Динка - Валентина Осеева

Осеева Валентина

ДИНКА

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!

Когда вы были маленькими, В. Осеева написала для вас «Волшебное слово», «Ежинку» и много других рассказов и сказок. Потом вы читали ее книжку «Отцовская куртка», а которую вошли большие, серьезные рассказы «Бабка» и «Рыжий кот». Угадывая ваше желание получить повесть о школьной дружбе, В. Осеева написала трилогию «Васек Трубачев и его товарищи». Редкий из вас не читал эту книгу, не запомнил и не полюбил ее героев.

Теперь перед вами книга Осеевой «Динка». Вы смотрите на ее обложку: по берегу бежит девочка. Это Динка. Детство ее совпало с трудными годами, наступившими после первой русской революции 1905 года. Динка росла в семье, связанной с революционным подпольем. Но не только семья воспитывала Динку, свободная и вольная, как птица, Динка в широком волжском просторе искала общения с людьми из народа и сама находила себе друзей и недругов. Вот об этой Динке, которую называли «трудной девочкой», вы прочтете в книге.

Посвящаю эту книгу матери и сестре Анжеле.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

НЕИЗВЕСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Ночью раздался негромкий стук в калитку. В маленькой даче было тихо и темно. Стук повторился громче, настойчивей.

Марина подняла голову с подушки, прислушалась, потом вскочила и, протянув в темноте руки, добралась до постели сестры:

— Катя! Проснись! Кто-то стучит…

— Кто стучит?

Младшая сестра мгновенно открыла глаза и потянулась за спичками.

— Подожди! Не зажигай! Слушай… Мимо террасы прошлепали чьи-то осторожные шаги, заскрипели ступеньки.

— Это я… Лина, — послышался тихий шепот за дверью. Катя сняла крючок. В комнату протиснулась кухарка Лина. Заспанное лицо ее было встревоженно.

— Стучит ктой-то… Открывать али нет?

— Калитка на замке. Вот ключ. Постарайся задержать. Если обыск, скажи, что пойдешь за ключом, — быстро зашептали Катя, накидывая халат.

Лина понятливо кивнула головой.

— Подождите… Надо позвать Никича, — торопливо сказала Марина, — я сейчас пойду…

— Никича нет, он в городе, — остановила ее Катя.

— Вчерась еще укатил, — прошептала Лина.

— Ах, да! — вспомнила Марина.

Все трое смолкли. В тишине было слышно, как кто-то пробует открыть калитку.

— Подождите волноваться. Может, это просто воры? — глядя в темноту широко раскрытыми глазами, сказала Катя. Лина поспешно приперла табуреткой дверь.

— Коли воры, так запастись бы чем, попужать их… У калитки снова раздался нетерпеливый громкий стук.

— Воры не стучат… Лина, иди задержи, — шепнула Марина.

Лина — широко, перекрестилась и вышла. Катя присела на корточки около печки и встряхнула коробок спичек…

— Марина, где Сашино письмо? Давай скорей!.. Ах, какая ты неосторожная!

— У меня только одно… единственное… И в нем ничего такого нет, доставая из-под подушки письмо и пряча его на груди, взволнованно сказала Марина. — Тут нет никаких адресов… Подождем Лину!

— Глупости… Все равно это надо сделать… В прошлый раз тебя спрашивали, переписываешься ли ты с мужем! Зачем же так рисковать… Давай скорей…

Марина молча протянула ей конверт… В печке вспыхнул огонек и осветил склоненные головы сестер, смешивая темные пряди Катиных кудрей и светлые косы Марины.

— Это письмо мне и детям… — с глубокой грустью прошептала старшая сестра.

Катя схватила ее за руку:

— Тише… Идет кто-то… Ступеньки снова заскрипели.

— Не пужайтесь. Это дворник с городской хватеры. Самоё кличет, — сообщила Лина.

— Меня? А что ему нужно? Это Герасим? Так зови его сюда!

— Звала. Не идет. Чтоб и знатья, говорит, не было, что я приезжал.

— Странно… Что могло случиться? Ну, я иду. Катя. Не разбудите детей, потише.

Марина накинула платок и вышла. Катя сунула ей в руку ключ. Большая черная тень неподвижно стояла под забором.

— Герасим! — тихонько окликнула Марина. — Вы один?

— Один, один. Не извольте сомневаться, — также тихо ответил дворник. — Мне только слово сказать.

— Так пойдемте в кухню. Там никого нет.

Марина открыла калитку. Герасим оглянулся и боком пролез на дорожку.

— Не опоздать бы мне на пароход. Один только ночной идет… Да дело-то в двух словах… может, нестоящее, а упредить надо.

— Пойдемте, пойдемте.

