Чужак в стране чужой - Роберт Хайнлайн

Джилл восприняла исчезновение своего халата как нечто совершенно естественное и лишь немного удивилась, когда тем же, не совсем традиционным способом разделся и Майкл — скорее всего, это следовало отнести на счет его хороших манер.

Некоторое время Пэтти пребывала в полном ступоре, а затем громко ахнула.

— Успокойся, милая, — ласково обняла ее Джилл. — Все в порядке. Майк, признавайся.

— Хорошо, Джилл. Пэт…

— Да, Смитти?

— Ты говорила, что мой номер — просто ловкость рук. Ты собиралась снять свой костюм, вот я тебе и помог.

— Но как? И где он?

— Там же, где халат Джилл — и мой. Исчез.

— Только ты, Пэтти, не беспокойся, — вмешалась Джилл. — Мы достанем тебе другой такой. Зря ты это, Майк.

— Извини, Джилл. Я грокал, что это правильно.

— Н-ну… может и так.

(Тетя Пэтти вроде не очень расстроилась, а уж болтать-то она точно никому не станет, карнавальщики умеют держать язык за зубами.)

Миссис Пайвонская ничуть не горевала по двум пропавшим тряпочкам, да и к наготе — что своей, что окружающих — она относилась вполне спокойно. Но вот проблема фундаментальная, можно сказать — теологическая…

— Смитти? Это что — настоящее волшебство?

— Думаю, можно назвать это и так, — осторожно согласился Майкл.

— А вот я назвала бы это чудом. — Голос Пэт дрожал от с трудом сдерживаемого возбуждения.

— Называй, как хочешь, но только ловкость рук тут ни при чем.

— Знаю.

Она испугалась. Патриция Пайвонская всегда уповала на Господа, а потому ничего не боялась, но вот судьба друзей ее волновала, и очень.

— Ну-ка, Смитти, посмотри сюда. Ты что, подписал договор с дьяволом?

— Нет, Пэт, ничего подобного.

Она продолжала всматриваться ему в глаза, ища правду.

— Похоже, ты не врешь…

— Тетя Пэтти, он и вообще врать не умеет.

— … а значит, это — чудо. Смитти… да ты же святой!

— Не знаю, Пэт.

— Архангел Фостер узнал о своем даре только в пятнадцать лет, хотя творил чудеса и раньше. Ну точно, ты — святой. Если подумать, я почувствовала это сразу, как тебя увидела.

— Не знаю, Пэт.

— Вполне возможно, что Майк и святой, — согласилась Джилл. — Но сам он этого не знает. Майкл… мы рассказали уже так много, что нет смысла скрывать остальное.

— Майкл! — Глаза миссис Пайвонской расширились. — Архангел Михаил, ниспосланный нам в облике человеческом!

— Не надо, Пэтти! Даже если и так, все равно Майк об этом не знает.

— А почему он должен знать? Чудны и таинственны дела Господа нашего.

— Тетя Пэтти, позволь мне, пожалуйста, вставить хотя бы слово.

Вскоре миссис Пайвонская уяснила себе главный факт: Майк — Человек с Марса. С трудом и несразу она согласилась относиться к нему как к нормальному человеку, отнюдь не отказываясь от собственной своей теории, кто он такой и зачем попал на Землю; и то сказать, вот, например, Фостер жил на Земле как обыкновенный человек — и в то же самое время всегда, предвечно, пребывал и пребудет архангелом. Ну а если Джилл и Майкл не считают себя спасенными, даже на этом настаивают, — ладно, она будет относится к ним так, как они того хотят. Пути Господни неисповедимы.

— Вот «ищущим» нас, пожалуй, и можно назвать, — помог ей Майкл.

— И этого, родные мои, вполне достаточно! Я ничуть не сомневаюсь, что вы спасены, но ведь даже сам Фостер был сперва простым ищущим. И я вам помогу.

Они расположились прямо на ковре, и вскоре Пэт стала не только свидетельницей, но и непосредственной участницей еще одного чуда. Джилл легла на спину, переговорила — мысленно — с Майклом, и тот поднял ее — спокойно, безо всякого карнавального трепа и бутафории. Лицо наблюдавшей за ними Патриции сияло благоговейным счастьем.

— Пэт, — сказал затем Майкл, — ложись на спину.

Она подчинилась с абсолютной, нерассуждающей готовностью, словно приказу самого Фостера.

— Майк, а может, ты меня опустишь? — немного встревожилась Джилл.

— Нет, мне совсем нетрудно.

Что-то мягкое, нежное — и невидимое — осторожно подняло миссис Пайвонскую в воздух. Страха не было — только ошеломляющий религиозный экстаз, молнией пронизавший ее чресла, заставивший слезы брызнуть из глаз. Такой силы Пэт не ощущала еще ни разу, во всяком случае — с того времени, когда жив был еще Святой Фостер. Майк пододвинул Джилл к Пэт, и они обнялись; слезы, катившиеся теперь еще обильнее, перемежались громкими, счастливыми всхлипываниями.

