Горбун - Поль Феваль

– Я тоже так думаю, – согласилась Аврора.

– А я осталась холодна. Холодна, как собачий нос! В общем, выкладывай все, что знаешь о Гонзаго. Не бойся меня обидеть. Не бойся даже, если это коснется госпожи де Невер.

– Нет, нет! Речь только о Гонзаго, – поспешила уточнить Аврора. – Это имя постоянно меня преследует с детства. Впервые я услышала его тогда, когда Анри, рискуя жизнью спасал меня от каких-то преследователей в испанских горах. Потом имя Гонзаго всплывало, когда за нами гнались в окрестностях Памплоны. В ту ночь, когда ты заколдовала цыганских стражников и разбудила моего друга от тяжелого сна, я в третий раз услышала слово Гонзаго. Его произносили те люди в плащах, что подкупили вожака табора. Гонзаго в Мадриде, Гонзаго в Тарриде, Гонзаго везде.

Тут настал черед задуматься донье Круц.

– Дон Луис, твой знаменитый мэтр Синселадор, никогда тебе не говорил, что ты дочь какой-то знатной госпожи? – внезапно спросила она.

– Никогда, – ответила Аврора. – Думаю, однако, что так и есть.

– Право же, милая Аврора, – с жаром воскликнула бывшая гитана, – я не имею привычки долго раздумывать. У меня много всяких мыслей, но они всегда в каком-то беспорядке и редко оформляются в связные слова. Понимаешь, мне кажется, что роль знатной дамы больше к лицу тебе, нежели мне. Но, в то же время, я ни за что на свете не стану ломать голову и расшибаться в лепешку ради того, чтобы узнать о себе какие то тайны. Пусть все идет своим чередом. Хотя и христианка, но знаю и уважаю верования моих таборных сородичей, людей меня взрастивших. Они фаталисты и в любую трудную или радостную минуту говорят: «Такова судьба!» Вот и теперь я себе говорю: «Такова судьба», и больше не мучаюсь. Единственно, в чем я не могу с тобой согласиться, это в твоих опасениях насчет Гонзаго. Он не может быть убийцей с большой дороги. Говорю тебе это без всяких обид, совершенно спокойно. Говорю не потому, что защищаю его как моего опекуна, а потому, что понимаю одну простую истину. Посуди сама, зачем столь знатному богатому синьору быть преступником. Злодейство присуще лишь людям, испытывающим какую-то нужду или обуянным бесами сумасшедшим. У Гонзаго же есть решительно все, а ясности его ума, его образованности, наконец, может позавидовать любой мудрец. Его фамилия известна во всем мире. В Италии очень много людей носят это имя. Среди них есть настоящие Гонзаго, есть и самозванцы. Тот Гонзаго, о котором ты много раз слышала, мог быть кем-то совсем другим. И еще могу тебе сказать, если бы твоим преследователем был принц де Гонзаго, то мэтр Луи не привез бы тебя в Париж. Ведь здесь у принца главная резиденция.

– Может быть, как раз этим и объясняются все предосторожности, которыми я здесь окружена? – возразила Аврора. – Нельзя выходить на улицу, нельзя приближаться к окну…

Донья Круц внезапно расхохоталась:

– Да он просто тебя ревнует! Чего проще?

– О, Флора! – с упреком пробормотала Аврора.

Продолжая смеяться, Флора вскочила с кресла и, сделав по комнате несколько пируэтов, опять села. Затем перестав хохотать, лишь лукаво сверкая глазами, она сказала:

– Я стану принцессой не раньше, как через два часа, так что в последние мои вольные минутки давай покалякаем начистоту. Да, моя хорошая, твой укрыватель, твой мэтр Луи, твой Лагардер, твой странствующий рыцарь, твой король, твой Бог ревнует, ревнует, и черта с два, как говорят в Версале, я поверю, что тебя, миленькая это огорчает.