Стараясь не скрипеть гравием на дорожке, Марина пошла вперед, Герасим покорно следовал за ней.

В летней кухне царил мягкий полумрак. Перед иконой богородицы теплилась лампадка, у стены белела неубранная постель. Под окном стоял чисто выскобленный стол, на плите поблескивали сложенные горкой кастрюли.

Марина подвинула Герасиму табуретку:

— Садитесь…

— Так вот, может, нестоящее дело… — повторил Герасим застеснявшись. Может, я зря вас потревожил, конечно…

— Ничего, ничего… Рассказывайте, — попросила Марина, присаживаясь на Линину постель.

Герасим осторожно подвинул к ней табуретку; в сумраке забелел ворот его рубашки, блеснули глаза.

— Вчерась человек какой-то к хозяину приходил… Спрашивал, куда госпожа Арсеньева с детьми выехала. А хозяин меня позвал. «Ты, говорит, помогал им, вещи носил: куда они выехали?» А я гляжу — человек незнакомый, ну и не стал признаваться. «Не знаю, говорю, куда выехали, я только до извозчика провожал. А вы, говорю, кто им будете?» — «А я, грит, ихний знакомый». И сует мне гривенник. «Нет, говорю, не знаю». А сам гляжу: человек чужой, — шепотом рассказывает Герасим.

— А какой он на вид? И что еще спрашивал?

— Одет ничего, чисто. Под барина вроде. Так, молодой, неказистенький человечишка. Спрашивал еще: бывает ли кто на городской квартире? Живет ли здесь кто? «Нет, говорю, никто не бывает и никто не живет. Заперли да уехали…» А хозяин и говорит: «Госпожа, говорит, Арсеньева в газете служит, можете, говорит, туда зайти, я адрес дам». А он стоит, мнется и адреса не спрашивает. Ну, постоял и пошел. А хозяин миг и говорит: «Беда с неблагонадежными квартирантами — и выгонять их жалко, и неприятности от полиции наживешь».

Марина провела рукой по волосам:

— Значит, так и ушел он?

— Ушел… А я думаю себе: неспроста это, надо бы упредить на всякий случай… Тут недалеко, съезжу. Да в темноте-то проблуждал маленько. Перевозил я вещи днем, а тут ночью пришлось искать… Ну, я пойду.

— Куда вы?! Опять заблудитесь. Переночуйте у нас, а, рассветет — и поедете! — уговаривала Марина.

— Нет, уж я пойду. В крайности пересижу около пристани. Теперь такие дела творятся, что не приведи бог! В девятьсот седьмом году, почитай, полны тюрьмы насовали и теперь все еще опасаются чего-то… — Голова Герасима с сильным запахом лампадного масла приблизилась к Марине. — Сказывали, весной побег из тюрьмы готовился… Политические, что ли, своих выручать хотели, только один среди них иудой затесался. Вот он в самый момент возьми да и выдай всю компанию… Ну, и хватают сейчас охапками кто прав, кто виноват…

— Это в городе? На нашей улице? — спросила Марина.

— Не… на нашей улице тихо. Жители все почтенные, комнат не сдают… Это вон на окраинах, где общежития али комнатушки какие сдаются. Рабочий люд ютится да студенты по большей части. У нас без подозрениев. Но, между прочим, дворников тоже проверяют в полиции… Я пойду, — заторопился Герасим. Счастливо оставаться. Простите за беспокойство.

Марина крепко пожала ему руку.

— Герасим, у вас же денег нет, вы потратились на проезд. Я сейчас вам принесу, — заторопилась она.

— Ну, чего там… Я вами не обижен. Бывайте здоровы! Герасим ушел. Марина закрыла калитку и пошла в дом.

Катя и Лина нетерпеливо ждали ее, тревожась и недоумевая. Марина передала свой разговор с Герасимом. Сидя втроем в темной комнате, они озабоченно припоминали всех, кто мог их разыскивать.

— Если знакомый, то завтра явится в редакцию. Только какой же знакомый пойдет расспрашивать хозяина? — пожала плечами Катя.

— Может, это меня мой Силантий разыскивает? — предположила Лина.

Силантий, брат Лины, служил в солдатах, и вот уже несколько лет она все ждала его в отпуск.

— Силантий в солдатском. Это кто-то другой, — вздохнула Марина.

— Ну, что сейчас гадать! Утро вечера мудренее. Ложитесь-ка лучше спать, зевая, сказала Лина и, осторожно прикрыв за собой дверь, ушла.

Сестры не спали долго. Увидев в окно светлеющий сад, Катя всполошилась:

— Ложись скорей спать, Мара! Тебе осталось два часа каких-нибудь поспать… Ложись.