Дорогие коллеги. Как любимая работа портит нам жизнь - Сара Джаффе

студентов и преподавателей таким образом, чтобы превратить высшее образование в прибыльный бизнес». Возможно, именно по этой причине университеты стали точкой притяжения для инакомыслящих, бунтарей и сторонников идеи о том, что высшее образование должно быть доступным для представителей маргинализированных групп[510].

Преподаватели добивались введения норм, защищающих их от увольнений, чтобы получить гарантии занятости и не допустить ущемления академической свободы. Несмотря на стереотипное представление, что такие нормы (ставшие объектом насмешек в период неолиберальных реформ и «культурных войн») играют на руку «ленивым» преподавателям, они делают возможным существование в университетах независимой мысли. Как пишет Стэнли Ароновиц, в 1950-е годы большинство преподавателей работали по одногодичным контрактам и поэтому старались не навлечь на себя гнев университетского начальства. Американская ассоциация университетских профессоров (AAUP), добивавшаяся введения этих норм, вовсе не собиралась защищать преподавателей-радикалов, а хотела, чтобы все их коллеги имели гарантии занятости. Тем не менее этот вопрос всегда имел большое значение для бунтарей из академического мира. «Например, в 1960-е годы в университетах можно было по пальцам пересчитать публичных марксистов, открытых гомосексуалов, чернокожих и женщин с постоянными контрактами, – с сарказмом отмечает Ароновиц. – Либерал Лайонел Триллинг на протяжении десятилетия работал в Колумбийском университете исключительно по одногодичным контрактам не только из-за своих политических взглядов, но и потому, что был евреем. Ни для кого не было секретом, что в первой половине XX века на факультетах английского языка и литературы царил благовоспитанный антисемитизм». Однако даже наличие гарантий занятости не защищало радикалов от давления, связанного с самой спецификой университетской работы, конформизма, порождаемого традициями академического рецензирования, и препятствий, которые им приходилось преодолевать, чтобы оказаться в штате[511].

Предложенное AAUP понимание академической свободы, столь важное для университетских профессоров, возводит профессионализм (критерием которого, по сути, становится оценка коллег) в ранг главного качества, которым должен обладать преподаватель. В 1940 году AAUP опубликовала заявление, развивавшее идеи Гумбольдта. В нем говорилось: «Исследовательская и преподавательская деятельность профессоров должна быть свободна от какого-либо внешнего вмешательства до тех пор, пока он или она соблюдает профессиональные академические стандарты и придерживается принципов добросовестности, беспристрастности и целесообразности». Однако, как отмечает исследовательница Эллен Шрекер, это положение редко работало за пределами университета, поэтому преподавателей все равно могли уволить за политическую деятельность и выступления на злободневные темы. Но, по крайней мере в теории, профессор имел возможность свободно преподавать и исследовать интересные ему сюжеты при условии, что он соблюдает ряд обязательств: отчитывается перед комиссиями, публикует свои статьи в рецензируемых журналах и сам рецензирует чужие работы, а также выполняет различные управленческие функции (при всей нелюбви преподавателей к административной работе они все равно ценили ее как символ своего участия в управлении университетом)[512].

Государственные университеты, открывшие доступ к высшему образованию широкому кругу представителей рабочего класса, получили наибольшее распространение в Калифорнии и Нью-Йорке, где была создана система колледжей CUNY, в которой сейчас работает Кэтрин Уилсон. В период своего расцвета Городской университет Нью-Йорка считался «пролетарским Гарвардом»: туда поступали дети эмигрантов, мечтавшие получить образование и подняться по социальной лестнице до уровня среднего класса, а также студенты, не прошедшие в университеты Лиги плюща. Кроме того, с 1969 года все преподаватели, аспиранты и работники Городского университета Нью-Йорка стали членами профсоюза «Конгресс профессионального персонала» (PSC). Спустя год после основания профсоюза руководство университета под давлением чернокожих студентов и студентов-пуэрториканцев официально открыло двери для выпускников всех нью-йоркских школ. «Благодаря открытому приему абитуриентов и отсутствию платы за обучение Городской университет Нью-Йорка сделал большой шаг в сторону демократизации высшего образования в США, – пишут преподаватели CUNY Эшли Доусон и Пенни Льюис. – В 1973 году, проголосовав за объявление забастовки, преподаватели и сотрудники CUNY получили свой первый контракт». Обучение в Калифорнийском университете также было бесплатным. Согласно генеральному плану, принятому в 1960 году, университет обязывался предоставить высшее образование всем, кто изъявлял желание его получить. Впрочем, новые правые, находившиеся тогда на подъеме, сразу начали критиковать эту идею. Во время избирательной кампании Рональда Рейгана, выдвигавшегося на пост губернатора Калифорнии, один из его помощников так сформулировал суть проблемы: «Существует опасность появления образованного пролетариата. Это может привести к взрыву! Мы должны действовать избирательно, предоставляя гражданам доступ к высшему образованию»[513].

В 1975 году правым удалось нанести Городскому университету Нью-Йорка ответный удар. Разразившийся в городе налоговый кризис, который стал одним из поворотных событий десятилетия, ознаменовал собой отход государства от политики финансирования социальных программ, нацеленных на помощь рабочему классу, и переход к неолиберальным реформам, которые мы наблюдаем и по сей день. Как гласила печально известная газетная передовица, президент Джеральд Форд предложил Нью-Йорку «сдохнуть»[514], предоставив городским властям возможность самим решать проблему нехватки бюджетных средств. Как следствие, они начали серьезно сокращать расходы на социальное обеспечение и проводить политику «максимального благоприятствования» бизнесу. Одной из первых жертв стало бесплатное обучение в Городском университете Нью-Йорка, всего за несколько лет до этого открывшего двери для студентов из рабочего класса. Держатели облигаций[515] должны были по ним расплатиться; студентам же пришлось либо взять кредит на учебу, либо, что было более распространенным вариантом, уйти из университета. Профсоюз попытался добиться сохранения гарантий для работников университета, но не смог предотвратить ни введения платы за обучение, ни увольнения сотен молодых преподавателей, только недавно принятых на работу на волне расширения университета[516].

В каком-то смысле помощник Рейгана был прав. Протесты 1960-х – начала 1970-х годов, на короткое время сделавшие Городской университет Нью-Йорка открытым для всех абитуриентов и всколыхнувшие многие другие высшие учебные заведения США, отчасти были вызваны появлением новой образованной социальной группы, которая не желала довольствоваться возможностью устроиться на хорошую работу после окончания учебы. Студенты и выпускники университетов, как и активисты эры прогрессивизма, хотели изменить мир, но, в отличие от своих предшественников, собирались сделать это революционным путем. Анджела Дэвис стала одной из первых мишеней для реакционеров: Рейган попытался добиться ее увольнения с должности преподавателя Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Дэвис, имевшая докторскую степень и блестящий послужной список, была членом Коммунистической партии и поддерживала связь с «Черными пантерами»[517]. Рейган добился ее увольнения, послав академическую свободу ко всем чертям. Охота на ведьм в стенах высших учебных заведений началась еще во времена маккартизма, но теперь государству было проще урéзать финансирование университетов, чем добиваться увольнения неугодных преподавателей. Как пишут Аарон Бэйди и Майк Концал в журнале Dissent, кампания против Калифорнийского университета стала пробой сил для рейганизма: «Студенты Калифорнийского университета стали первыми „лодырями“, которых [Рейган] лишил доступа к социальным благам»[518].

В свою очередь,