Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947 - Гельмут Бон

Тем временем в лагере разгорается классовая борьба из-за волос. То, что пленный не может наесться досыта, уже давно ясно. «Но если уж положено стричь наголо, тогда надо стричь всех!» — заявляют пленные, волосы которых за последнее время успели немного отрасти и достигли длины спички.

— В Красной армии тоже всех стригут наголо! — переводит слова главврача его переводчик.

— Скажи ему, что у нас в Германии стригут наголо только преступников, отбывающих наказание в каторжной тюрьме!

На несколько дней борьба из-за волос стихает.

Но затем следует новая атака:

— Вас стригут наголо не в наказание, а только потому, что это гигиеничнее. В волосах могут завестись вши. Вши переносят сыпной тиф. Одна вошь может погубить весь лагерь!

— Вши, которые водятся в волосах, не переносят сыпной тиф. Кроме того, в лагере почти никогда не появлялись головные вши. Зато здесь полно платяных вшей, а как известно, именно платяные вши переносят сыпной тиф.

Все это происходит во второй год после окончания войны. Пленные думают: «На политическую чушь, которую они пытаются вдолбить нам в головы, мы не можем ничего возразить, но волосы не имеют ничего общего с фашизмом. Вот теперь мы можем отвечать и говорить то, что считаем правильным!»

— Дело не только в сыпном тифе, почему надо остригать волосы. Вообще, без волос гораздо чище. В длинных волосах быстрее скапливается грязь. Без волос даже мыться удобнее!

Кое-кого уже успевают остричь наголо. Но у пленных появляются новые аргументы:

— Если, как вы утверждаете, без волос гигиеничнее, то тогда почему курсанты и офицеры ходят с длинными волосами? Разве допустимо ставить их в невыгодное положение в вопросе гигиены по сравнению с нами, пленными?

Некоторые функционеры из антифашистского актива, который уже давно даже и не пытается отстаивать права пленных на длинные волосы, сделали себе модельные стрижки, оставив волосы длиной со спичку. С пробором и без пробора.

Политинструктор лагеря товарищ фрау Ларсен обращается к коменданту с просьбой разрешить военнопленным носить модельные стрижки.

— Военнопленные рассматривают это как излишнюю строгость, когда их стригут наголо. Но любая ненужная строгость лишь осложняет антифашистскую работу по перевоспитанию военнопленных!

В течение нескольких дней парикмахерам разрешают делать модельные стрижки и оставлять пленным волосы длиной со спичку.

— Вот видите, — говорят счастливые обладатели модельных стрижек своим наголо остриженным товарищам, — главное, отстоять свое мнение, чтобы русские поняли, что мы не отступим. Для этого требуется лишь немного гражданского мужества. Ясно, засранцы?

Но потом приезжает комиссия из Иванова, куда с недавних пор относится и наш 165-й лагерь в качестве вспомогательного лагеря. Поступает новый приказ: «Всех остричь! Не только на длину спички. Вообще, кто разрешил оставить волосы на длину спички?! Разрешено оставлять на ширину спички! И ни миллиметра больше!»

Пленные хотели еще раз начать дискуссию о длине волос. Вполне в духе демократии. Но в ответ на них кричат по-русски:

— Приказ! Приказ! И будучи военнопленными, вы все еще остаетесь солдатами и подчиняетесь военным приказам!

— Смотри-ка, мы вдруг опять стали солдатами! — перешептываются пленные. — Мы думали, что нас собирались демилитаризовать, чтобы мы больше не были солдатами, лишенными гражданского мужества!

— Ты просто не понимаешь, приятель! — шепчет другой, кандидатуру которого они отклонили во время экзаменов в школе. — Это их большевистский метод. Диалектика. Сегодня одно, а завтра другое. В зависимости от того, как им больше подходит!

— А как же с длинными волосами курсантов? — громко спрашивают пленные.

— Согласно приказу из Москвы, курсанты имеют право носить длинные волосы!

— Хорошо! — говорят пленные, которые теперь уже все поголовно сверкают лысинами. — А как же быть с длинными волосами офицеров?!

— Офицерам разрешается носить длинные волосы. Так принято во всем мире!

— Во всем мире принято, что только каторжников остригают наголо, но приказ есть приказ!

— Значит, офицеры как привилегированный класс имеют преимущество и в социалистическом Советском Союзе? Это хорошо!

— Но тогда почему бригадирам и поварам разрешают ходить с длинными волосами? — раздаются недовольные голоса.

