Фантом. Последние штрихи - Тессье Томас

Я позвонил Нордхэгену и сказал, что хочу с ним встретиться. Наверное, луна находилась в нужной фазе, потому что он сказал, что собирается пойти по барам, и пригласил меня с собой. Мы посетили привычные питейные заведения и парочку новых. Ночь оказалась долгой, выпивки было много. Нордхэген с веселым упорством переходил из кабака в кабак. Его внутренние часы сообщили ему, что наступил рассвет, потому что он заказал несколько «Кровавых Мэри». Даже для меня выпитого в ту ночь оказалось слишком много, могу только представить, что испытывал Нордхэген под грузом собственных лет. Он напомнил мне одного моего пациента в больнице в Нью-Хейвене. Ему было около сорока пяти, но выглядел он на все семьдесят. Он был алкоголиком и гордился этим. Не собирался бросать пить и сказал мне: «Выпивка – замена самоубийства для католиков, док». У него был жизнерадостный смех. Его стали доставлять в больницу все чаще и чаще. Потом он куда-то исчез.

У меня не было сомнений, что Нордхэген отдает себе отчет в том, что с собой делает. Если алкоголь действительно влиял на его жизнь, как я подозревал, то не удивительно, что он решил закрыть клинику. У него не было выбора.

Мы обсудили наши дела в начале вечера, и я остался доволен тем, как все прошло.

– Я решил принять ваше предложение, – сказал я ему. – Я остаюсь в Лондоне.

– Естественно, мой дорогой мальчик. Я даже не сомневался.

Он выглядел довольным, и мне сразу стало лучше. Мы договорились о зарплате в тысячу фунтов в месяц авансом. Меня это устроило, тем более что я не подумал отложить деньги на съем жилья. Нордхэген посоветовал мне перевести счет в филиал моего банка в Мейфэре, а он устроит так, что деньги на него будут поступать из Америки, чтобы выглядело так, будто я перевожу в Великобританию свои собственные средства.

– Таким образом мы избежим ненужной бюрократии и не привлечем внимание налоговых служб, – объяснил он. – Нет смысла переживать на этот счет.

Я попросил его рассказать о проектах, над которыми мы будем работать, но он не был настроен обсуждать дела. Вместо этого он пустился в долгий монолог о Лине. Многое я слышал в прошлый раз – как она ему дорога и так далее, но покорно выслушал. Главная его мысль заключалась в том, что Лину нельзя обижать и он этого не потерпит. Нордхэген меня предостерегал. Конечно, не напрямую, но при всей его многословности основной посыл считывался безошибочно.

Наш разговор пошел ему на пользу, но в нем не было никакой необходимости. Я едва сдерживал улыбку. Я был уверен, что не способен обидеть Лину. Если мы и расстанемся, то это произойдет по ее инициативе. И кроме того, я очень сомневался, что ее вообще можно обидеть. Вероятность разбитого сердца – неотъемлемая составляющая любви, но в случае с Линой все было по-другому. Она отдавала себя без остатка, снова и снова, но если терпела неудачу, то просто проглатывала ее. Потому что причина неудачи не в ней. Люди могли ее разочаровать, но обидеть? Нет, не думаю. Даже мне это было не под силу.

Когда я встретился с Линой в следующий раз, на место встал еще один кусочек пазла. Я сообщил ей, когда планирую собрать вещи и переехать к ней.

– Нет, – сказала она. – Так нельзя.

Я был потрясен. Мы никогда это не обсуждали, но я предполагал, что буду жить у нее. Все это затевалось, чтобы быть с ней днем и ночью.

– Что?

– Нельзя, – повторила она.

– Почему?

– Не сейчас. Время еще не пришло.

Какое-то время я обескуражено смотрел на нее.

– Почему? Не понимаю.

– Ты должен довериться мне, Том, – сказала она. – Верь мне. Я права, и скоро ты сам в этом убедишься. Нам пока нельзя жить вместе. Еще рано. Прошу тебя.

– Все дело в Нордхэгене? – У меня горели щеки. Я чувствовал себя обманутым, и это меня разозлило.

– Нет. Но есть причины, по которым нам следует жить раздельно. Не волнуйся, мы сможем проводить вместе столько времени, сколько захотим.

– Здорово, просто здорово, – усмехнулся я. – Тогда скажи, где же мне жить.

– О, Роджер нашел для тебя жилье. Удивительно, что он сам тебе об этом не сказал.

