Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

пришедший вместе с колонной чиновник. Поговорив о чем-то и обменявшись бумагами, все четверо проследовали в центр зала и заняли некое подобие трибуны. Оттуда они по очереди обратились к тем, что пили кофе за столиками. Долго и непонятно они что-то рассказывали, жестикулируя и периодически указывая на стоявших вдоль стен русских арестантов.

После такого представления и выступления от столиков отделились несколько человек и стали проходить вдоль строя, разглядывая остовцев. Секунду назад они не проявляли абсолютно никакого интереса, а теперь пытливо и очень внимательно вглядывались в их лица, глаза, оценивая расчетливыми взглядами ноги, руки, тела пленников. Их сопровождал распорядитель, который при необходимости даже переводил вопросы, задаваемые штатскими. Например, одна супружеская пара средних лет остановилась возле Александры Колесниковой, матери Гали, и немецкая дама спросила:

– Сколько тебе лет?

– Тридцать, – не моргнув глазом ответила Саня, после того как распорядитель перевел вопрос. Ей действительно исполнялось тридцать лет через несколько часов.

– Хорошо! А что за девки с тобой? – кивнула в сторону девочек дама.

– Это мои дочери.

– Они что же, двойняшки? Что-то не похожи меж собой, – не унималась тетка, подозрительно разглядывая девочек.

– Нет. Погодки. Галя старше, а Настя младше, – нашлась Колесникова.

– Так-так. А какая у тебя есть профессия или образование? – вдруг встрял в разговор мужчина, напоминавший своим видом какого-то бульдога с большой мордой и обвислыми щеками, украшенными бакенбардами.

– Профессия? Так я же училась на бухгалтера и в конторе у нас в колхозе работала счетоводом, – ответила Саша Колесникова.

– Бухгалтер? О, это хорошо! Очень хорошо! – переглянувшись между собой, дуэтом ответили мужчина с дамой.

Затем они о чем-то спросили у распорядителя по-немецки. Тот порылся в бумагах, что-то там почеркал и кивнул парочке головой. Те также отвесили полупоклон и пошли к тем, что стояли на трибуне. Там перекинулись несколькими фразами, подписали какую-то бумагу и получили в обмен другую. После чего почему-то мужчина достал кошелек и вытянул из него несколько цветных бумажек, видимо, это были немецкие деньги, которые он тут же отдал одному из тех, что стояли на трибуне. Затем они вернулись к Колесниковым, и один из полицейских подтолкнул Александру и девчонок:

– Vorwärts![117]

– Куда? – испуганно вскрикнула мама Галины.

– Вы с дочками ехать с герром и фрау Майер к ним в имение. Там жить и работать. Будешь помогать управителю вести хозяйство и учет. Твой дочки будет тоже работать. Давай, вперед! – раздраженно перевел распорядитель и для пущей уверенности бесцеремонно подтолкнул Колесникову и ее девочек к выходу, где уже стояли Майеры в ожидании своей покупки.

Александра растерянно оглянулась:

– Бабоньки, родные! Что ж такое выходит-то?! Продали нас как собачонок каким-то буржуям недорезанным немецким? Ой, мамочки!

– Саня, не горячись! Иди с ними, иди. Вроде не звери, не живодеры. Ты и сама спасешься, и девок убережешь, – подсказывал кто-то из подруг по рабскому плену.

– Что ж я мужу-то своему скажу? А? – Она всхлипнула и, взяв за руки Галю и Настю, потянула их за собой.

Настя вырвалась и подбежала к Лёньке. Полными слез глазами посмотрела на мальчишку и, задрожав, спросила:

– Лёнь, это что ж, теперь мы навсегда расстаемся?

– Ты погоди реветь-то! Может, это и хорошо. Обживетесь там, осмотритесь. А там уже и наши придут да освободят нас всех. Это ж лучше, чем в лагере, наверное, – попытался успокоить ее парень.

Полицейский потянул Настю за рукав:

– Komm, komm schnell![118]

Понурив голову, Галя и Настя под конвоем двинулись за матерью. У самого выхода они обернулись и помахали Лёньке. Он в ответ тоже махнул рукой, и девочек вытолкали за порог вместе с их новыми хозяевами по фамилии Майер. Им предстояла новая жизнь в рабстве у немецких буржуа.

Тем временем в зале полным ходом шла бойкая торговля «живым товаром». Вслед за Майерами другие пары подходили, осматривали и расспрашивали узников об их способностях, образовании, профессии. Уже не стесняясь, заглядывали не только в глаза и лица, но даже в рот, проверяя зубы, словно у лошади в базарный день. Некоторых сразу уводили, остальные дожидались своей очереди. К Акулине с Лёнькой подошли двое мужчин и через распорядителя-переводчика спросили о том, сын ли он ей и сколько им лет. Один из мужчин схватил парня за руку и крепко сжал. Лёнька вскрикнул и выдернул ладонь. Тогда мужик снова стиснул его теперь за плечи и встряхнул. Мальчишка вырвался и, насупившись, встал в оборонительную стойку, сжав кулаки. Второй немец рассмеялся:

– Ха-ха! О, какой бравый боец. Отличный работник получится. Бери их обоих, Фридрих!

– Мы берем этих двух и еще десять человек самых крепких и выносливых. Нашему предприятию требуются сильные рабочие, – подхватил тот, что тряс Лёньку, обращаясь к распорядителю, доставшему бумаги на Акулину и сына.

– Хорошо, хорошо. Вы можете всех забрать прямо сейчас. Небольшие формальности – и вы их полýчите.

Двенадцать человек, отобранные этими странными мужчинами, провели под конвоем на улицу. Здесь их загнали в небольшой грузовик с крытым верхом и в сопровождении всего двух полицейских вывезли в город. Сквозь щель, оставшуюся от неприкрытых брезентовых полотен, Лёнька вновь увидел памятник необычному старику в короне и с жезлом, похожему на Деда Мороза.

– Мам, а правда говорят, что Дед Мороз может исполнить любое желание, если его попросить? – неожиданно спросил он молчавшую до сих пор Акулину. Мать недоуменно вскинула брови:

– Какой еще Дед Мороз? До Нового года еще ого-го сколько времени… и вообще, при чем здесь это сейчас?

– Да просто спросил… – загадочно ответил мальчишка и про себя подумал: «Пусть Дед Мороз поможет нам домой вернуться!»

И Дед Мороз, получив пожелание русского мальчишки-невольника в далекой Германии, начал свою работу по возвращению домой этих заброшенных войной и позабытых Богом людей. Для этого понадобилось много долгих тяжелых и смертельно опасных дней, недель, месяцев, лет…

У русских остарбайтеров, наконец привезенных в самое сердце Великой Германии, начиналась новая, совсем не похожая на прежнюю, да и на ту, что у большинства людей в мире, жизнь. Жизнь в немецком рабстве, наполненная унижениями, голодом, болезнями, скорбями, истязаниями, пытками, мучениями и страданиями…

(Продолжение следует)

Примечания

1

Словарь русского языка: в 4 т. / РАН, Институт лингвистических исследований. 4-е изд., стер. М., 1999. Т. 2. К – О. С. 97.

2

Постановление Военного совета Западного фронта «Об организации уборки и ликвидации урожая сельскохозяйственных культур в Смоленской области» № 0012 «Совершенно секретно» ЦАМО СССР. Ф. 208. Оп. 2524. Д. 2. Л. 554.