Дорогие коллеги. Как любимая работа портит нам жизнь - Сара Джаффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В обмен на стипендии аспиранты должны много преподавать и проверять студенческие работы, параллельно занимаясь собственными исследованиями. Однако если аспиранты решают создать профсоюз, то университетские администраторы заявляют, что они на самом деле не работают, а деньги, которые они получают, – это не зарплата, а грант, который покрывает расходы на образование. Получается, что труд аспирантов – это вовсе не труд, а привилегия. Социолог Эрин Хаттон называет такое двойное послание[532] «принуждением при помощи статуса», так как университетское начальство получает дополнительную власть над аспирантами именно в силу особого статуса, отличающего их от обычных сотрудников университета. (К слову, с подобной проблемой сталкиваются не только аспиранты, но также члены университетских спортивных команд, трудоустроенные в тюрьме заключенные и получатели пособия по безработице после реформы системы социального обеспечения.) «В том, что касается образовательного процесса, получения степени и будущего трудоустройства, аспиранты зависят от своих научных руководителей, – пишет Хаттон. – Научный руководитель может отчислить студента из университета или оттянуть момент окончания аспирантуры, если учащийся выполняет важную работу в лаборатории». Такая форма принуждения сближает условия труда аспирантов с условиями труда других прекариев (стажеров, продавцов, домашних работников). Поэтому после окончания аспирантуры они часто соглашаются на низкооплачиваемую и нестабильную работу. Подобно программам обеспечения занятости населения, аспирантские программы одновременно используют морализаторскую риторику, подчеркивая важность упорного труда, и эксплуатируют нарратив «труда любви», согласно которому не все виды занятости следует считать работой и не любое вознаграждение за труд является зарплатой[533].
Ароновиц и другие авторы надеялись, что «последняя хорошая работа» в Америке станет образцом для других профессий, что во всех сферах сократится продолжительность рабочего дня, а работники получат бóльшую автономию. Однако за 20 лет, прошедших с момента выхода книги Ароновица, произошло прямо противоположное: условия труда сотрудников университета стали все больше походить на условия труда работников сферы услуг. В прошлом обладатели «последней хорошей работы» в Америке, как и другие представители профессионально-менеджериального класса, могли закрывать глаза на проблемы людей, чья работа никак не связана с университетом, у кого нет престижных дипломов, кому приходится заниматься физическим трудом или работой по уходу. Более того, преподаватели с постоянным контрактом обычно игнорировали проблемы обслуживающего персонала университетов – работников столовых или уборщиков. При этом многие профессора, привыкшие считать университет обособленной сферой, не отдавали себе отчета в том, что происходящее с другими работниками умственного труда напрямую влияет и на их положение. В университете существует культура индивидуализма, проявляющаяся, в частности, в том, что преподаватели, обязанные регулярно публиковаться в научных журналах, уделяют повышенное внимание своим исследованиям. Именно излишний индивидуализм мешал работникам университета объединиться. Но по мере того как их условия труда стали все больше напоминать условия труда работников других областей, они начали задумываться о создании профсоюзов – главного оружия рабочего класса[534].
В 1990-е годы профсоюзное движение в США переживало упадок, но около 200 тысяч преподавателей и других университетских работников по-прежнему были членами профсоюзов. Аспиранты активно вступали в профсоюзы, оспаривая идею о том, что их преподавательскую и исследовательскую деятельность нельзя считать «настоящей» работой. Они понимали, что их труд очень важен для университетов: если они откажутся работать, заменить их будет некем. Корпоративизация университетов, потребовавшая, чтобы аспиранты занимались только «полезными» исследованиями, помогла им это осознать. К 2000 году по всей стране насчитывалось более 30 профсоюзов учебных ассистентов, имевших коллективные контракты с университетами. Бóльшая часть этих профсоюзов приходилась на государственные университеты; аспирантам частных университетов пришлось бороться за свои права иными способами. В 1980 году Национальный совет по трудовым отношениям в решении по делу еврейского Иешива-университета постановил, что преподаватели частных высших учебных заведений относятся к категории административных работников, а потому профсоюзы не могут представлять их интересы. Обосновывая свое решение, совет сослался на то, что преподаватели принимают участие в управлении университетом. Однако по мере уменьшения числа постоянных преподавателей профессура постепенно лишалась своей роли и прежних привилегий[535].
Скрытые проблемы академического мира вышли на поверхность в 2005 году, когда началась забастовка профсоюза аспирантов Нью-Йоркского университета под названием «Организационный комитет аспирантов», аффилированного с отделением Local 2110 Объединенного профсоюза рабочих автомобильной промышленности. Забастовка продолжалась шесть месяцев, но в итоге университету удалось сломить сопротивление аспирантов путем запугиваний, травли в СМИ и увольнений. А ведь до этого «Организационный комитет аспирантов» стал первым профсоюзом, которому удалось заключить коллективный договор с частным университетом после того, как в 2000 году Национальный совет по трудовым отношениям официально признал ассистентов сотрудниками университета. Однако по истечении первого контракта руководство Нью-Йоркского университета решило не заключать новый. В 2004 году Национальный совет по трудовым отношениям, в котором к тому моменту преобладали консерваторы, изменил свое первоначальное решение и постановил, что профсоюзы не могут представлять интересы сотрудников частных университетов. В то время Нью-Йоркский университет был популярным и престижным учебным заведением, олицетворявшим корпоративный и неолиберальный поворот в академическом мире. NYU лидировал в США по объемам задолженностей по студенческим кредитам у выпускников, а также был одним из лидеров по количеству курсов, которые вели преподаватели без постоянных контрактов, в том числе и бастовавшие аспиранты. Президент NYU тогда заявил: университет – это ядро нового сектора экономики, который он назвал ICE (интеллектуальная, культурная и образовательная сфера), подразумевая, что тот служит дополнением к знаменитому нью-йоркскому сектору FIRE (финансы, страхование и недвижимость), куда входили компании большинства попечителей университета. Таким образом он наполнил конкретным содержанием тот аргумент, что университет занимает центральное место в новой «экономике знаний», включив его сотрудников в ряды «креативного класса». При этом действия университетской администрации приводили к тому, что условия труда производителей знания ухудшались[536].
Забастовку поддержала группа из более чем двухсот штатных преподавателей, которые в знак солидарности с аспирантами даже перенесли свои занятия за пределы кампуса. В разгар забастовки профсоюзу удалось победить на внутриуниверситетских выборах, получив большинство голосов аспирантов. Это продемонстрировало, что профсоюз пользуется поддержкой в университете, даже несмотря на то что руководство отказалось признавать его, а некоторые аспиранты (в первую очередь иностранцы) были вынуждены вернуться к работе из-за давления со стороны администрации. Аспирантов поддержали студенты-бакалавры и профсоюзные активисты, в том числе тогдашний президент Американской федерации труда – Конгресса производственных профсоюзов Джон Суини. Однако университет выстоял и подавил забастовку. Впрочем, профсоюз не сдался и в 2014 году в результате затяжного противостояния с