Перевести мой банковский счет в Мейфэр, а не в Квине-Вуд, вот, значит, почему.

– Нет, он этого не упоминал, – сказал я. – Хотя говорил много.

Ничего страшного. Главное, что мы с Линой вместе, а это значит, что все будет хорошо. Если она сказала, что это необходимо, значит, так оно и есть. Все, что Лина обещала, сбывалось, поэтому у меня не было причины сомневаться в том, что, когда придет время, мы будем жить под одной крышей. А пока мы будем видеться каждый день и проводить вместе почти каждую ночь. Ничего страшного, что до поры засыпать и просыпаться мы будем порознь. Мне не понравилось то, каким образом я выяснил, что мы не будем делить один кров, но я сам виноват, что пришел к ошибочному выводу.

Любопытно, что я больше не виделся с Нордхэгеном, пока не переехал в новое жилье. Он поселил меня в квартире в его доме на Миллингтон-лейн. Она представляла собой небольшую студию с отдельным входом: одна спальня-гостиная, маленькая кухня, похожая на ту, которая была у меня на Мэтесон-роуд, и ванная комната с туалетом и слишком короткой для меня ванной. Квартира находилась в центре города, рядом с моей работой, и полностью меня устраивала.

Современная мебель из датского тика выглядела новой. Стены, отделанные голой штукатуркой, недавно побелили. Квартира была максимально обезличенной, словно номер в отеле, но я не возражал.

– Все в порядке? – спросила Лина.

Я ожидал, что мое новое жилье мне покажет Нордхэген, но он так и не появился, что меня обрадовало. С Линой мне не нужно было изображать наигранные восторги.

– Сойдет, – ответил я. – А где живет босс? Наверху?

– Квартира Роджера с другой стороны офиса.

– Значит, он всеми зданиями в конце улицы владеет?

– Верно.

– Ясно.

– Вот твой ключ.

– Спасибо. – Теперь я мог свободно приходить и уходить.

– А это, – добавила Лина, передавая мне конверт, – от Роджера. Он встретится с тобой, как только сможет. У него много дел. Не так-то просто закрывать клинику, которая вела деятельность более тридцати лет.

– Могу себе представить.

В конверте лежало пятьдесят двадцатифунтовых банкнот и короткое письмо от Нордхэгена, в котором говорилось, что эти деньги помогут мне свести концы с концами и что пока он в моих услугах не нуждается, так что я могу расслабиться, обживать квартиру и наслаждаться жизнью.

– Ну как?

– Хорошо.

Но на самом деле меня снедали странные чувства. Мы с Линой были на одной волне, и я не жалел, что решил остаться в Лондоне, но чувствовал, что должен делать хоть что-то. Работать. Последние чудесные шесть месяцев я наслаждался полной свободой, и Лина стала центром моей жизни, но я хотел чем-нибудь занять себя в дневное время, когда она работала. Какой бы незначительной ни была моя работа, для меня она была необходима. Но, похоже, следующие несколько дней я предоставлен сам себе, и выбора у меня нет.

Тем временем я продолжил улаживать личные дела. Перевел счета в местный филиал банка и сообщил родителям новый адрес и номер телефона. Подписал несколько документов и выслал их отцу. От продажи машины и квартиры, за вычетом всех расходов, осталась небольшая сумма, которую отец положил на мое имя в банк в Огайо. В Лондоне я мог обойтись без этих денег, по крайней мере, пока. А вот если здесь у меня что-то не получится, то эта сумма мне пригодится.

Я купил кое-что для обустройства своего нового жилья: запас алкоголя, радиомагнитолу, аудиокассеты с роком и джазом, пару растений в горшках и несколько книг. Я почти ничего не читал за пределами школьной и университетской программы, но выбрал несколько научно-фантастических романов. И когда я увидел в книжном магазине «Имморалиста» Андре Жида, то купил его тоже. Также я приобрел несколько новых предметов одежды. Лина дала мне контакты прачечной со службой доставки.

Голые стены и холодная атмосфера квартиры меня нисколько не смущали. Я хотел сохранить ее именно такой. Без характера. Пусть я решил остаться в Лондоне, но мне не хотелось превращать эту квартиру в свое постоянное гнездышко. Чем временнее и непривлекательнее она будет казаться Лине, тем лучше. Я старался сделать свое жилье максимально непохожим на дом Лины. Если ее жилище было дворцом наслаждений, то мое – монашеской кельей, и я надеялся, что это ускорит ход вещей в нужном мне направлении.