Фантом. Последние штрихи - Тессье Томас

– Безумец? – продолжал декламировать Нордхэген. – Вам ведь пришло на ум слово «безумие»? Ничего страшного. Я не возражаю. Почитайте Йейтса, молодой человек. Йейтс писал: «Почему старикам нельзя быть безумцами?» Все сводится к этому: другого финала быть не может. Но «молодежи не понять…» и вам следует узнать, «почему старикам приходится быть безумцами». Что ж, Томас, относитесь к этому как к производственной практике.

Нордхэген замолчал, но мне было нечего ему сказать. Пусть продолжает нести бред. Я уже не мог ему помочь. Он взял меня за руку и начал объяснять, как все устроено.

– Посмотрите сюда, – сказал он. – Их моют, за ними убирают. И вот, видите эти капельницы? Это их еда. Основные питательные вещества. И никто из них не подавится! – подчеркнул он не без гордости. – О да, о них заботятся, за ними присматривают. Их защищают. Это мои люди.

Я же видел людей, которые страстно желают умереть, но вынуждены жить в извращенном раю Нордхэгена. Я видел их опрелости, обвисшую, мертвенно-бледную кожу, покрытые коркой глаза, пену в уголках рта. Я видел туловища и черепа, утыканные электродами.

– Вот это… от вас не требуется сразу запомнить все имена, но у нас есть замечательные люди, – с маниакальной гордостью продолжал болтать Нордхэген.

Мы подошли к мужчине, который старался обратить на себя внимание. Его глаза светились от гнева. Нордхэген открыл стеклянную дверцу.

– Да, преподобный?

– Ты больной, отвратительный, мерзкий… – проскрипел несчастный пленник, и его покинули силы.

– Да, да, – радостно согласился Нордхэген. – И таким больным, отвратительным и мерзким сделал меня ваш Бог.

– Не смей винить в этом Господа, – слабо запротестовал мужчина.

– Нет? Ну ладно, – сказал Нордхэген. – Прощаю грехи твои, Господи.

Он закрыл дверцу и повел меня дальше.

– О, вот еще кое-кто, – сказал он, остановившись еще у одного ящика. – Вы, как недавно переехавший сюда, возможно, его не знаете. Но он – местная знаменитость. Укокошил жену и няню, а потом пришел ко мне, чтобы я изменил его внешность, а он смог, в свою очередь, сменить обстановку. Я с удовольствием исполнил оба его желания. Скажу по секрету, он, как выразился Достоевский, почти вернул свой билет Создателю. Но я, вообще-то, тоже.

Нордхэген почти стал похож на себя прежнего, старого весельчака. Он улыбался озорной улыбкой, словно все происходящее вокруг было какой-то глупой шуткой. Но теперь я знал, на что обращать внимание, и видел, насколько ему сложно сохранять видимость нормального человека. Он был очень умелым сумасшедшим.

– Фильмы? Я постоянно показываю им фильмы, – сказал он, словно меня интересовали их развлечения. – У меня годы ушли на то, чтобы собрать приличную коллекцию. Они очень любят «Экспрессо Бонго» и «Девушку ритма»[27] – конфликт поколений всегда интересен, не находите? Что еще? «Брайтонский душитель»[28], «Путь наверх».[29] У меня их сотни. Надо же заботиться об их ментальном состоянии, не так ли?

«Сколько времени нужно провести в сумасшедшем доме, чтобы почувствовать себя в нем своим?» – подумал я и повернулся к Лине.

– А какой твой любимый фильм, малышка? – спросил я, не узнавая свой голос.

– «Река, не текущая вспять»[30],– ответила она без раздумий. – Мой самый любимый момент, когда Мэрилин Монро произносит: «Чем дольше живешь, тем меньше переживаешь».

Нордхэген улыбнулся безумной улыбкой.

Лина улыбнулась с любовью.

Я перевел взгляд с одного на другую. Затем еще раз медленно осмотрел каменное помещение и коллекцию изуродованных тел, в которых насильно поддерживалась жизнь. Добро пожаловать в ад. В Нордхэгенвилль.

Я оскалился им в ответ, подобно тому как обнажают зубы в критических обстоятельствах животные.