— Они должны тоже постричься наголо. Только курсанты и офицеры имеют право носить длинные волосы. Это приказ!

— Посмотрим, что из этого получится! — говорят между собой пленные. Теперь они не снимают свои головные уборы даже в помещении, так как стыдятся своих лысин. Это трудно себе представить, но они действительно стыдятся.

Стоят двое остриженных наголо пленных и разговаривают, и обоим их лысины вполне к лицу. Со своими импозантными черепами они выглядят как народные трибуны в Древнем Риме.

— Они всегда опираются на приказ. На голую силу. Ты заметил, что они поступают точно так же и в политике? Возьмем, например, вопрос о восточной границе Германии. Сначала они писали в своей газете: «Трудящиеся Германии не скорбят о потере реакционных восточных земель. Восточная Пруссия всегда была оплотом крупных помещиков и милитаристов. Именно на Востоке германский империализм вынашивал коварные планы своих захватнических войн». Но потом миллионы простых немецких трудящихся с Востока заявили: «А разве мы помещики и империалисты? Почему же мы должны покинуть нашу родину?!» Тогда один из активистов написал в стенгазете: «Существуют исторические причины, почему восточные земли должны отойти Польше! Раньше на германских восточных землях проживали славяне. Это древняя славянская территория». «Как так? — спрашивают пленные. — Почему ссылаются на те времена, когда в Восточной Пруссии и Бранденбурге проживали славяне? Почему не ссылаются на времена Адама и Евы или на то время, когда германские племена жили на берегах Волги?!» (На берегах Волги германские племена не жили. Однако в полосе степи и лесостепи между Днепром и Алтаем в 3-м тысячелетии до н. э. жили общие предки всех индоевропейцев, в том числе германцев, славян, балтов, иранцев, индоариев, кельтов и др. — Ред.) Но в своей статье в стенгазете ушлый активист предусмотрел и этот случай: «Что же касается пребывания германцев на Волге, то это обычная фашистская выдумка. Но впрочем, устраивает это нас, немцев, или нет, неужели мы хотим новой войны из-за восточных земель? Вопрос стоит так: война или мир?»

— Вот видишь! — поучает пленный с черепом народного трибуна. — Таков их метод. Сначала они делают вид, как будто поступают согласно здравому смыслу и предпринимают что-то только для спасения других. Но, в конце концов, они опираются только на силу, заявляя: война или мир? Или как в нашем случае: приказ остричь всех наголо!

В следующей сводке о положении дел в лагере староста актива пишет, что стали заметны фашистские происки.

Но еще не решен вопрос с волосами бригадиров и поваров. Все пленные с любопытством ожидают, чем же все закончится.

Заведующий столовой Филипп заявляет:

— Если меня остригут наголо, я откажусь от своего поста заведующего столовой.

Филиппу разрешают сохранить свои волосы.

Большинству бригадиров тоже разрешают не стричься наголо.

— Большинству? Что значит — большинству?

— Вот этот может не стричься. Этот, этот и вон тот!

— Ну конечно, русские должны отнестись к этому внимательно!

Видимо, у русских есть какие-то свои веские причины, почему они разрешают этому, этому и вон тому не стричься наголо.

— Вот видишь! — говорят между собой пленные. — Они не выполняют даже свои собственные приказы! Это же настоящее господство произвола!

Я бы тоже охотно постригся наголо. Из солидарности со всеми угнетенными!

Но я знаю, чем это мне грозит. Когда у меня длинные волосы, то русские в караульной будке думают, что я какая-то важная птица, поэтому они спокойно пропускают меня, когда я хочу попасть в школьную зону.

Если же у меня будет лысина, то они сразу поймут, что я обыкновенная военнопленная свинья. Такие нравы, как в нашей караульной будке, царят повсюду: одежда и прическа красят человека! Или, иначе говоря, по одежке и волосам встречают!

Когда из-за некстати выскочившего фурункула мне нужно было на два дня лечь в госпиталь, я понял, что волосы мне не спасти. Каждого, кто поступал в госпиталь, тотчас остригали наголо. Это доставляло огромную радость русскому главному врачу, который в остальном был настоящим спасителем для пленных.

— Дружище, а как же твои волосы? — сокрушаются остальные работники кухни, которых пока еще не остригли, когда я отправляюсь в госпиталь.

— Курсант? — спрашивает меня санитар в душевой.