Театральное эхо - Владимир Лакшин

4

Дар драматического писателя – из самых редких. Форма драмы ставит немало стеснительных условий. Надобен особый драматический слух, подобный музыкальному, и чутье, чтобы не просто переводить литературную речь в диалоги, но чтобы она лилась сверкающим, напористым потоком. Да еще – умение привести на сцену героя, столкнуть его с другими лицами и вовремя увести, чтобы актер не переминался праздно на подмостках, иначе заскучает зрительный зал. Важно и чувство сценического времени – искусство расположить пьесу с постепенным и неоспоримым нарастанием комизма или драматизма до фарсовой или трагедийной вершины. И мало ли еще условий, какие обязан принять в расчет драматург? Главное же, надо, чтобы пьеса дышала жизнью – подлинной, узнаваемой, а драматическое воображение автора открывало в узких границах одного театрального вечера новый характер, небанальный сюжет.

Все эти дары Талия и Мельпомена, выражаясь по-старинному, положили при рождении в колыбель Вампилову: он был драматическим писателем «милостью Божией». Маленькая пьеска «Двадцать минут с ангелом». А как точно нашел автор смешное и острое положение! Утреннее похмельное пробуждение в гостинице двух командированных он довел до трагикомедии: легко и естественно поднял нашу мысль от житейского анекдота к философскому раздумью и сюжет мастерски расположил: явил нечаянного благодетеля, создал парадоксальнейшую ситуацию, вывернул ее наизнанку и, казалось бы, все запутав, безупречно развязал узел. В изображении современных будней у Вампилова нет уступок неправде: так жили, говорили, пили, ели, ссорились, любили, сходились и расходились люди его времени. И если он описывает типовой дом с зелеными балконами в новом микрорайоне областного города или террасу чайной в таежном поселке, разговоры, перебранки, любовные объяснения – можно не сомневаться: так оно все и было. И людей он не приукрашивает: честные, добрые, лживые, темные, великодушные, завистливые, смелые, трусливые – какие есть. Вампилов – трезвый реалист, но не бытописатель. В его драматургии нет привкуса обыденности.

«Кино – это погоня, театр – это переодевание», – так оценил однажды различие двух родственников в искусстве Михаил Булгаков. И пусть это определение узко и неполно, но театру Вампилова тоже не чужда природа театра-зрелища, «переодевание», маскарадность. Студент Колесов из «Прощания в июне» переодевается в арестантскую робу, но, может быть, еще важнее его психологическое «переодевание» – из влюбленного энтузиаста в равнодушного циника. Внутренне переодеваются, выдавая себя не за тех, кто они есть, Бусыгин и Сильва в пьесе «Старший сын». И старик Сарафанов переодет: его выходной костюм – это мнимое служение в филармонии, занятия высокой музыкой, а действительная одежда – траурный фрак идущего за катафалком наемного музыканта.

Маскарад – житейское начало театра: радость маски, смена облика, розыгрыш, попытка вообразить себя другим. И в пьесах Вампилова жизнеподобие дополняется элементом игры: перед нами словно театр в театре. Розыгрыш лежит в основе фабулы «Старшего сына», недоразумение, помноженное на невежество и страх, рождает «Случай с метранпажем», бесконечные розыгрыши совершаются в «Утиной охоте». Зилов вечно играет – и заставляет жену проиграть вместе с ним, как реминисценцию прошлого, их молодую встречу, объяснение в любви. Он разыгрывает Ирину, которая намеревалась дать объявление в газету и ошиблась дверью. Он названивает по телефону в институт, куда поступает Ирина, то называясь проректором, то выдавая себя за своего приятеля Кузакова. И мрачный розыгрыш друзей Зилова с присланным на дом траурным венком – это вполне шутка в его духе, бумеранг его фантазии. Драматург строит систему зеркал – с двоящимся, уходящим в глубь перспективы отражением. Но Вампилов театрален не только этим. Он любит психологическую эксцентрику на сцене, внезапный выход из ровных берегов быта. Когда Колесов рвет университетский диплом («Прощание в июне»), когда Калошин ложится в постель Виктории и вызывает врача-психиатра («Случай с метранпажем»), когда Хомутова связывают полотенцем («Двадцать минут с ангелом»), когда Васенька из ревности поджигает дом Макарской («Старший сын»), когда Шаманов дает Пашке пистолет и тот в самом деле стреляет в него («Прошлым летом в Чулимске»), – все это резко нарушает ровное правдоподобие, доводит ситуацию до точки кипения. Эксцентрика такого рода перескакивает через быт и заставляет светиться характеры.

5

Мы часто недооцениваем, как складываются и меняются поколения в нашей жизни, что каждое из них с собою несет, в чем их внутренняя несхожесть. А между тем, утверждают демографы, каждые 10–15 лет в жизнь входит, хотим мы этого или не хотим, новая генерация людей со своими вкусами, надеждами, верованиями, увлечениями, со своими разочарованиями и кумирами.

Вампилов закончил Иркутский университет в 1960 году, к середине 60-х, по-видимому, вполне сложилась его творческая личность, и в драматургию он принес проблемы своего поколения.

В первой большой пьесе «Прощание в июне» (1964) главная тема Вампилова уже слышна, но как предвестие, обещание. Она еще не набрала силы, только прорезывается сквозь сюжет «студенческой комедии», то слишком замысловатой, то чересчур простенькой в стиле факультетского капустника. Тут густо эффектных положений, они набросаны щедро и неразборчиво: расстроившаяся свадьба, несостоявшаяся дуэль, герой, отбывающий пятнадцать суток на принудительных работах… Автор как бы не вполне верит, что сможет удержать наше внимание движением характера. А характер уже представлен им, и своя тема завязана судьбой молодого Колесова.

Талантливый студент – любимец курса, ловкий, дерзкий и находчивый с девушками, бесшабашный озорник, д'Артаньян, сорвиголова… Не лезет в карман за словом, очаровывает на ходу случайную незнакомку на автобусной остановке, является на свадьбу друзей через окно. И не теряется, когда его гонят из института: пристраивается садовником на даче у состоятельного гражданина Золотуева.

Этот Золотуев – вводное комическое лицо, но в замысле пьесы важнейшее. Нарушая все законы жанра, он произносит монолог на три страницы, не перебиваемый, хотя бы ради сценического правдоподобия, репликами собеседника вроде: «Ну а дальше?», «Вот так история!», «Ну и ну…». Монолог этот – о беде старого взяточника, нарвавшегося на честного человека. Он все никак не может поверить, чтобы тот взяток не брал (все берут, важно в цене не промахнуться). Золотуев обижается, негодует на его показную честность и, даже отсидев положенный срок, уверен, что по недоразумению, и сокрушается одним: мало давал.