Динка - Валентина Осеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, восседая рядом с Ленькой на попаленном дереве, она проникается чувством товарищества.
— Ладно, — подумав, говорит Ленька и вынимает из кармана перочинный нож. Сейчас иначе будем выкатывать! Я сам опробую! Дайте-ка мне вот тот, самый большой арбуз!
Мальчишки подают ему большой полосатый арбуз и с интересом смотрят, как он срезает у него широкое дно, вычищает середину. Потом меряет себе на голову, прорезает дырки для глаз и для носа… И снова меряет…
— Это ты так ползти хошь? — с жадным любопытством спрашивает рыжий Васька.
Мальчики придвигаются ближе, советуют:
— Около шеи-то пошире сделай… И глаза больше прорежь.
— Хватит, — говорит Ленька и встает. — Ложитесь у поля два-три… Будете подбирать… А чуть он за ружье — свистните. Пошли!
Ребята гурьбой двигаются за Ленькой. Динка бежит тоже.
— А ты сиди тут, — говорит вдруг Ленька. — Сиди тут! — цыклют па Динку мальчишки.
— Вот еще! Я тоже посмотреть хочу! — сердится Динка.
— Сиди, говорят! — замахивается на нее рыжий Васька.
— Ну-ну! — грозно сдвигает брови Ленька. — Не тронь, а то перьев не соберешь!.. Макака, ты поглядеть хочешь? — ласково спрашивает он девочку. Так вон там ложись, в бурьян, а то платье у тебя светлое. Поняла?
Динка кивает головой и идет в бурьян, густо растущий около баштана.
Мальчишки тоже словно проваливаются сквозь землю. Ленька, не доходя до баштана, надевает на голову арбуз и осторожно заползает в густую ботву… Арбузная голова его, слегка покачиваясь, иногда появляется над ботвой и, зарываясь глубже, появляется уже в другом месте… Динка с замиранием сердца смотрит на баштанщика. Ей кажется, что старик глядит именно в ту сторону поля, где ползет Ленька. Но вот арбузная голова поворачивает обратно, толкая перед собой срезанные по пути арбузы. Мальчишки, лежа в траве, подползают ближе, и каждый, подхватывая арбуз, откатывает его, словно по конвейеру, следующему… Последний скатывает добытые арбузы в овражек.
Ленька, покачивая арбузной шапкой, снова исчезает в ботве. Срезает он только самые большие арбузы и, путаясь в ботве, даже легонько пощелкивает их пальцами, чтобы определить зрелость. Потом, найдя, что достаточно, он вылезает из ботвы и, сбросив с головы арбуз, вытирает рукавом мокрое лицо.
В овраге идет веселое пиршество.
— Эх, здорово! Вот здорово! — восторгаются Ленькой мальчишки.
Динка весело смеется, показывая, как дед-баштанщик глядел на покачивающийся арбуз.
Снова, захлебываясь соком, радуются мальчишки, слышатся смех, веселые остроты.
— Ну, делитесь тут, — говорит Ленька и берет себе два арбуза. — Мы пошли!..
— Возьмешь арбуз домой? — спрашивает он около забора Динку.
— Вот, — говорит Динка. — Я боюсь… Скажут еще, что он краденый.
— Ну, я на утес занесу! Завтра придешь, будем угощаться! — говорил Ленька.
Динка нехотя идет домой.
— Пообедаю и выйду, — обещает она.
Глава пятьдесят пятая
ТРЕВОЖНЫЙ ВЕЧЕР
На другой день Динка снова тащит своего друга на баштан. Ей нравится уважение, с каким встречают его мальчишки, нравится, как Ленька делит добычу, отдавая большую часть на «обчество» и оставляя себе один-два арбуза; Динке нравится в веселой компании погружать свой нос в сахарную красную мякоть и, захлебываясь соком, глядеть, как из-за арбузных половинок блестят черные, карие, голубые и зеленые глаза. Но, возвращаясь к обеду домой, она вдруг серьезно сообщает:
— Я, наверное, уже объелась. Лень, потому что у меня в животе что-то ходит большими ногами.
— Да ну? — пугается Ленька. — Говорил, не ешь много.
— Ты ничего не говорил…
— Еще заболеешь теперь! — волнуется Ленька.
— Нет, я не заболею. Я просто пересплю это время.
— Ну, так не выходи после обеда, ложись спать! Динка соглашается. Она действительно так переполнилась арбузным соком, что даже щеки у нее лоснятся и нос стал розовый, как у поросенка.
— Ты ничего не ешь, Диночка… Может, тебе нездоровится? — спрашивает мама.
— Нет, мне очень, здоровится, — отвечает Динка и обводит взглядом все лица за столом.
