ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх - Гвидо Препарата

23 августа 1939 года новый министр иностранных дел Гитле­ра приземлился в Москве, а поздним вечером дело было сдела­но: нацистская Германия и большевистская Россия подписали поразительный Пакт о ненападении — пакт Молотова — Риб­бентропа. Жемчужиной этого документа стал секретный про­токол, предусматривавший раздел Польши между двумя догова­ривающимися сторонами, — то была передышка перед великой бойней.

Потом в присутствии нацистских гостей красный царь вы­пил за здоровье фюрера, дождался отъезда Риббентропа и от­кровенно высказался в узком кругу: «Конечно, все это игра, в ко­торой каждый стремится обвести другого вокруг пальца. Я понимаю, чего хочет Гитлер. Он думает, что перехитрил ме­ня, но на самом деле это я перехитрил его... мы немного оття­нем начало войны...» (175)

До начала Второй мировой войны оставалось меньше недели.

12 августа, всего за две недели до заключения русско-герман­ского мирного договора, Эрнст Юнгер завершил окончатель­ный вариант своего романа «На мраморных скалах», который будет опубликован осенью того же 1939 года. Эта книга стала главным романом Третьего рейха, романом, написанным пев­цом германской военной касты (176). При аллегорическом про­чтении книга представляет собой эзотерическое повествова­ние, о превратностях судьбы Германии с момента окончания Великой войны до кануна войны Второй мировой; символика книги была временно использована гитлеровцами в их полити­ческих целях.

В романе «На мраморных скалах» рассказана история двух братьев, которые, будучи рыцарями, принимали участие в вой­не за Альта-Плану, но потом бросили мечи и предались благоче­стивым размышлениям за монастырскими стенами. Святилище монастыря — о происхождении ритуала в книге ничего не сказа­но — наполнено змеями, клубок которых периодически распу­тывается, и тогда становится видимым геральдическое пыла­ющее колесо — свастика.

Однажды братья были посвящены в члены братства, назы­ваемого орденом Мавританцев (177). Сила была тем началом, которому поклонялись в их ложах, а устав братства требовал, чтобы господство проявлялось бесстрастно, как в смутные времена, так и в эпохи мира и порядка, поэтому нет ничего удивительного в том, что в подземных коридорах Мавритании можно было видеть мирно беседующими между собой членов смертельно враждовавших между собой партий. Все они были учениками одного и того же мастера. Таким мастером был Главный Смотритель, страшный великан, более величествен­ный, чем сама жизнь, наполовину гигант, наполовину зверь — грозный тиран, земной до мозга костей, но соблазненный «ме­тодом».

Угнездившись на мраморных скалах, возвышавшихся над процветавшими графствами Марины, отшельники с вожделе­нием взирали на простиравшуюся к югу Бургундию и на остров Альта-Плану, покрытый вечными льдами. На севере, за кромкой скал лежали пределы Кампании, переходившие в болотистую местность по мере приближения к полукружию густых и диких зарослей лесных владений Главного Смотрителя. Там, в месте, известном как Роща Живодера, можно было украдкой наблю­дать, как приспешники Смотрителя с неслыханной жестокос­тью приносят кровавые жертвы.

Война на границах Альта-Планы навсегда покончила с поряд­ком и миром, царившими в прибрежных владениях: там исчезло самое понятие о чести. Марина, ставшая теперь гнездом пре­ступников, кишела чужеземными агентами и шпионами, явив­шимися туда из темных северных лесов. Из-за войны командую­щий армией Биденгорн приобрел значительное влияние. В гуще беспорядков и смуты его расположения искали как предводите­ли кланов, так и всякий сброд, с которым он пошел на компро­мисс, уступив им власть в некоторых областях. Дурная кровь хлынула из лесов в жилы мира, и слабые восстали против зако­на, который господствовал над ними ради их же блага. Сопро­тивление мятежной ярости охотников и еще более грубых и ди­ких лесных жителей олицетворял собой гордый Беловар, главный пастух Кампании. Этого Беловара часто видели в мона­стыре. Ферма его была домом для многих сынов земли, не желав­ших смириться перед силами тьмы.

Однажды Бракмарт, член братства Мавританцев, одержи­мый мечтой о возрождении солнечных храмов старой расы богов, явился к отшельникам в сопровождении молчаливого юного принца и заговорил о своем плане. Бракмарт поведал принявшим его отшельникам о своем намерении попытать счастья на севере, где он воплотит в жизнь свою теорию, и в новом людском муравейнике хозяева будут отделены от ра­бов, и никогда больше не будет им позволено смешиваться между собой.

По совету таинственного священнослужителя, главы матриархальной церкви, маячившей на заднем плане сцены, Бракмарт и принц, вместе с присоединившимися к ним братьями, двинулись на завоевание демонического леса. Их поддержали в этом предприятии Беловар и Сомбор, дородный сын Белова­ра, которые натравили на мастифов Смотрителя две своры своих рычащих псов, возбужденных кровью, которую они слизали с флагов своих хозяев.

