Ангел гибели - Евгений Сыч

— Да и свергнут, — задумчиво сказал гость, — тоже мало радости. Свято место пусто не бывает, а уж крови при этом… Все прежнее тогда просто не в счет.

— Знаю, — кивнул У. — Так и есть.

— Сын у тебя, однако, — подумал вслух Пастырь. — Впрочем, если встретимся, поговорю я с ним. Приходилось мне с подобными сталкиваться. Нужные они правительству люди, даже если сами правители этого недопонимают. Меня раз с таким вот вместе казнить собирались, но его выпустили — мятежника, убийцу. Интересный был тип, вот только времени поговорить с ним по-настоящему не нашлось.

— Обидно?

— Нет. Я, кстати, слышал, что он уехал в метрополию и вел потом вполне добропорядочное существование. Может, своим умом дошел… Теперь уже не узнаешь, краток век человеческий. А с сыном твоим поговорю. И вообще мне здесь многое любопытным показалось. Ты мне общую картину здешних событий дать можешь?

— Не могу, — сказал У, — я давно уже ни с кем не общаюсь. Неинтересно мне как-то. Нового не жду.

— Это ты зря. Пожалуй, нового и немного, но кое-какие нюансы всегда появляются. Веяния неожиданные. А у нее ты спрашивал, а? — Пастырь кивнул на женщину. — Она ведь недавно у тебя? И не от хорошей жизни сюда пришла.

— Мы разговаривали, — ответил У, — но так, смутно. Общей картины женщина все равно дать не может, а детали мне ни к чему. Зачем человеку в душу лезть? И без меня любителей спрашивать и специалистов развелось — хоть отбавляй.

— Ты не прав, — мягко настоял гость, — спрашивать человека надо, чтобы беду расшевелить, чтобы прорвалась она и вытекла, не лежала камнем на сердце.

— Обидели? — обернулся он к женщине. Женщина молча кивнула.

— Мужа убили? — она опять кивнула.

— За что?

— Не знаю.

— А дети?

— Не дал Господь.

— Молодая ты еще, — сказал Пастырь. — Детей тебе нужно. Дело женщины — дети, и не надо думать о мертвых. Потому что ожидание беды всегда страшнее, чем сама беда, а мужу твоему ничто уже не грозит, ничего с ним худого больше уже случиться не может: там он уже. И тебе нужно идти самой с того места, где остановился он, и путь твой, женщина, — дети. Сказал я уже об этом и вновь повторю, чтоб крепче запомнилось. Жить надо, жизнь коротка и путь короток, а печалиться о прошлом — останавливаться в пути. Не дело это для того, кто должен идти дальше. Поняла меня?

Помолчали. Опечалились. Женщина ушла вглубь.

— Давай спать ложиться, — предложил гость, — устал я сегодня, прошел много.

С Я Пастырю довелось встретиться вскоре: хрупким оказалось его христианское воинство, и вновь вернулся он к отцу отдохнуть от поражений.

Еси Бог. Как у каждого бога, у него много имен. Есть известные, есть тайные. По мере увязания в прогрессе, тайных имен люди узнают все больше. И становятся сильнее. Не так давно явилось миру еще одно имя божье — Случай. Как всегда при узнавании, люди пораскинули мозгами и успокоились на том несколько более, чем до. Подходит, — решили люди об этом имени бога. Соответствует. Но Случай — не самое заветное из имен. Доказательства? Пожалуйста. К вам приходят и вам говорят, что вы, допустим, племянник несчастливого во всех отношениях царя Николашки. И за это вас немедленно должны расстрелять. «Случай!» — думаете вы, соглашаясь. И не протестуете, не противитесь — куда уж тут денешься! Идете и расстреливаетесь. А не случай тому виной, нет, не случай. Случай — это так, частность. Главное — ситуация. Посмотрите на календарь. Ну, племянник, но ведь некоторое время назад обстоятельство это не пули бы вызывало, а лишь почтительность, готовность услужить. А через некоторое время, чуть позже, — не пули и не готовность, а пожатие плечами явилось бы результатом обнародования этого факта вашей биографии. Или возьмем не время, а расстояние: сместить бы вас в тот самый опасный момент на пару тысяч километров в избранную сторону, — и опять же нечто другое, а не расстрел, вызовет известие. Ситуация — бог, перед которым бессилен даже тот, кто прочих богов презрел. Ибо сказано: «Экспорт революции невозможен, поскольку сама революция невозможна без революционной ситуации».

Воспоем же в унисон: несть бога, кроме, ныне и присно и во веки веков. Амен!

— Останься!

— Зачем?

— Останься сегодня со мной, не уходи. Они все спят, и Пастырь, и сын. Останься!

— Ладно.

— Садись сюда, поближе ко мне.

— Зачем? Но пусть, да, ладно, села. И все же?

— Ты не понимаешь?

— Понимаю, наверное. Слава богу, не маленькая. Только не нужно же тебе это.

— Нужно.

— Ты уверен? Сынок твой мне о тебе порассказывал как-то, и знаешь, я не совсем уверена…

— А это и проверить можно, — усмехнулся У.

— Изволите говорить пошлости?

— Что ж я, ненормальный, по-твоему? Слишком много вы все обо мне знаете, больше меня знаете, что нужно мне, чего — нет.

— Ты обиделся?

— Я позвал тебя. К чему столько слов? Разве ты не ждала, что я позову?

— Не сейчас, раньше, ждала. Когда мы одни были. Но что же мы — здесь жить будем?

— А чем тебе плохо здесь?

— Пещера твоя — не дом, а так, природа, романтика. А мне дом нужен.

— Дом? У кого сейчас есть дом? У тебя был, а где он, и много ли было радости? Сама к людям не идешь, а со мной — пошла бы?

— С тобой — пойду.

— И что? Огород заведем, стены поставим, сеять что-нибудь будем?

— Ты этого, наверное, не умеешь?

— Да не в этом дело, умел когда-то, научусь, если надо будет.

— Правда? Ну так пойдем!

— А тут — не согласна? Разве дом и огород сделают тебя счастливой? Ты ведь живая, теплая, тебе нужно детей рожать, он прав, Пастырь.

— Подожди, я еще хочу сказать тебе. Мне кажется, ты все-таки не сможешь жить с людьми, потому что твое место здесь, а я для тебя просто прихоть.

— Опять за меня решаешь!

— Ты бы сам решал, и не нужно было б брать твое на себя. Я понять хочу. Что ты можешь? Думать? Но этим не проживешь и детей не прокормишь. Чем ты занимался в жизни, в той жизни, с людьми? Пахал?

— Нет, не пахал. Пастухом был когда-то, рыбу ловил и прочее.

— Что — прочее.

— Убивал. Людей я убивал. Это ведь тоже профессия, хлеб дает не хуже другой.

— А если вернешься к людям, опять убивать будешь?

— Нет. И оставим богу богово, а кесарю кесарево. Что тебе сейчас прошлое или будущее? Зачем? В жизни человеческой легких путей не бывает. В конце легкого пути всегда тупик или ловушка, можешь мне поверить. Время, оно не с косой, просто — косое, я перед ним — босой. Можно приблизиться к раю, можно, но только не сразу. Ты понимаешь?