Экскурсия еще не окончилась. Нордхэген по очереди подвел меня к каждому ящику и рассказал об их обитателях. Но я не особо слушал, что он говорил, это безумное зрелище ввело меня в ступор. Как я понял, большинство его людей, как он их называл, были ему не знакомы.

Бомжи, бродяги, отбросы общества. Но было несколько исключений: преподобный, человек, убивший жену и няню, кажется его звали Лукан, и психиатр, автор нескольких книг, который однажды таинственно исчез. На самом деле он попал в плен к Нордхэгену и диагностировал у него нарциссизм, чем привел того в восторг.

Особенно Нордхэген гордился своим командным пунктом. Здесь он мог включать фильмы и музыку, контролировать питание, мониторить автоматические функции, или сантехнические работы, как он их называл, и следить за физическим здоровьем своих пленников. Я обратил внимание на электроды, прикрепленные к их телам. Нордхэген с гордостью объяснил, что разработал собственную систему жизнеобеспечения. Консоль под киноэкраном была вспомогательной контрольной системой, более простой, но удобно расположенной.

Все это, бесспорно, впечатляло. Монументальное свидетельство того, как далеко может зайти неконтролируемая навязчивая идея. Перед тем как покинуть командный пункт, Нордхэген поставил музыку, чтобы успокоить подопечных. Наверное, это была запись телевизионной программы, потому что сначала раздались аплодисменты, а голос диктора объявил Макса Байгрейвза, который исполнил песню «Под сводами».

Рядом с командным пунктом располагались кладовая с инструментами и комната отдыха Нордхэгена. В ней находились шкаф с чистыми белыми халатами и фартуками, ванная с душем, туалет, раскладушка и постельное белье. Рядом с комнатой отдыха был небольшой аптечный пункт размером со стенной шкаф. Пространство от пола до потолка занимали полки, заставленные склянками с лекарствами и химикатами. В последней комнате находилась операционная. Не самая большая, но отвечающая целям Нордхэгена. Мое внимание привлекло не знакомое медицинское оборудование, а слив в каменном полу и свернутый шланг, висевший на стене и присоединенный к крану. Эти два предмета красноречиво говорили об этом месте.

Очевидно, Нордхэген потратил огромное количество времени, сил и денег на свою мрачную фантазию. Ему удалось воплотить в жизнь сценарий, с которым не сравнится ничье воображение. Или почти ничье. Я находился в компании демиурга. Что бы ни произошло, Нордхэген не проиграет. Он уже и так многого достиг, воплотив свою безумную мечту. То, что другим людям пришлось стать ее пленниками, казалось не столь важной, хотя досадной, деталью. Но, с другой стороны, в них был весь смысл. Фантазия существовала для них, а они – для нее.

– Что ж, я вынужден покинуть вас на некоторое время, – сказал Нордхэген, когда мы вышли из операционной. – Я угощу их мартини, а потом поработаю с документами наверху. Оставлю вас в компании Лины.

Он мог даже накачивать их алкоголем. Я был рад, что он уходит. Мне хотелось какое-то время побыть подальше от него. Нордхэген нервно откланялся, и я понял, что он тоже рад, что уходит. Его происходящее тоже шокировало, возможно, даже больше, чем меня. Он сильно рисковал, раскрывая свой секрет мне, незнакомцу. Он полностью обнажил предо мной свое безумие, свою чудовищную фантазию. Я был всего лишь зрителем, а он мог потерять все. Я мог его понять, но ни капли не сочувствовал старому дураку.

Из темноты возникла Лина с двумя большими бокалами. Я осушил свой одним глотком в надежде, что алкоголь начнет действовать поскорее. Мы сели на холодный каменный пол, расположившись так, чтобы не видеть тех несчастных. Какое-то время мы молчали. Лина просто сидела рядом и наблюдала за мной. Ей нечего было сказать, поэтому она ждала, пока я поделюсь своими мыслями.

– И где же, – начал я наконец, – он проходил свою производственную практику? В Аушвице?

– Нет. Он даже не немец.

– Может, и нет, – сказал я. – Но я не мог не заметить признаки арийского превозмогания.