Круглый год с литературой. Квартал четвёртый - Геннадий Красухин

«Да что вы! Что вы! – отвечает Жуковский. – Конечно, тут нет никаких формальностей, и вы можете говорить вполне откровенно. – «Тогда я вам скажу, что обвинять Веру Засулич я ни в коем случае не стану, и прежде всего потому, что кто бы ни обвинял её, присяжные её оправдают». – «Каким образом? Почему?» – «Потому, что Трёпов совершил возмутительное превышение власти. Он выпорол «политического» Боголюбова во дворе тюрьмы и заставил всех арестантов из своих окон смотреть на эту порку… И все мы, представители юстиции, прекрасно знаем, что Трёпову за это ничего не будет. Поймут это и присяжные. Так вот, они и подумают, каждый про себя: «Значит, при нынешних порядках и нас можно пороть безнаказанно, если кому вздумается? Нет! Молодец Вера Засулич! Спасибо ей!» И они её всегда оправдают». – «Бог знает, что вы говорите!…» – «Нет, Александр Алексеевич, мы совсем не понимаем друг друга. Но поверьте мне, что никакая речь не поможет».

«Засулич была оправдана… – заканчивает письмо министру Андреевский. – Когда после заседания мы с Жуковским уселись на «имперьяле конки» и поехали домой, он мне спокойно сказал: «Ну, брат, теперь нас с тобой прогонят со службы. Найдут, что если бы ты или я обвиняли, этого бы не случилось».

Жуковский был товарищем прокурора окружного суда. Сперва прокурором на процессе Веры Засулич было предложено быть ему. Но он отказался, предложив вместо себя помощника А.Ф. Кони Сергея Аркадьевича Андреевского, которому Кони протежировал.

Из письма министру понятно, что и Андреевский тоже отказался.

А фраза Жуковского «теперь нас с тобой прогонят со службы» сбылась: министр не помог. Жуковский был переведён товарищем прокурора в Пензу, а Андреевский уволен со службы.

Кони, однако, помог Андреевскому устроиться поначалу юрисконсультом в Международный банк, а потом вступить в сословие присяжных поверенных Санкт-Петербургской судебной палаты, где он очень быстро стал одним из выдающихся адвокатов России. Кони провидел это.

Но мы с Вами вспоминаем Андреевского не как адвоката, а как поэта. Он поздно начал писать стихи: в 30 лет заинтересовался стихотворением Мюссе и перевёл его. Первым в русской поэзии он перевёл стихотворение «Ворон» Эдгара По. И свою поэтическую книжку 1886 года открыл эпиграфом из По: «Красота – единственно законная область поэзии; меланхолия – наиболее законное из поэтических настроений».

Надо сказать, что меланхолия – ведущая мелодия поэзии Андреевского. Стихи его нерадостны:

Из долгих, долгих наблюденийЯ вынес горестный урок,Что нет завидных назначенийИ нет заманчивых дорог.В душе – пустыня, в сердце холод,И нынче скучно, как вчера,И мысли давит мне хандра,Тяжеловесная, как молот.

В течение двадцати лет появляются в печати стихи Андреевского. Но с большими перерывами во времени. В них по-прежнему нет душевной бодрости. Как нет её и в переводах Андреевского из Бодлера, из По, из Сюлли («Разбитая ваза»).

Тем не менее, в 1898 году вышло второе издание его поэтического сборника, а в 1902 году – 3 издание.

Много занимается Андреевский и литературной критикой. Самая его большая заслуга – воскресение из небытия уже забытого поэта Баратынского. Правда, восстанавливая Баратынского в своих правах, Андреевский далеко не всегда справедлив к Белинскому, умалившему в своё время значение Баратынского. Андреевский написал о Тургеневе и Лермонтове, о Некрасове и Гаршине. В 1888 году вышел его этюд о «Братьях Карамазовых», где Андреевский продемонстрировал новое понимание Достоевского как психологически сложного писателя, в отличие от того, как упрощённо читали прежде Достоевского.

Впрочем, статьи Андреевского напоминают его стихи – холодноватые, скорбные, враждебные ко всякого рода гражданственности.

Интересные воспоминания об Андреевском оставил выдающийся советский юрист Борис Самойлович Утевский, который писал, в частности: «Мне навсегда запомнилась его полная изящества внешность. Высокий и стройный, с седеющими густыми ещё волосами, с задумчивыми спокойными глазами – он был красив… Мне пришлось повидать его и после Февральской, и после Октябрьской революции. Он не был восхищён Февральской революцией, не ходил на общие собрания адвокатов, а когда я спросил его, не предлагают ли ему какой-либо высокий пост, как некоторым другим адвокатам, он только брезгливо махнул рукой. Октябрьскую революцию он не мог понять. Но мысль об эмиграции не приходила ему в голову. Он не участвовал в саботаже советской власти адвокатурой, но и не мог найти применения своим способностям в новых условиях. Как поэт он был весь в прошлом. Как адвокат он оказался неприспособленным к новым требованиям. К тому же, он был уже стар и немощен».

