100 великих литературных героев - Виктор Еремин

Гораздо важнее иное. Николай Васильевич представил Тараса Бульбу великим, могучим борцом и мучеником за православную веру. Обратите внимание на казнь Тараса. Если бы он был простым разбойником или бунтовщиком, по законам тех времен поляки посадили бы его на кол, или четвертовали бы, или повесили. Но Бульба был сожжен живьем, как в католическом мире поступали только с закоренелыми еретиками!

Отсюда вытекает и иное понимание казацких походов. Вспомним историю. С тех далеких времен, когда, преследуя корыстные политические интересы, литовский князь Ягайло изменил православной вере, принял католичество и женился в 1386 г. на польской королеве Ядвиге, в западных землях, испокон века принадлежавших дотатарской Руси, началась насильственная католизация населения. Знать большей частью добровольно принимала чужую веру, а вот беднота, которой, как обычно, нечего было терять, кроме жизни и веры, отказывалась. Польско-литовские католики огнем, мечом и подкупом принуждали людей принимать чужую веру. Процесс этот продолжается по сей день, только принял иные формы. Что уж говорить о временах Тараса Бульбы, когда едва прошло двадцать лет после польского нашествия на Русь. Именно поэтому каждый казацкий поход в землях польско-литовской короны был не разбойничьим нападением, а возмездием за бесконечное насилие и поругание православия и русского народа.

Вот мы и подошли вплотную к национальному вопросу. Для Гоголя такого вопроса не существовало: он писал о едином великом русском народе, который был представлен в его повести могучим античным героем Тарасом Бульбой. Никогда Бульба не был ни украинцем, ни белорусом, ни великороссом. Он был русским казаком, и этим сказано все. Никогда Гоголь не был украинским, белорусским или великоросским писателем. Он был русским писателем и иным быть не мог!!! И сколько бы постсоветская националистическая буржуазия ни пыталась разодрать русский народ на «братские» ошметки, в мире стояли, стоят и будут стоять на защите единого Отечества такие духовные глыбища, как Гоголь и его Тарас. И не только они, но и многие-многие творцы единого русского народа, которые не подвластны временным политическим инсинуациям и всегда дадут отпор невежам оттуда, свыше, где суд вершится не людьми.

Тарас Бульба – великий герой русского православного единения, герой-защитник, герой-мститель. Вряд ли Николай Васильевич, создавая свою бессмертную повесть, думал о том, что пишет величайшее патриотическое произведение нашего народа. Но так оно вышло, и не может сегодня не биться тревожно сердце каждого нормального русского человека, когда он читает вещие слова погибающего за веру и товарищество Тараса:

– Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся казак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..

…Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу! [237]

Ревизор и Хлестаков

«Пришлите, прошу вас убедительно, если вы взяли с собою, мою комедию “Женитьба”, которой в вашем кабинете не находится и которую я принес вам для замечаний. Я сижу без денег и решительно без всяких средств; мне нужно давать ее актерам на разыграние, что обыкновенно делается, по крайней мере, за два месяца прежде. Сделайте милость, пришлите скорее и сделайте наскоро хоть сколько-нибудь главных замечаний.

Начал писать “Мертвых Душ”. Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон. Но теперь остановил его на третьей главе. Ищу хорошего ябедника, с которым бы можно коротко сойтись. Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь.

Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или несмешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию. Если же сего не случится, то у меня пропадет даром время, и я не знаю, что делать тогда с моими обстоятельствами. Я, кроме моего скверного жалования университетского – 600 рублей, никаких не имею теперь мест. Сделайте же милость, дайте сюжет; духом будет комедия из пяти актов, и клянусь, куда смешнее черта! Ради Бога, ум и желудок мой оба голодают.

Мои ни “Арабески”, ни “Миргород” не идут совершенно. Черт их знает, что это значит! Книгопродавцы такой народ, которых без всякой совести можно повесить на первом дереве». [238]

Именно эта небольшая записка, носящая преимущественно деловой характер, является сегодня основным доказательством того, что сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ» были подсказаны Гоголю А.С. Пушкиным, что помимо воли выводит нас на вопрос о личных отношениях двух великих русских писателей.

