100 великих литературных героев - Виктор Еремин

Бесспорно, «Развязка» значительно снижает в комедии силу искусства, но какого? Того самого, которое давно производят от одного корня со словами «искус» или «искушение» для толпы. Она уничтожает смех ради смеха, забаву ради забавы – все то, что навязывается нам сегодня под видом единственно возможного смеха кумирами веселящейся новорусской России.

Гоголь же обратил нас лицом к гнездовищу бесовских страстей, бесчинствующих в душах наших. Отсюда и великая немая сцена в конце комедии – зрителю дана возможность всмотреться в бесов своей души, прочувствовать всю их смехотворность, их зло и смертельную опасность.

Но главными героями великого творения писатель сделал Совесть – Ревизора (он не появляется на сцене, поскольку по расчету Гоголя постоянно присутствует в душе каждого из нас) и ложную совесть – Ивана Александровича Хлестакова (автор называет ее «светской», но сегодня лучше подошел бы термин «гламурная» – то есть красивая, всем напоказ, но фальшивая, «липовая» до омерзения). Не зря столь блистательно охарактеризовал Хлестакова советский литературовед Юрий Владимирович Манн, по сути раскрывший главные свойства гламурной «совести»: «…как вода, принимает форму любого сосуда… необыкновенная приспособляемость: весь строй… чувств, психики легко и непроизвольно перестраивается под влиянием места и времени». [246]

В «Ревизоре» Николай Васильевич Гоголь, смиренно приняв свое мессианское предназначение, рассчитывал силой смеха еще в молодости отвратить людей от гламурной хлестаковщины и от лелеемых и поощряемых ею бесовских страстей. В этом кроется и величие гоголевского провидения; и трагедия великого гения, уже при жизни обращавшегося к глухому к его призывам и преданному страстям обществу; и его поражение, поскольку хлестаковщина ныне заполонила мир и развязно потешается над своим обличителем.

Павел Иванович Чичиков

«…Гоголь великий русский поэт, не более; “Мертвые души” его – тоже только для России и в России могут иметь бесконечно великое значение. Такова пока судьба всех русских поэтов… Никто не может быть выше века и страны; никакой поэт не усвоит себе содержания, не приготовленного и не выработанного историею. Немногое, слишком немногое из произведений Пушкина может быть передано на иностранные языки, не утратив с формою своего субстанциального достоинства; но из Гоголя едва ли что-нибудь может быть передано… Повторяем: чем выше достоинство Гоголя как поэта, тем важнее его значение для русского общества, и тем менее может он иметь какое-либо значение вне России. Но это-то самое и составляет его важность, его глубокое значение и его – скажем смело – колоссальное величие для нас, русских. Тут нечего и упоминать о Гомере и Шекспире, нечего и путать чужих в свои семейные тайны. “Мертвые души” стоят “Илиады”, но только для России: для всех же других стран их значение мертво и непонятно». [247]

В процитированной статье В.Г. Белинский, полемизируя с К.С. Аксаковым, [248] поставившим «Мертвые души» на одну планку с творениями Гомера и Шекспира, взялся доказать, что писатель Н.В. Гоголь по своему значению в мировой литературе стоит гораздо ниже «Гомера, Шекспира, Байрона, Гёте или Шиллера». Тут и кроется историческая ограниченность и непонимание великого критика, не отличавшего всемирную читательскую аудиторию, писателей, как явления субъективные, и мировую литературу, как явление объективное и как исторический процесс, – явления суть совершенно разные, а к XXI в. порой диаметрально противоположные.

Признаем и тот факт, что умница В.Г. Белинский никогда и не смог бы понять эту разницу в силу атеистической направленности его мышления, и, следовательно, высота гения Н.В. Гоголя для него изначально была недоступна, какими бы увлекательными, а порой и точными не представлялись статьи великого критика о нем.

Гораздо ближе к осознанию всемирного значения творчества Н.В. Гоголя подошел К.С. Аксаков. И это понятно – он рассматривал творение писателя не только с духовных позиций, он из уст самого Николая Васильевича знал о тех вселенских проблемах, которые тот пытался разрешить в «Мертвых душах», и, исходя из своих воззрений, во многом путанных, более оценивал первичный результат этих намерений, чем сугубо художественное произведение.

