Месть со вкусом мяты (СИ) - Руслёна

— Ладно, Петрусик, я постараюсь тебя сильно не нервировать, — она погладила его по щеке, и он тут же поймал рук и поцеловал ладошку.

Мир установился, “девочки” переоделись в “нормальные”, чуть переделанные платья и они открыли портал в точку, построенную Грингом.

— Дети, быстро ко мне! — Енка притянула Лониэллу, а Мэя прихватил отец.

Через минуту оказались на задворках двухэтажного красивого дома. В окно выглянула Аннарэн:

— А вот и гости приехали! Гринг, дети явились!

Он вышел из какого-то кирпичного домика:

— Привет, гвардия! Заходите в дом. Как это я промахнулся, хотел вас

сразу в зал отправить. Но и так ничего, тут деревья высокие, ничего

за ними не видно.

Дети уже неслись с визгом к бабушке, которую называли по-драконьи — мура*.

— Доброго дня, — присела Лониэлла, мальчик склонил голову, а она просто расцеловала их по очереди.

— Лонечка, солнышко, ты такая красавица! Неужели ваши портняжки такое сшить умудрились?

— И они тоже, — счастливо засмеялась Лониэлла, — в основном, мама. — Да, рукодельница она у нас. А вот Мэя так и не одели. Но я позаботилась о тебе, дорогой. Иди-ка сюда.

Она утащила мальчика по лестнице на второй этаж, и они скрылись в другой комнате. Эльку не взяли и она, скучая, выскочила снова во двор к родителям.

— А где папа? — не увидела отца и стала озираться.

— Не ищи. Его деда Гринг забрал в гараж, там и машиной похвастается, и переоденет, — она хихикнула. — Представляю, как он плеваться будет. Пойдём от греха подальше, по саду походим, яблочки ранние пожуём. Мама сказала, что клубничка созрела, мы сейчас это дело проверим. Днюха ваша завтра же? Испечём или пирог клубничный, или торт. Что выбираем?

— Торт, конечно!

Енка вздохнула, ей хотелось пирога. Разрезаешь его, а там сочные бочка красненькие. М… Вкуснотища! А за-а-апах! Но… Хм, а почему бы и не совместить? Сегодня пирог, завтра торт… Возиться, правда, неохота.

Они пошли по дорожкам в сад, вышли к прудику, что называется — два на два, и тут их догнал вопль “раненого” дракона:

— Да ты, барон, издеваешься надо мной! Как в этом ходить???

— О. джинсы надел, наверное — прокомментировала Енка. — Я бы советовала ему другой наряд. Но пусть пока так. Ведь не прямо сейчас пойдём в город? Если честно, меня туда не тянет вот вообще. После того-то раза, — она криво улыбнулась. Лониэлла прижалась к ней,

— Не бойся, мама, мы с тобой.

— О, теперь я спокойна! Спасибо, дорогая! — Ена чмокнула девочку в макушку. — Вон теплица, — она показала ей невысокий и длинный домик, весь в стекле, — думаю, клубничка там.

И она угадала.

— Элечка, зайка, налетай!

Она растерялась:

— Мам, прям так и есть? А помыть?

— Ты что, с грядки я лично никогда не мыла. Но, если боишься, так и быть, собирай… вон, в миску, а я так поем, уже слюной изошлась.

И она набросилась на ягоду и ела прямо там, а Лониэлла аккуратно насобирала полную железную и, довольно глубокую, миску. Енка съела штук пять или шесть. И поняла, что на сегодня наелась. Увидев, что миска у дочери полная, потащила её в дом. Там, на кухне, сидел Петрус, с нахмуренными бровями и метал молнии глазами.

— Вот неправильно мы Виторуса Горынычем звали, — сказала, отправляя в рот клубнику, стащенную из миски, — Горыныч у нас — ты. Чем снова недоволен мой господин и повелитель?

Анни фыркнула, а Гринг захохотал. Петрус подёргал ртом налево-направо и встал с таким отчаянием на лице, что Енке стало его жалко.

— Сама смотри… Как в этом ходить? На меня же смотреть будут ВСЕ! Мы для этого приехали, чтобы меня выставить на посмешище?

Джинсы, и правда, были… ну очень узкими, особенно выделялось одно стратегически важное место. Она кивнула:

— Да, дорогой, эти штаны не для тебя. Я как знала. Где там моя сумка?

Петрус настороженно следил за её действиями. Сумку принесли из прихожей и она сунула её сыну в руки:

— Мэйчик, проводи папу, пусть переоденется.