Казалось бы, кому какое дело до того, кто с кем и как дружил или не дружил. Но спор о дружеских отношениях между Гоголем и Пушкиным еще с XIX в. превратился в ожесточенный спор между различными лагерями литературоведов и историков. Причем дискуссия зачастую носит оскорбительный для Гоголя, как более молодого по возрасту и менее родовитого по происхождению, характер. Не станем перечислять различные версии, надуманные извращенными мозгами старой и современной интеллигентщины, некоторые из них переходят все границы нравственности и человеческого достоинства.

Нас интересует куда более важный вопрос: каким образом явилось на свет то грандиозное совершенство, которое ныне мы называем Великой Русской Литературой, не просто самобытной, но коренным образом отличающейся ото всех прочих литератур мира и даже во много крат превосходящей всех их по своей нравственной силе и мыслительной глубине.

Со времен Ф.М. Достоевского и особенно Ап. Ап. Григорьева никто уже не сомневался, что ее основоположником является А.С. Пушкин, который и есть «…наша такая, на первый раз очерком, но полно и цельно обозначившаяся душевная физиономия…». Однако потому и сказал критик о «первоначальном очерке физиономии», что в творчестве своем Александр Сергеевич был еще слишком близок к западноевропейской, то бишь аристократической литературе начала XIX в. Более того, существовал риск, что благодаря А.С. Пушкину и М.Ю. Лермонтову русская литература неизбежно пойдет по западноевропейскому пути развития. Но явился Н.В. Гоголь и повел русский мир к неведомой тогда и непостижимой сегодня Великой Литературе.

Первым осознал это выдающийся русский философ и литературовед (после 1917 г. эмигрант, отчего в советское время его труды были известны лишь узкому кругу специалистов) Константин Васильевич Мочульский (1842–1948), который впервые подчеркнул в своем фундаментальном исследовании 1934 г. «Духовный путь Гоголя»: «В нравственной области Гоголь был гениально одарен; ему было суждено круто повернуть всю русскую литературу от эстетики (читай: от плотского. – В.Е. ) к религии… Все черты, характеризующие “великую русскую литературу”, ставшую мировой, были намечены Гоголем: ее религиозно-нравственный строй, ее гражданственность и общественность, ее боевой и практический характер, ее пророческий пафос и мессианство. С Гоголя начинается широкая дорога, мировые просторы». [239]

Скажем больше, именно Николай Васильевич Гоголь стал первым из пяти гениальных богоискателей [240] или из пяти (используя шутливо-обиженное, но очень точное определение Н.С. Лескова) «ересиархов» [241] Великой Русской Литературы, чье творчество составило ее скелет и тем самым определило ее лик и содержание. Речь идет о самом Н.В. Гоголе, а также о Ф.М. Достоевском, Н.С. Лескове, Л.Н. Толстом и об А.М. Горьком. Такая постановка вопроса ничуть не умаляет роль и других непревзойденных русский писателей, образовавших плоть Великой Русской Литературы, но речь идет именно о той пятерке, которая в своем богоискательстве слила ее в единое и неразделимое торжество национального гения.

Бесспорно, богоискательство у каждого из «ересиархов» имело свои особенности, но в двух важнейших вопросах они были едины:

во-первых, в искренней и всеобъемлющей любви к своему народу, к своей земле и к своей стране;

во-вторых, в критическом отношении к обюрократившейся церковной иерархии, шедшей по стопам Иудушки Головлева и оправдывавшей Божьим словом преступления власть имущих против своего народа; в поисках правды богоискатели обращались к народному православию, в первую очередь – к уникальному русскому явлению – старчеству, а также независимо от церковников изучали и трактовали Священное Писание, в художественных образах разъясняя свое понимание его.

Путь каждого «ересиарха» к Богу был различен, но, как правило, начинался с интуитивного зарождения в душе необходимости такого поиска, что непременно отражено в творчестве писателя. Именно по этой причине пытаться рассматривать любого героя произведений богоискателей без учета их религиозных воззрений значит преднамеренно заблуждаться.