Скончался Сергей Аркадьевич 9 ноября 1918 года. То есть на 71 году жизни: родился 29 декабря 1847-го.

Александра Лазаревича Жовтиса называли диссидентом от рождения. Когда франкисты оттеснили республиканцев к французской границе, пионер Жовтис сказал, что республиканцы проиграли. Нашёлся стукач. С Жовтиса сняли пионерский галстук.

В 1948 году Жовтис читал курс древнерусской литературы в Казахском университете. Выходит статья в «Казахстанской правде», которая причисляет Жовтиса и Юрия Домбровского к буржуазным националистам и космополитам. Домбровский уже побывал в тюрьме. Арестовали снова. А Жовтиса уволили из университета. Восстановили после смерти Сталина.

Жовтис занимался переводами казахских поэтов. За перевод стихов Магжана Жумабаева, объявленного «врагом народа», Жовтиса снова увольняют. И снова восстанавливают с помощью Союза писателей Казахстана.

На лекции по древнерусской литературе Жовтис помянул добрым словом татарского хана, помиловавшего русских пленных. Снова донос. И опять увольнение. На это раз за «татарский национализм». Восстановился через суд.

Снова уволили за строптивость: отказался ставить положительные оценки «нужным» ректорату и деканату студентам. На этот раз восстанавливали на работе долго – целых четыре года.

В пятый раз его уволили как «сиониста», когда, обыскав квартиру, нашли плёнку с записью А. Галича, певшего дома у Жовтиса. Семь лет Жовтис был безработным. С помощью Санжара Джаносова Жовтису удалось получить профессорское место в пединституте. Смелый, никого и ничего не боявшийся Санжар Джаносов через некоторое время погибает при загадочных обстоятельствах.

Некогда премьер-министр Франции Леон Блюм купил у скульптора Исаака Иткинда его работу «Россия, разрывающая цепи». Во Франции работу назвали «Россия в цепях», что стоило скульптору оказаться для НКВД французским шпионом, быть арестованным и после избиений очутиться в лагере. Выжив, Иткинд поселился в Алма-Ате.

После его смерти Жовтис собрал воспоминания друзей Иткинда и назвал книгу «Прикосновение к вечности». По его просьбе предисловие написал скульптор Конёнков. 17 лет пробивал Жовтис эту книгу, и она вышла.

А книгу стихов Ирины Кноринг, на которую Александр Твардовский написал положительную внутреннюю рецензию, Жовтису удалось издать только после перестройки в 1993 году.

Надо сказать, что своих книг у Жовтиса было более 30. Это не только переводы с корейского, с казахского, которые ценили Маршак, Эткинд, Гаспаров, Лев Озеров. Но ещё и переводы англичанина Китса, включённые в серию «Литературные памятники». Ещё и работы по теории стихосложения и перевода поэзии. Ещё, наконец, и собранные им материалы, которые размещены в двух книгах «Непридуманные анекдоты. Из советского прошлого». Одна вышла в Москве в 1995-м. Вторая издана посмертно в 1999 в Алма-Ате.

Да, Александр Лазаревич скончался 9 ноября 1999 года. Родился 5 апреля 1923-го.

Из «Непридуманных анекдотов»:

«Молодой поэт Павел Кузнецов, как и многие его современники, положил в основу своей деятельности ясную и чёткую идейную концепцию: «Чего изволите?»

Жил он в Алма-Ате в первой половине 30-х годов, когда поэты многонациональной страны уже запели торжественные гимны на официально утверждённые темы. Поэтому появление на страницах печати патриотических од акына Маимбета в переводах Кузнецова было встречено весьма и весьма благожелательно. Акын пел про расцветающую под солнцем коллективизации Степь, про мудрость «вождя и учителя». В 1934 году местное издательство выпустило книжку «Стихи акына Маимбета» в переводе П.Кузнецова, а сам Паша, по воспоминаниям друзей, стал щеголять в новом костюме из модного тогда коверкота.

Всё шло хорошо… Но однажды поэта-переводчика вызвали в ЦК партии, где инструктор ЦК сказал ему:

– Мы очень довольны вашими переводами, Павел Николаевич! Акын Маимбет – это, конечно, Гомер XX века! Мы посоветовались и решили представить его к награждению орденом, а вас – грамотой… Я звонил в Союз писателей, но мне сказали, что Маимбет не член Союза. Народный, так сказать, самородок. Сообщите мне его адрес и паспортные данные.