Мэй покраснел и вылез из-за стола. На нём были брюки из лёгкой джинсы, но не в облипку, а свободные, слегка расклешённые, с длиной до середины лодыжки. Петрус нахмурился, но, ничего уже не сказав, молча пошёл за сыном.

— Не съешь там мне ребёнка! — крикнула им вслед Енка и Мэйнард неуверенно засмеялся.

Они поднялись наверх, и мальчик завёл папу в комнату, где и сам одевался. Одежда была белая: белые, парусиновые широкие брюки и свободного же покроя рубаха, типа, апаш, тоже белая.

— Мама сама шила, — тихо сказал Мэй.

— Когда она успела-то? — покачал головой Петрус и переоделся. Теперь он выглядел, как Никита Михалков в роли Паратова*, но значительно красивее. Только без шляпы. Паратовым обозвала его тёща Анни, когда они с сыном спустился вниз. А несносная супруга, леди Йена, уставилась на него в восхищении.

— Если бы я была замужем и увидела вдруг тебя, бросила бы несчастного и убежала к тебе сломя голову. Красавчик же просто!

Гринг согласился:

— В этом да, ты выглядишь значительно лучше. Паратов, не Паратов, но брутальный мужик, однозначно.

Аннарэн хлопнула в ладоши:

— Всё, всё, идём кушать! Я пирог испекла ради дорогих гостей.

— О, мамочка! Я тебя обожаю! А я тут голову ломаю, как уговорить тебя пирог испечь из клубники, — Енка радостно помчалась в столовую.

Вскоре все уплетали ещё тёплый пирог, испечённый баронессой собственноручно. Они успели съесть только по кусочку, как к ним ворвалась эльфийка местного разлива, Тома-Тасмариэль:

— Еночка, радость моя! Как я соскучилась! О, близняшки! Привет- привет. Рада видеть и ваши замурзанные в клубнике мордашки. Граф — наше вам с кисточкой. Тёть Ань, мне пирога дадут?

— Садись, Томочка, конечно, есть и для тебя пирог, как же. Где твой супруг?

— Он ещё работает, а я… — она откусила большой кусок, — шражу шуда, как ашвабажилась.

— Прожуй, — смеётся Анни.

Все смотрели на Тасмариэльку с любовью и улыбками, её просто невозможно было не любить, и можно было простить всё, что угодно. С ней всегда становилось и светлее, и веселее. Одета Тома была… Петрус был в шоке — короткое платье, не достающее даже до колена, вырез чуть не до середины груди, и абсолютно голые по самые плечи руки! КАК брат разрешает своей жене ходить в таком виде? Он этого не мог понять… Все в напряжении ждали, что он скажет. Но граф промолчал, мысленно махнув рукой.

После завтрака Гринг выкатил из гаража свою Шевроле и открыл дверцы:

— Милости прошу к нашему шалашу, — оскалился он в улыбке аллигатора.

Из прибывших одна Енка знала, что это такое, остальные — только по её рассказам. Они обошли “карету” по кругу, постучали по корпусу, дети — в восхищении, Петрус предсказуемо — со скепсисом. — И как она ездит? Без лошадей…

— А, лошадей в ней прилично, — усмехнулся барон, — не переживай, поедет, повезёт и довезёт. Погружайтесь уже.

Сел сам и пригласил Петруса на переднее:

— Граф, иди сюда, дамы сядут сзади. Мэй, Лониэлла, там для вас спецсиденья есть, детские, вы в них садитесь, а то полиция поймает, заарестуют нас, — он захохотал. Аннарэн покачала головой:

— Ну и чего пугать, кто тебя остановит. Тебя полгорода боится.

— Не боится, а уважает! — поднял он палец кверху. Она фыркнула:

— Ага, особенно Красавчик… ой, — бабуля испуганно глянула на девочку., но та не отреагировала на её реплику. Гринг посмотрел на жену в зеркало и покачал головой. В глазах его веселились вовсю те самые шерды. Машина фыркнула, рыкнула и тронулась с места. Дети прилипли к окнам, а Петрус напрягся и и оглянулся с беспокойством на свою Йену.

— Милый, в обувной!

Все, кроме Гринга, удивились.

— Мам, а зачем в обувной? Вроде, у нас всё в порядке с обувью — спросила Люсьена.

— Мы переобуем детей в кроссовки. Для завершения образа. Не в этих же ботинках им ходить. Всё же, лето. Большинство и вовсе в сандалиях ходят.

— Только мужу моему не покупайте ни кроссы, ни сандалии. У него другой образ.