«Это им всем нездоровится», — думает она, замечая необычную бледность матери, втянутые щеки Кати и окаймленные голубоватой тенью глаза Алины. О Мышке и говорить нечего — Мышка стала похожа на пестик внутри цветка. Никич и тот совсем засушился к концу лета. А говорят, что на даче люди поправляются… Вот так поправились, нечего сказать! Ей и жалко всех, и почему-то смешно. Но когда взрослые молчат и хмурятся, то смеяться нельзя. Нельзя и рассказывать что-нибудь. Катя сразу закроет рот одним словом: «Прекрати!»
Ладно. Динка с трудом дожевывает свою котлету и вылезает из-за стола.
На Волге гудит пароход. Катя вскидывает глаза на Марину и тихо говорит:
— Уже шесть часов…
Марина кивает головой, молча катает по скатерти хлебный шарик.
Никич двигает седыми бровями и, откашлявшись, глухо бросает в сторону;
— Теперь уж так или иначе…
Алина быстрым, тревожным взглядом окидывает лица взрослых и вытягивает из воротника шею, как будто ей душно.
— Кто-нибудь должен приехать, мама? — звонким голоском спрашивает Мышка.
— Нет, почему же? Сегодня не воскресенье, — отвечает мать.
Но голос Мышки прерывает тягостное молчание за столом.
— Теперь уж на дачах посвободнее стало. Многие в город переехали, говорит Никич.
— Да. И на пароходе заметно меньше пассажиров, — вставляет Марина.
— Осень… — жестко и холодно бросает Катя. И все глаза устремляются в сад, на пожелтевшие верхушки деревьев, на покрасневшие кусты и цветные мохнатые астры на клумбе. Осень — это длинные, тягучие дожди и холодный ветер. А сейчас еще тепло, и над садом летают белые пушинки, и листья еще изо всех сил цепляются за свои ветки…
— Бабье лето… — уточняет Никич.
У Алины делается несчастное лицо: скоро начнутся занятия в гимназии, а мама еще ничего не говорит о переезде в город. Да и как можно сейчас говорить об этом… Словно грозная туча нависла над их домом; Алина чувствует это в каждом слове, в каждом движении взрослых… Ее не обманешь. Не обманешь и чуткую Мышку.
— Катечка, — прижимаясь к плечу тетки, тихонько говорит она, — ты, может, с кем-нибудь поссорилась? Ты обиделась на что-нибудь, Катечка?
— Нет, Мышка, не беспокойся, — ласково отвечает Катя, принуждая себя улыбнуться. — Откуда ты взяла?
— Я так… — вздыхает Мышка, не зная, что сказать. Одна Динка не беспокоится. Все уже пережито ею: и тяжелый заговор молчания, и круглое одиночество в отсутствие Леньки, и мучительные страхи, и гнетущее беспокойство за Марьяшку, и разлука с Линой… Динка знает теперь, что мысли могут одолеть человека, если позволить им разыграться, да еще если не просто думать, а все свое думанье представлять себе в лицах, с разговором и разными житейскими мелочами, убеждающими в полной действительности надуманного. Эге! Она этого больше не допускает, выработав несколько простых приемов, вроде «Карла и Клары», а то и просто вскакивает, бегает, поет, повторяет себе в защиту:
«Ничего, ничего! Головешка-бомбежка! Я тебе придумаю! Я тебе придумаю!»
Хозяина она тоже больше не боится. С тех пор как Вася плотно завалил его камнями и вполне убедился сам, что он «убит в лучшем виде», образ этого человека с злодейской бородой куда-то совсем исчез и забылся…
А взрослые — сами по себе. И дела у них свои. Приедет Костя, наговорит что-то, а потом они сидят вот так, как сегодня за обедом… Конечно, Костя жених, а с женихами всегда морока, и конца ей, видно, нет. Одного Динка с Мышкой уже выгнали, так не успели оглянуться, как Малайка сделался женихом и увез Лину, а теперь Костя… Динка любит и Костю и Малайку, но где-то глубоко в душе у нее затаилось чувство обиды против них, особенно после отъезда Лины. Вон как они делают нехорошо! Себе одному взял Малайка Лину, пустая стоит кухня, и не к кому прибежать Динке, некому пожалеть ее…
Девочка сидит в гамаке и, отягощенная арбузным соком, лениво решает вопрос, лечь ей спать или пойти к Никичу постругать что-нибудь, сделать себе тоненький острый ножичек. Давно уж не работает с ними Никич, изленился совсем, днем спит… И никто ничего не говорит ему. Правда, он давным-давно не берет в рот водки. Поэтому, может быть, и Катя с ним дружит, и Костя часто ходит к нему в палатку поболтать. Заважничал Никич. А сегодня и вовсе сидит целый день на террасе с Катей; уже давно и мама приехала, а он все сидит… Может быть, мама хочет одна побыть со своими детьми… может, она хочет почитать им книжку или поговорить, о папе…
Динка вдруг чувствует непреодолимое желание уткнуться головой в колени матери, слушать ее голос, прижиматься лицом к ее нежным рукам.
«Пойду подговорю Мышку, и вместе скажем: «Посиди с нами на крылечке, мама!»