– Флора! Флора!

– Ревнует, ревнует, ревнует! – моя золотая, – Гонзаго здесь ни при чем. Не надо быть ни семи пядей во лбу ни обладать даром ясновидения, чтобы догадаться о том, что молодые поклонники уже проверяли прочность жалюзи на твоих окнах!

Аврора покраснела, как вишня, и опустила глаза. Флора поцеловала ее в лоб и ласково сказала:

– Видишь, как я все угадала, ты покраснела от гордости, за то, что он тебя ревнует. Ревнует, – значит любит. Послушай, скажи начистоту, от меня все равно не скроешь, – я же колдунья, скажи мне шепотом, если стесняешься в голос; вот мое ухо, ты его любишь?

– Почему же шепотом? – Аврора подняла голову.

– Тогда громко, если хочешь.

– Да. Я люблю его, и этого не стыжусь!

– Ну и прекрасно! В добрый час! Ты просто умница. Дай ка я тебя еще раз поцелую за твою прямоту.

Флора чмокнула ее в лоб и, приняв серьезный вид, как доктор, интересующийся симптомами болезни, осведомилась:

– Ты счастлива?

– Разумеется.

– Совершенно счастлива?

– Когда он дома, когда он рядом…

– Прекрасно! – заключила бывшая гитана. Затем, окинув взглядом комнату задумчиво изрекла: – Pobre dicha, dicha dulce!

Из этой испанской пословицы наши писателей водевилей произвели ставшую известной аксиому: «С милым и в шалаше рай». Осмотревшись, донья Круц сказала:

– Увы, дорогая, одной любовью не проживешь. Домик у вас, так себе, улица темная, мебель никудышная. Знаю что ты ответишь: «Без милого и дворец…»

– Нет. Могу тебе ответить совсем иначе, – перебила Аврора. – Если бы я захотела жить во дворце и об этом сказала ему, у меня был бы дворец.

– Неужели?

– Именно так.

– Он что, у тебя, такой богатый?

– Не знаю. Но за всю мою жизнь не было случая, чтобы я чего-то пожелала, и он бы не исполнил.

– Ты права, – сказала донья Круц, став очень серьезной. – Этот человек совсем не похож на других. В нем есть, что-то необыкновенное и даже сверхъестественное. Я, помню, ни перед кем не опускала глаза, только перед ним. Ты, наверное, знаешь, что в мире есть настоящие чародеи. Наверное, твой Лагардер – один из них, – Флора говорила с полной убежденностью.

– Какая чепуха! – улыбнулась Аврора.

– Это не чепуха. Знаю, что говорю! – гитана вдруг перешла на шепот. – Хочешь сама убедиться? Загадай какое-нибудь желание, и при этом думай об Анри.

Аврора рассмеялась. Донья Круц вместе с креслом пододвинулась поближе к подруге.

– Ну, пожалуйста, для меня, ведь тебе совсем нетрудно.

– Ты что, серьезно? – Аврора испытующе посмотрела на Флору. Донья Круц, приблизив рот к ее уху прошептала:

– Когда-то я очень влюбилась. До умопомрачения. И вот однажды он положил ладонь на мой лоб и медленно, будто заклинание произнес: «Флора, он никогда не сможет тебя полюбить», и я сразу выздоровела. Теперь видишь сама, что он волшебник.

– Кто же тот, кого ты полюбила? – побледнев спросила Аврора. – Кто он?

Ничего не ответив, донья Круц опустила голову на плечо подруги.

– Это он! – воскликнула Аврора в несказанном ужасе. – Конечно, он!

Глава 9. Три желания

В глазах доньи Круц стояли слезы. Руки и плечи Авроры нервно подрагивали. Обе в эту минуту были прекрасны. Они словно поменялись характерами. Тихая грусть Авроры перекочевала к Флоре, обычно озорной и задорной. Аврора раскраснелась и дрожала от ревности: