Фантом. Последние штрихи - Тессье Томас

В серый предрассветный час мы вышли на прогулку. Город постепенно просыпался. Мы дошли до пруда в Гайд-парке, сели на скамейку и наблюдали за парой лебедей, стаей уток и несколькими чайками. Лина положила голову мне на плечо. Мы хорошо смотрелись вместе, как счастливая пара, которая гуляла всю ночь – сначала поужинали, потом сходили на шоу и наконец танцевали в ночном клубе до утра. От этой мысли я чуть не рассмеялся.

– Какая часть этого кошмара – твоя? – спросил я.

– Никакая.

– Но ведь ты его часть.

– Я попала туда случайно, – сказала Лина, – как и ты.

– Но ведь ты соучастница.

– Если подумать, то ты тоже. – Я пытался осознать, что Лина имела в виду, но она продолжала: – Слушай, Том, я помогаю Роджеру и этим людям, насколько возможно. Я не могу исправить то, что Роджер с ними сделал, но стараюсь помочь. Вот и все, что я делаю. Все, что я могу делать.

Возможно, это не вся правда, но она меня устраивала.

– Разве ты не хочешь со всем этим покончить?

– Да, конечно, но не могу. Одна не могу.

Я вышел на улицу, чтобы увидеть утренний свет. Чтобы вдохнуть свежего воздуха. Я хотел увидеть зелень травы и деревьев. Небо, животных. Хотел услышать звуки проезжающих мимо машин и автобусов. Увидеть белый след самолета на пути в Хитроу. Хотел увидеть, услышать и почувствовать все это, убедиться, что реальность еще существует. По какой-то причине мне это казалось важным. Но теперь, на берегу пруда, я понял, что мне все равно. Я ничего не чувствовал. Окружающий мир для меня ничего не значил.

Имело значение только пугающее и прекрасное создание, сидевшее рядом со мной. Лина. Я не становился ее пленником, а находил себя благодаря ей. В ней. И сейчас, как никогда, я понимал, что вся моя предыдущая жизнь была старой кожей. Я сбросил ее, и назад в нее мне уже не залезть. Несмотря на весь окружающий ужас, любовь все еще существовала.

– Лина.

– М-м-м?

– Нордхэген скоро умрет?

– Не знаю, – ответила она. – Ты же врач.

Преподобный Скотт сделал заявление, – радостно сообщил Нордхэген участникам собрания, – обвинив меня в убийстве и моральном безумии. Я же верно передал суть обвинений, преподобный? Боже, боже, все это серьезно. Но в нашем маленьком обществе нет места упрощенному судопроизводству. Поэтому рассмотрим дело со всей тщательностью.

Маленький доктор раскачивался взад-вперед на крутящемся стуле. Он сидел у консоли и говорил в микрофон, выводящий его слова на колонки, которыми были оборудованы застекленные ящики. В руке он держал большой бокал. Комната и ящики были ярко освещены. Шло собрание. Внимание было обязательным условием. Фоном играли инструментальные версии старых хитов. Обычный вечер в саду пыток.

– Прежде чем мы обсудим убийство как преступление, – продолжал Нордхэген, – необходимо напомнить, что оно – эксперимент природы. Через нас, людей, природа ввела убийство в биологический порядок на этой планете. А мы, в свою очередь, сделали убийство социальным экспериментом. О да. Так что оно – дважды эксперимент. Отсюда возникает неизбежный вопрос: какое у нас есть право судить эксперимент на стадии проведения? Думаю, никакого. Думаю, наш лабиринт правил и законов предопределен более широким порядком вещей – законами природы, которые главенствуют над нами.

Нордхэген замолчал, чтобы перевести дыхание и сделать глоток вина. Из динамиков зазвучала мелодия «Милая Сью».

– Итак, мы вычеркиваем первый пункт, убийство, так как оно находится не в нашей юрисдикции, – объявил Нордхэген. – Все согласны? Хорошо.

Возражений действительно не последовало.

– Теперь перейдем к моральному безумию. Мой дорогой преподобный, это ваша специализация, не так ли? Чистой воды демагогия, если можно так выразиться. Моральное безумие. Нечего сказать, веская формулировка.

Нордхэген замолчал, обдумывая линию защиты. Его обезображенное лицо скривилось в недовольной гримасе, словно обвинение оскорбило его до глубины души.

Я передвинул диван к боковой стене, подальше от глаз Нордхэгена и слепого взгляда стеклянных дверей. Я полулежал на диване, вытянув ноги перед собой, и наблюдал за происходящим, но старался не принимать в этом никакого участия. Лина лежала рядом со мной. В руках мы держали бокалы с напитками, но алкоголя мне было мало. Я чувствовал себя корягой, выброшенной на берег странной утопии Роджера Нордхэгена.

Я участвовал в этом уже несколько дней – нет, недель. Время казалось размытым. Оно не шло быстрее, просто у него исчезли границы. Когда вы попадаете в кошмарный сон, из которого не выбраться, можете выбросить часы и календарь.

У меня была работа, были обязанности. Чтобы инфернальный механизм функционировал без сбоев, требуется осторожность и внимание. Нордхэген наладил сложную систему жизнеобеспечения. Я готовил питательные смеси. Отмерял и вводил алкоголь, наркотики и лекарства. Обеспечивал развлечения и стимуляцию мозговой активности. А также выполнял рутинные работы по промывке труб, замене фильтров и установке капельниц.

Я даже смог внести некоторые улучшения. Я лечил мозоли, на которые Нордхэген не обращал внимания, и смазывал оковы в местах соприкосновения с кожей. Одной из главных задач была борьба с инфекциями. Пленники Нордхэгена практически постоянно принимали антибиотики.

Сначала я с головой окунулся в работу. Решая небольшие, индивидуальные проблемы, я мог закрывать глаза на всю картину и чувствовал, что приношу хоть какую-то пользу в этих невообразимых обстоятельствах. Но со временем мне становилось все сложнее и сложнее сочувствовать этим людям. Их жалобные стоны и плач, к которым я в начале относился с пониманием, стали невыносимы. Я пытался им помочь, что еще им надо?

Каждый раз, открывая стеклянную дверцу, я говорил: «Заткнись». Я начал убеждать их в том, что они не менее виноваты в своем положении, чем Нордхэген. Казалось, эти существа больше не вызывают у меня эмоционального отклика. Мне все сложнее было относиться к ним как к людям. Когда я приближался к ним, часть моего мозга отключалась, и я выполнял обязанности на автомате. Возможно, это была своего рода самозащита. Если принимать все близко к сердцу, можно умереть внутри. Поэтому я зачерствел и вскоре перестал помогать им. Я подходил к ним только при необходимости и ограничил свои обязанности поддержанием функционирования системы жизнеобеспечения на базовом уровне. Снова и снова я напоминал себе, что это – не мое дело. Я случайно оказался во всем этом замешан. Королевство Нордхэгена – всего лишь транзитная остановка. Мой поезд остановился в этом аду по пути в другое место. И у меня есть сквозной билет.

У меня было несколько фантазий о развитии событий, и все они были связаны с Линой и мной. Мы могли бы пойти в полицию и положить конец этому кошмару. Простите, но вы должны увидеть, что происходит в подвале здания на Маунт-стрит. Да, мы сами шокированы. Мы понятия не имели, и так далее. Можете представить, что мы испытали, когда он впервые нам все это показал. Жесть.

Но что скажут пленники, когда их освободят? Она замешана в этом давно. Он тоже соучастник, хотя пришел недавно. Он помогал преступнику. Он не отказался и не сбежал. Заткнись, говорил он нам каждый раз. Ему было наплевать на нас. И ему нравились наши мучения, правда.

Нет, мучения ему не нравились. Но ему действительно было плевать. Что я мог сделать? Пойти в полицию – не вариант. Так или иначе, это уничтожит нас всех, в том числе Лину и меня. Даже если по чудесному стечению обстоятельств нам удастся избежать наказания, мы превратимся в прокаженных до конца наших дней, куда бы ни уехали. Мои фантазии оставались фантазиями без возможности претворить их в жизнь.

Какое-то время я размышлял над тем, правильно ли я понимаю роль Лины во всем этом. Она сказала мне, что помогала. Но помогала в чем? Я был уверен, что она не принимала участия в ампутациях и убийствах. Но больше всего мне хотелось верить в то, что она не служила приманкой для кого-нибудь из пленников Нордхэгена. Никого не заманила в логово Доктора Смерть. Как-то утром, когда мы вдвоем находились в аптечном пункте, я решил спросить ее напрямую.