Огненный скит - Юрий Любопытнов

Маврюта жил в их деревне, по соседству, ровесник Глафиры — парень кучерявый, особистый, с белозубой располагающей улыбкой, но голь перекатная. В стужу его отец Матвей Маврютин старыми штанами шею себе от холода оборачивал — не мог купить тёплого шарфа, являясь по этой причине посмешищем всей деревни. Да и лежебока был, зиму сидел на печке, ковырял в носу, хотя и летом в погожее время не утруждал себя заботами, одним словом, лодырь был несусветный. Кроме сына, было пять дочерей, и все ходили в одних валенках — не мог из-за лентяйства своего подшить обувку. Всё ждал, что счастье к нему само придёт, обласкает его и семью… Не стала ломаться Глафира, на досуге подумав, что прав отец, говоря: не та счастлива, которая у отца, а та счастлива, которая у мужа. А будет ли она счастлива с Маврютой, да если и тятенька в приданом откажет, когда осердится. Так подумала Глафира, и Антипа стали принимать в доме Кныкина, как будущего жениха. Уже и сговор намечали, а там сватов засылать.

Мельника Маркела в округе уважали, как ни как не крестьянин какой, а мельник — фигура исключительная по тогдашним понятиям. Да и семья была работящая. Всё складывалось наилучшим образом, но тут приключилось нечто, что повлияло на дальнейшую судьбу Антипа, вернее, на предстоящую его женитьбу.

Случился здесь казус, за который дорого заплатил Антип. Время было молодое, кровь бурлила и играла, да не в том месте, где было бы надобно. Так получилось, что обесчестил он девку из дальней деревушки. То-то шуму было. Молва быстро разлетелась по округе. Вскоре дошло и до старого мельника с мельничихой.

Антип уж и думать забыл о своём приключении да и не придал ему серьёзного значения, предавался мечтам о выгодной женитьбе на богатой невесте, как однажды Маркел, открыв дверь в горницу, позвал его:

— Антип, выйди-ка.

— Зачем? Скажи? Дела у меня. — Антип собственноручно пришивал лаковый козырёк к новой фуражке, протаскивая суровую нитку в отверстия, проделанные шилом.

— Иди я сказал. — Голос Маркела стал твёрже.

Антип про себя нехорошо выругался, что отбивают по пустякам от дел, но оставил своё «рукоделие» и поднялся с лавки. В сенях было полусумрачно, но Антип углядел, что лицо Маркела было не таким, каким обычно привык он его видеть: брови сдвинулись к переносице, нос налился кровью. Так бывало, когда он сильно перепивал или очень сердился. Было видно, что он не в духе. Перед этим Антип видел в окно, как он что-то резкое говорил Прасковье. Та слушала, всплескивая руками, и вздыхала, и охала, и схватывала виски руками, как от сильной боли и, как заметил Антип, взглянула страдальческим взглядом в сторону сына, видневшегося в окошке и, качая головой, отошла от Маркела. Шла она понурая и сгорбленная. Антип не придал этому никакого значения, продолжая заниматься своим шитьём. Он думал, что это их какие-то дела. Но сейчас, когда отец вызвал его в сени и он увидел его свирепое лицо, понял, что разговор родителей перед домом касался его.

Маркел втолкнул Антипа в просторный прируб, где опочивал в жаркое время года и запер дверь.

— Матери не ровён час слушать наш разговор, — сказал он.

Антип понял, почему не с того как бы не с сего, Маркел решил с ним поговорить. В руках у отца были ремённые вожжи. Ничего больше не говоря, он намотал их на руку и концами что было сил хлестнул Антипа по спине. Замахнулся ещё.

— За что, батя? — закричал Антип, подставляя руки под удары

— А ты не знаешь, сучье отродье! Под носом взошло, а в голове не посеяно. — Ещё раз ударил по плечам Антипа. — Верста коломенская ростом, а дури… Не знаешь за что? А ты напряги память-то..

— Что мне напрягать! Ничего я не сделал такого…

— Ничего он не сделал! А кто надругался над девкой?

— Над какой?

— Он ещё прикидывается…

— А кто тебе сказал?

Спрашивает — кто сказал? Сорока весть на хвосте принесла…

— А ты верь всем. Приехала баба из города, привезла вестей три короба.

— Ты мне зубы-то не заговаривай. Умён стал. Накинулся, как кобель паскудный.

— Так…

— Иль не знаешь, что цыган в своём таборе лошадей не ворует… Мало я учил тебя уму разуму. Свадьба была уже сговорена, невеста готова под венец идти, а он…

И Маркел стегал и стегал Антипа. Тот только поворачивался то одним, то другим боком, защищая лицо и глаза поднятыми руками.

В дверь забарабанила Прасковья, услышав крики мужиков и резкие удары ремней.

— Отец, прекрати! — кричала она. — Перестань. Открой!

Маркел бросил вожжи в угол.

— Уйди, Прасковья, сами разберёмся. Не вмешивайся. Дело мужское…

— Грех попутал, батя. — Красное от природы лицо Антипа больше закраснело, а может удар вожжей полоснул по лицу.

— Грех попутал! — передразнил его Маркел, скособочив рот. — Башкой надо было думать. Теперь не жди хорошего. Что скажут люди? Ему жениться надо, а он вздумал чужую девку брюхатить…

— Да я…

— Молчи, сучий кот.

— Так она сама… не отказывалась.

— Не отказывалась. Тьфу!

— Святой истинный крест. — Антип хотел перекреститься, но Маркел не дал ему этого сделать, ударив по руке.

— Он ещё крестится…

— Так и было…

— Где ж она тебе дорогу перешла? — Маркел стал отходить, лицо приобретало спокойное выражение.

— Где, где! — Антип ещё не справился с волнением и отвечал отрывисто, шумно дыша. — Так я… шёл от Глафиры…

— От Глафиры. Глафира-то постепенней, до свадьбы не обломится, а тут задарма… — Маркел вздыхал и качал головой. За дверью всхлипывала Прасковья, но не уходила, прислушиваясь к разговору.

— Ну говори, рассказывай, что стоишь как пень…

Антип вздохнул и продолжал:

— Бес попутал. — Он чуть не прослезился.

— Бес попутал… Говори-и!

— Темне-ело. Вижу девка идёт, несёт в горшке масло топлёное. Хотел обогнать, а тут чёрт меня дёрнул благое дело совершить. Дай, говорю, помогу. Хотя, что помогать-то было: не велика ноша — горшок.

Она молчит. Взял я горшок — понёс. На задах присел на бревно. Присела и она. Я поприжал её. Молчит. Дальше — больше. Чтоб я ни делал — молчит. Ну и…. Она и слова против не сказала…

— Дурак! Не сказала! А что ей говорить? Она же глухонемая. На убогую девку покусился. Во срам-то. Вся округа на мельницу зерно везёт. Разговоров будет. Как со срамом теперь жить… — Маркел сжал голову руками. — Стыд-то какой!..

Он подобрал брошенные на пол вожжи и вышел из прируба, с силой захлопнув дверь, а потом вернулся и запер её.

— Ты чего, отец, делаешь? — подошла к нему Прасковья. — Пошто дверь запер. Там же Антип!