Затем они снова лежали на полу, а Майк не ощущал ни малейшей усталости — он вообще начал уже забывать, что такое усталость.

— Майк… — окликнула его Джилл. — Нам нужна вода. —

(????)

(Да) — ответила она.

(А потом?)

(Приятная необходимость. Зачем, думаешь, она сюда пришла?)

(Я знал. Я не был уверен, что ты знаешь… и что ты одобришь. Брат мой.)

(Брат мой.)

Майкл послал стакан в ванную, наполнил его из-под крана, вернул назад и опустил прямо на ладонь Джилл. Миссис Пайвонская наблюдала за всем этим с интересом, но не более. У нее не было уже сил изумляться.

— Тетя Пэтти, — сказала Джилл, — это — вроде крещения… или обручения. Это… ну, такая марсианская штука. Это значит, что ты веришь нам, а мы верим тебе… что мы можем все тебе рассказать, а ты можешь все рассказать нам… и что мы теперь вместе — и теперь, и навсегда. Но только обратного хода нет. Если ты нарушишь эту связь, мы умрем. Умрем сразу — спасенные там или нет. А если нарушим мы… но мы никогда такого не сделаем. Только ты не подумай, никто тебя не заставляет, если не хочешь — можешь не делить с нами воду, и мы все равно останемся друзьями. Если тебе мешает твоя вера — не надо. Мы не принадлежим к твоей церкви и, возможно, не будем принадлежать никогда. Мы — «ищущие», но никак не более. Ты согласен, Майк?

— Мы грокаем воедино, — кивнул Майкл. — Пэт, Джилл говорит правильно. Жаль, мы не можем сказать тебе этого по-марсиански, было бы яснее. Тут все, что есть, когда люди женятся, и гораздо больше. Нам никто не мешает предложить тебе воду, но если в твоей религии, или в твоем сердце есть какие-нибудь препятствия — не пей!

Патриция Пайвонская глубоко вздохнула. Однажды она уже приняла подобное решение — прямо на глазах у собственного мужа… и не нарушила его, не отступила. И кто она такая, чтобы отказывать святому? И его благословенной невесте?

— Да, — твердо сказала она. — Я выпью.

Джилл сделала глоток.

— Мы всегда будем взращивать близость, — сказала она, передавая стакан Майклу.

— Спасибо за воду, брат мой.

Майкл тоже отпил из стакана.

— Пэт, я даю тебе воду жизни. Да пьешь ты всегда вдосталь.

Пэт приняла от него стакан.

— Спасибо. Спасибо вам, мои родные. Вода жизни… как же я вас обоих люблю.

Она пила большими глотками, словно давно изжаждавшись. Джилл забрала у нее стакан и допила все, что в нем оставалось.

— Мы стали ближе, братья мои.

(Джилл?)

(Сейчас!!)

Майкл поднял своего нового брата; поддерживаемая невидимой силой Патриция плавно проплыла в спальню и опустилась на кровать.

Валентайн Майкл Смит грокал, что физическая любовь людей — очень физическая и присущая только людям — это не просто оплодотворение яиц, и даже не ритуал, символизирующий взращивание близости, взращиванием близости является уже сам ее акт. Он старался огрокать поразительный феномен во всей его полноте, использовал для этого буквально каждую возможность — чем дальше, тем больше приходя к убеждению (совсем еще недавно немысленному, кощунственному), что такой экстаз неведом даже Старикам: духовные глубины людей превосходили все мыслимые и немыслимые представления. И Майкл пытался исследовать эти глубины — с радостью первооткрывателя, а главное — без вины и смущения, порождаемых внушенными с детства запретами.

Земные наставницы Человека с Марса, нежные и беззаветные, не причинили его невинности ни малейшей боли; результат получился уникальный, не менее, чем сам Майкл. Разделив с Майком и Джилл — в рамках древнейшего из марсианских ритуалов — воду, Пэт безо всяких колебаний приняла последствия этого шага — разделила, теперь уже в ритуале человеческом, постель с Майклом (или, если хотите, самого Майкла — с Джилл.) Не находя в этой безоглядной легкости ничего странного, Джилл несколько удивлялась, что живописная ее подруга (теперь более, чем подруга) воспринимает способность Майкла творить чудеса и здесь тоже, как нечто само собой разумеющееся. Но Пэт была уже когда-то знакома со святым, она ожидала от святых большего, чем от людей обычных…

Джилл радовалась, что критический момент разрешен правильным действием… а потом время созрело, и это тихое, умиротворенное счастье сменилось яростным, экстатическим счастьем взращиваемой близости.