов были написаны не зря… Спрятав картонку в карман, Мартин побежал к фонтану.

Почему-то ему представилось, что девочка так и стоит под струями воды — мокрая, продрогшая, в один миг ставшая абсолютно одинокой и беззащитной…

Девочка сидела на скамейке. Мокрая, взъерошенная и беззащитная. Мартин понял, что это именно она — остальных птенцов от фонтана увели, да и все следы побоища исчезли.

Мартин перешёл на шаг. Присел рядом. Посмотрел на птенца.

«Как глупо все получилось, — сказала девочка. — Теперь я в твоей стае?»

«Да», — ответил Мартин.

Девочка спросила:

«А у вас вообще есть стаи?»

«Нет. Есть семьи… нации… государства… Но это другое».

«Я так и думала. Плохо».

— Ну что мне делать, а? — произнёс Мартин в пространство.

«Ты говоришь на своём языке?»

«Да».

«Извини, я не понимаю, когда ты говоришь на другом языке. Если ты возьмёшь меня с собой и примешь в стаю — я постараюсь его выучить. Я способная. У меня ещё есть время учиться».

«А ты допускаешь, что я не возьму тебя?» — с любопытством спросил Мартин.

«Да. Если у вас нет стай… я принадлежу к иному биологическому виду… я послужу обузой».

«Полицейский даже не поинтересовался, есть ли у нас стаи…»

«Полицейский — взрослый. Он уже не умеет думать».

Мартин кивнул. Вздрогнул, осмыслив сказанное:

«Что значит — не умеет думать?»

«Не уметь думать — это означает не уметь думать».

«Ты — думаешь?»

«Конечно».

«Другие дети?»

«Да».

«А взрослые?»

Девочка что-то прощебетала. Кажется, это было местным аналогом смеха:

«Извини, я думала, ты знаешь. Конечно же — нет».

«Ты поэтому убежала? Когда узнала, что я взрослый?»

«Да. Я растерялась. Я не сразу осмыслила, что ты — Чужой и умеешь думать, даже когда стал взрослым».

«Но ваши взрослые — говорят, — напомнил Мартин. — Они работают, ходят через Врата, управляют машинами…»

«Они это умеют. Это…» — Девочка замолчала.

«Рассудок?» — подсказал Мартин.

«Рассудок. Правильно. Они научились. Они были детьми, умели думать. Они узнали всё, что им нужно для жизни. И перестали думать. Думать — трудно. Думать больно и опасно. Если в мире нет неизвестных опасностей — тебе вовсе не нужно думать».

«Именно поэтому убийца… сошёл с ума?»

«Он не сошёл с ума, а пришёл к уму, — терпеливо сказала девочка. — Он встретил новую сущность — тебя. В детстве его не подготовили к встрече с Чужими. Ты вёл себя как шеали, но не был шеали. Рассудка не хватило, и ему снова пришлось думать. Он был шокирован разумом. Он заболел. Он не успел осмыслить новое и стал действовать как первобытный шеали — убивать слабых, чтобы спасти себя. Мне очень его жаль».

«Как шеали перестают быть разумными? — спросил Мартин. — Я хотел бы знать».

Девочка пристально смотрела на него.

«Извини, я только теперь поверила, что ты разумный. Ты принял новое сразу. Прости, я сомневалась».

«Ничего. Ты расскажешь мне, как шеали перестают быть разумными?»

«Да. А ты берёшь меня в свою стаю?»

«Ну не могу же я тебя тут бросить? Ты ведь умрёшь тогда».

«Я попробую выжить. Я умная, я что-нибудь придумаю. Можно уйти в леса и жить как дикари. Там есть хищники, но я сделаю…»

«Ты хочешь есть?» — спросил Мартин.

«Очень», — мгновенно ответила девочка.

«Какой же я дурак… Идём».

…Слава Богу, она не клевала принесённую официантом кашу, а ела чем-то вроде ложки. Начни девочка деловито стучать клювом по тарелке — опасность «шокироваться разумом» угрожала бы Мартину.

Но девочка шеали вела себя будто самая обычная человеческая девочка, проголодавшаяся и набросившаяся на вкусную еду. Энергично работала ложкой, с удовольствием запивала кашу фруктовым морсом. Мартин решил было попробовать кашу, но из осторожности спросил у официанта состав. Не могли такие крупные создания, как шеали, питаться только злаками!

Подозрения оправдались — помимо крупы, в кашу входил фарш из «живущего в земле». Возможно, речь шла всего-то о местных кроликах, обитающих в норах. Но Мартин, здраво рассудив, что в земле обитают ещё и черви, уточнять первоначальный облик фарша не стал, от каши отказался и попросил стакан морса.

Девочка аккуратно вытерла клюв салфеткой. Посмотрела на Мартина:

«Спасибо. Очень вкусно».

«Просто ума не приложу, что с тобой делать», — признался Мартин.

«На твоей планете меня сочтут человеком?»

«Человек — это двуногое животное, лишённое перьев, — печально процитировал Мартин Аристотеля. — Я не стану врать, на тебя всегда станут смотреть с опаской. Но тебя не обидят. Землю посещают много Чужих».

«Это ничего, — сказала девочка. — Я привыкну. Я успею выработать новые инстинкты».

«А тебе обязательно терять разум?»

«Я ещё не думала над этим, — призналась девочка. — Если у вас все разумны… Нет, не обязательно. Но ведь это трудно?»

«Быть настоящим человеком — это всегда трудно, — сказал Мартин, вновь прибегая к безотказной мудрости цитат. — Но неужели тебе хочется потерять разум?»

«Это не больно, — философски сообщила девочка. — Это рано или поздно случается со всеми. Вот сейчас я думаю, можно ли прожить всю жизнь, сохраняя разум, — и мне страшно. Как это — жить и думать? Всегда, до самой смерти? Разве ты не хочешь, чтобы всё стало легко и просто? Чтобы не приходилось бояться, сомневаться, страдать, отчаиваться, колебаться, раскаиваться?»

«Я как-то слышал одного старичка, — сказал Мартин. — Он выступал по телевидению, в таком шоу… где собирают всяких чудаков на потеху публике…»

«А у нас нет таких шоу, — сообщила девочка. — У нас нет взрослых чудаков. Извини, я перебила».

«Так вот, этот старик утверждал, что все беды на Земле — от любви, — продолжил Мартин. — Ты ведь знаешь, что такое любовь?»

«Знаю. Это волнующее эмоциональное состояние, одно из свойств разума. Я тоже люблю одного мальчика».

Мартин улыбнулся:

«Замечательно. Старик перечислял всякие беды, происходящие от любви. Говорил, что любовь заставляет людей совершать странные нелогичные поступки, жертвовать жизненным покоем, а то и самой жизнью. Он советовал никогда не любить, а если получится — то и не размножаться или размножаться искусственным путём. Говорил, что попробовал как-то заняться сексом…»

«Я знаю, что такое секс», — спокойно сказала девочка.

Мартин хмыкнул:

«Ага. В общем, ему и секс не понравился… Смешной такой старичок. И когда он говорил, то кое-что даже звучало логично. Ведь от любви люди и впрямь часто страдают… если посмотреть со стороны. Я на него смотрел и думал, в чём же он неправ. Так бывает, человек неправ, но в чём — сразу и не понять. Сказать, что любовь — это ещё и радость? Но нельзя же приводить радость в противовес горю! Это уже весы какие-то получаются, на которых взвешиваешь плюсы и минусы любви. А потом до меня дошло — этот несчастный старичок не понимает самого главного. Когда страдаешь от любви — это страдание светло. Это тоже радость, даже когда любовь безответна, когда тебе от неё — только печали и горести. Главное, что она есть — любовь. А у того старичка… может быть, что-то в ДНК неправильно, не знаю. Или он вообще лишён всех чувств, кроме вкусовых пупырышков на языке и удовольствия от мягкого дивана под седалищем. В общем, ему ничего не объяснить, как слепому цвета радуги… Так и с разумом, девочка. Он, конечно, штука коварная, и бед от него много. Но разум — счастье само по себе. А понять это может только тот, у кого он есть».

«Тот старичок — он говорил как наши взрослые, — заметила девочка. — Может быть, и у вас есть люди, которые перестали думать, которым хватает рассудка?»

«Может быть», — согласился Мартин.

«А ты кого-нибудь любишь?»

Странный это был разговор. Маленький ресторанчик на чужой планете, с посетителями, будто бы не замечающими Мартина. Собеседница — птенец Чужого. А тема разговора — разум и любовь. То, к чему всё и всегда сводится…

«Любил, — откровенно сказал Мартин. — Кажется, любил. А сейчас… — Он заколебался. И честно закончил: — Не знаю».

«Значит, любишь», — рассудила девочка.

Мартин улыбнулся.

«А ты днём спишь?»

«Последние тридцать лет — нет. — Мартин внимательно посмотрел на девочку, хлопнул себя по лбу. — Я и впрямь дурак. Ты хочешь спать?»

«Мы спим днём. Пока маленькие», — призналась девочка.

«Идём. Тут недалеко».

Недалеко — это было смело сказано, но через полчаса они подошли к гостинице. Мартин посмотрел вверх — солнце стояло ещё довольно высоко над горизонтом. Что ж, можно уложить девочку спать и потихоньку отправиться к доброму полицейскому за информацией об Ирине.