Чтобы осмыслить всемирное значение личности Н.В. Гоголя и мощь его подспудного влияния как на мировую литературу, так и на мировую философию, необходимо понять внутреннюю суть центрального литературного героя в судьбе и творчестве писателя – Павла Ивановича Чичикова. Сделать это относительно не сложно, поскольку творчество Н.В. Гоголя в данном аспекте – одно из наиболее четко и мудро проанализированных в истории, вековая отечественная и мировая критика уже давно разложила все по полочкам и дала нам самые верные ориентиры. Быть может, оттого Николай Васильевич и стал нынче одной из самых ненавистных личностей в определенных политико-литературоведческих и мистических кругах России? И уж совсем иное дело, что в XX столетии в воинственно атеистическом СССР для подавляющего большинства населения нашего Отечества эти выводы находились если не под запретом, то в кладовых дореволюционных запасников.

К работе над поэмой «Мертвые души» Николай Васильевич приступил в середине 1835 г. в Петербурге. Предполагают, что сюжет был подсказан ему А.С. Пушкиным, но доказательством этому служат только слова самого Гоголя. Отсюда и возникла ныне активно будируемая злопыхательская версия о том, что сюжеты «Мертвых душ» и «Ревизора» были Николаем Васильевичем украдены у великого поэта, после чего и наступило охлаждение в их отношениях. Часто цитируются слова, якобы со смешком сказанные раздраженным Пушкиным в семейном кругу: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя». [249]

Серьезную полемику по этому вопросу вести бессмысленно, поскольку налицо подтверждение русской присказки: «Человек предполагает, а Бог располагает». Если бы Гоголь бесчестно использовал пушкинские сюжеты и написал пошленький водевильчик или талантливые, но глупенькие поделки, разбирательство о хищении сюжетов имело бы смысл. Но русским гением были созданы шедевры не просто мирового значения, а определившие пути становления одной из величайших литератур мира! О чем еще можно здесь дискутировать? К 1835 г. Пушкину оставалось жить немногим больше двух лет, создать что-либо по этим сюжетам у него не оставалось времени. Идеи «Ревизора» и «Мертвых душ» должны были найти своего выразителя. С согласия ли поэта или только по воле высших сил они перешли к Николаю Васильевичу, нас это не касается. Мы, люди XXI в., обязаны – именно обязаны (!) – знать только одно – гений Гоголя создал гениальные творения! Все прочее – демократическая блажь, бессмысленная попытка обличить историю, вольтеровская зависть к славе мертвых.

Как уже говорилось выше, работа над «Мертвыми душами» шла очень тяжело. Гоголь быстро, но в общих чертах нашел главного героя, набросал сюжет, поставил перед собой центральную, и как выявило время – ошибочную и неподъемную для него задачу: «Начал писать “Мертвые души”… Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь» [250] … Как точно отметил Владимир Владимирович Набоков, «искать в “Мертвых душах” подлинную русскую действительность так же бесполезно, как и представлять себе Данию на основе частного происшествия в туманном Эльсиноре. А уж если речь зашла о “фактах”, то откуда Гоголю было приобрести знание русской провинции? Восемь часов в подольском трактире, неделя в Курске, да то, что мелькало за окном почтовой кареты, да воспоминания о чисто украинском детстве в Миргороде, Нежине и Полтаве? Но все эти города лежат далеко от маршрута Чичикова». [251] Другими словами, попытки представить поэму «Мертвые души» как, скажем, обличение крепостнической России несостоятельны и насквозь пропитаны политической демагогией.

Работа застопорилась на третьей главе. С самого начала Гоголь понимал, что «Мертвые души» должны стать главным произведением его жизни, и, сникший в петербургской обыденности, в июне 1836 г. он решился выехать за границу (первоначально в Германию, затем в Париж и Рим), где с краткими перерывами провел почти двенадцать лет.

Смена обстановки благотворно сказалась на творческом самочувствии писателя. Уже к осени 1836 г. он полностью переделал ранее написанное и попытался определиться с жанром будущего произведения. Пока еще Гоголь думал о романе, но все чаще стал упоминать о поэме.

Существует несколько трактовок такого определения жанра «Мертвых душ», но наиболее достоверной представляется преднамеренная аналогия с «Божественной комедией» Данте, которая, как общеизвестно, послужила основой для структурирования «Мертвых душ». Поэма должна была состоять из трех частей: Ада, Чистилища и Рая. Ад Гоголем был написан, и все мы его читали, предполагаемое Чистилище Гоголь сжег, остались только черновые наброски пяти глав, за Рай он даже не брался.