Ангел гибели - Евгений Сыч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что они делают?
— Условия обеспечивают. Смотри дальше. Организующая воля постепенно брала верх. Передние оттаскивали погибших, освобождая места для новых. Начали расчищать дорогу. Пригоршнями разрывали, разравнивали снег, разбрасывали камень. Замерзали, надрывались, падали, но медленно-медленно продвигались вперед. И потом снова пошли по дороге, подравнивая на ходу ряды. Складываясь в колонну.
Теперь у колонны был новый авангард, пробившийся сквозь лавину, и новый хвост — те, что успели пройти до начала бедствия и догнать в пути отставших ранее.
— Вот и все, что ты можешь сделать, — прервал молчание Пастырь. — Самый максимум.
— А если убивать по одному?
— Сам думай.
— По трупам будет труднее идти.
— Что ж, движение еще немного замедлится. Не более.
— А если колонну вовсе уничтожить?
— Уничтожить жизнь?
— Останутся те, которые живут в деревнях. Пахари останутся.
— Ты уверен, что люди в деревнях — не те, что идут в этой колонне? А не кажется тебе, что это те же люди, только ракурс другой? Ведь сейчас ты смотришь на них с вершины. Сапожник, который сидит на углу и чинит сандалии, всю жизнь сидит, не сходя с места и чинит, — он тоже идет. Участвует в общем движении. И сандалии, прошедшие через его руки, — экономическая база, опора для нового витка колонны, для очередного витка.
— А я?
— Ты? Ты тоже идешь, но не в строю, и потому обречен. Спустившись с вершины, ты опять вернешься на тот же круг.
ДОРОГАЯ иду по дороге, по черному асфальтовому шоссе, залитому ртутным светом фонарей. Фонари отражаются в лужах на мокром асфальте. Я иду вдоль фонарей навстречу горизонту, иду долго, и ноги мои мокры. День сменяет ночь или ночь день, я не знаю. Здесь всегда светло от фонарей, а в той стороне, куда я иду, будет еще светлее. Надежды, повешенные на фонарях, — это мои мечты. Я в них верил в детстве. Может быть, я сам развесил свои мечты на фонарях, чтобы лучше было видно. Чтобы больше не возвращаться к ним. Я иду к горизонту — финишу Ахиллеса и черепахи. Горизонт уходит: я слаб и медлителен. До горизонта, говорят, невозможно дойти. Я знаю, есть много способов для того, чтобы горизонт утратил свое значение. Можно построить дом и замкнуться в четырех стенах. Нет горизонта для спящего или мертвого. Для отшельника в его лесу. Для уходящего в космос. Но я-то иду пешком, и если остановлюсь, он тоже остановится, замрет, стабилизируется. Что я еще могу? Залезть на столб? Горизонт отодвинется. Наклониться? Он приблизится, но едва едва, незаметно. Закрыть глаза? Но это не решает проблемы. Я обречен видеть горизонт вечно. Цель моя недостижимая, друг мой, ведущий за собой, враг убегающий, любовь безответная — горизонт.
— Но что-нибудь можно сделать? Что-нибудь можно?
— Можно, — сказал У. — Можно увести часть людей в сторону, чтобы они протаптывали новую дорогу в снегах и скалах. Только стоит ли?
— А если остановить?
— Тогда погибнет все. Человек должен двигаться.
— Куда?
— Вперед.
— По кругу?
— Ты можешь предложить лучший путь? Нет? Значит, по кругу.
Все трое замолчали. Леденящая тишина вершины окутала их. Надо было спускаться, они понимали это, но стоило поддаться тишине — и видения плотно обступили каждого. Их мысли переплелись, оделись плотью. «Я не понимаю все-таки, — молча спорил с Пастырем Я, — почему люди обречены несвободе? Почему виноградари должны отдавать виноград свой, плоды труда своего? Ведь своими руками виноград взращивали, своим потом поливали, легко ли?» — «Но ведь сказано же, — возражал ему Пастырь, — что хозяин виноград насадил, обнес его оградой, построил башню, вырыл колодец; виноградари пришли на все готовое». — «Да полно, сам ли хозяин насадил? Чьими руками? Не своими же? Сказано: люди у хозяина в подчинении. Чужими руками!» — «Это уже не суть важно. К тому же сына его виноградари убили, сына, понимаешь?» — «Но если виноградник — орудие эксплуатации или то, что дает прибыль, тогда эксплуатируемые могут защищаться любым образом, в конце концов. И убийство сына — лишь средство, одно из». — «А если взглянуть на эту историю символически? Если виноградник — царство божие, которое виноградари должны не для себя оставлять, но отдавать людям?» — «Людям? Хозяину, Пастырь, хозяйскому сыну!» «Нет, ты тут не темни, виноград — это виноград, плоды труда, ценность, которую виноградари своим трудом производят, и по справедливости всякое посягательство вправе они отвергать». — «Ты все упрощаешь, сын мой!» — «А ты усложняешь!» — «Думаешь, истина в простом?» — «Не будем об истине. Если бы люди знали истину, то с виноградом как-нибудь разобрались бы. А пока ходят по кругу, плечо к плечу. И нет истины, а есть виноград, и надо за пего драться».
У в спор сына с Пастырем не вступал. Он вдруг до боли отчетливо увидел, чем все это кончится. Когда они спустятся с вершины, а это неизбежно, У пойдет за рисом в то место, где крестьяне всегда оставляли ему свои приношения. Он пойдет, это тоже неизбежно, ведь нужно кормиться и кормить гостей, а он так и не собрался завести хозяйство, чтобы ни от кого из живых уже не зависеть. Он возьмет мешок с рисом, легко взвалит его на плечи и сразу же почувствует тяжесть пристального взгляда со стороны. У поправит мешок поудобнее и пойдет в гору нарочито медленно, надеясь, вдруг не удержатся, начнут бить. Но никто не станет его преследовать, прошуршат сбоку по кустам — и все. А когда доберется У до своей пещеры, он увидит то, чего не хотел бы видеть. Солдат увидит он, много солдат. Они будут стоять недвижимо и слушать Пастыря, смотреть на Пастыря, ловить каждое его слово. У тоже посмотрит на друга: сильно порублен. Кровь уже перестала течь, свернулась черными корочками, и выбитый глаз медленно подтягивался по щеке назад, в пустую глазницу. У не станет слушать его слов, а пройдет сквозь солдат и склонится над трупами сына и женщины. «А ведь я думал, что он бессмертен, — подумает У. — Почему я был уверен, что он тоже бессмертный? Потому, что мой сын?» В белую шею женщины глубоко вошла стрела. У погладит стрелу и отдернет руку, испугавшись, что сделает больно. Поднимется, беспомощно оглядываясь. Поодаль, сбоку от солдат, будет стоять, опустив руки и тоже внимая Пастырю, тень. У подойдет к тени, тронет за плечо. «Что же ты, — спросит У, — что же ты, тень!» — «Они ждали, когда вы уйдете, — очнувшись, забормочет тень. — Они охотились за ним». — «Зачем?». «Не понимаю, зачем». «Врешь?» — «Чтобы мир был. Молодые офицеры, заговор. Правительству был нужен Я — на нем горели все, кто присоединялся. А эти решили мир установить, инициативу проявили». — «А ты — продал?» — «Я опоздал!» — «Продал». — «Нет, какой мне смысл?» — «Ты от правителя приставлен?» — «Да». — «Переметнуться решил?» — «Нет, просто опоздал, как вы не понимаете?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});