Собаки Беловара — гордость старика — храбро дрались в ужас­ных нечестивых зарослях, но красные собаки Смотрителя, леде­нящий хохот которых был слышен издалека, одолели их числом. Красная Тряпка, огромный колосс, ведущий за собой красную свору, с такой невиданной яростью набросился на Беловара и его собак, что вскоре ряды пастухов дрогнули. Они были подавлены превосходящей силой: один за другим они погибали, безжалостно убитые врагами. Отступая, братья увидели на опушке Рощи Живодера отрубленные и насаженные на пики головы Бракмарта и принца. Когда они вернулись в Марину, было уже поздно: взору рассказчика открылась картина страшного разру­шения, он долго не мог отвести взгляд от руин городов, которые превратились в дымящиеся развалины, среди золы которых, словно рубины, пылали огни пожарищ.

В сумрачном финале фантазии Юнгера Красная Тряпка ве­дет свои полчища в последнюю атаку на убежище отшельников в мраморных скалах, но когда собаки ада врываются в ущелье, на них набрасываются священные змеи и душат собак одну за другой

Между тем крестьяне сбиваются в толпы и на перегруженных кораблях устремляются из поверженной и разрушенной Марины в Бургундию и Альта-Илану. Братья садятся на один из таких кораблей и достигают на нем ледяного поля, окружающего видимый остров, где их — в уютной усадьбе — принимают гостеприимные друзья, — друзья, бывшие некогда рыцарями, с которыми сражались братья в той давней войне. При виде этого убежища рассказчик заключает: «Мы почувствовали, что вернулись домой».

Рассказчиком был сам Эрнст Юнгер, а братом Одо его млад­ший брат Фридрих Георг, оба они — в унтер-офицерском чине — ревностно сражались на Западном фронте в Первую мировую войну, в той «давней» войне с Британией — ледяным Альбионом, выведенным в романе под названием Альта-Плана, находившая­ся напротив Бургундии, то есть Франции. Марина — это Герма­ния, а прибежище отшельников — это что-то вроде ложи Туле: место обитания элиты, оккультистов, наивысшее достижение ду­ха созидателей Новой Германии — протонацистов типа Юнгера, который с самого начала был причастен великой сети власти. Орден Мавританцев — это антипод Туле, братство франкмасо­нов, порождающее тиранию во всех ее формах; отсюда реальная возможность увидеть в коридорах этого ордена националистов разный сброд — большевиков и профессиональных революцио­неров, — таких людей, как, скажем, Парвус или Требич.

Состояние упадка, в котором оказалась Марина после войны, — это прозрачный намек на пораженную невиданной корруп­цией Веймарскую республику, в течение всего одной ночи Герма­ния превратилась в дом греха, где клятвопреступники смешались с рабами, охотниками и лесными бродягами. Охотники — это со­циалисты, с которыми Биденгорн, командующий рейхсвером (Гренер, Сект, Шлейхер...), заключил зловещий пакт от имени кланов (высших классов) ради подавления Советских республик. Эти советы, в свою очередь, были инфильтрированы лесными бродягами, то есть коммунистическими агентами, явившимися из лесов — кровавых лесов большевистской России — и заполонившими равнины Кампании (Центральной Европы).

Ополчением против этих дьявольских орд стали Беловар с сыном Сомбором и двумя сворами собак: явно подразумева­лись Гитлер, тучный Геринг, СС и СА, маршировавшие под зна­менами, обагренными кровью мучеников 9 ноября 1923 года*,

«В воскресенье утром состоялась самая уникальная церемония Третье­го рейха — освящение флагов. Перед фюрером ставили «знамя крови», то самое знамя, которое несли повстанцы, убитые во время подавлен­ного путча 1923 года перед Домом полководцев в Мюнхене... Одной рукой канцлер брал полотнище кровавого флага и полотнища флагов, которые подлежали освящению. Вероятно, фюрер считал, что являет­ся проводником каких-то флюидов и через него благословение пав­ших мучеников передавалось на новые символы германской Отчизны. Чисто символическая церемония? Я так не думаю. В душе Гитлера, как и в душе каждого немца, неистребимо живет идея о своего рода мисти­ческой трансфигурации, аналогичной той, что подразумевают под благословением воды католическим священником, если даже не евха­ристии. Тот, кто не усматривает аналогии между освящением флага и освящением хлеба, тот ничего не понимает в нацизме. Я не знаю, ка­кой была Германия в стародавние времена. Но сегодня это великое, странное государство, более чуждое нам, нежели даже Индия или Ки­тай. Сам флаг подчеркивает это поразительное восточное впечатле­ние...» (Робер Бразильяш. «Les sept couleurs». Paris: Plon, 1939. pp. 123-124)