Тривейн - Роберт Ладлэм

— О чем же здесь сожалеть? — усмехнулся Боннер.

— Газетчики и этот мерзавец Брюс, кажется, оставили вас в покое.

— Премного им благодарен. А почему?

— Не знаю и не желаю знать. Но, к сожалению, это уже не важно.

— В каком смысле?

Купер подошел к двойному окошечку и окинул взглядом двор.

— Ваш процесс, если таковой состоится, пройдет в гражданском суде, в присутствии как военных, так и гражданских лиц. Они вас оправдают... Но как военный, вы должны предстать перед трибуналом. Они приняли решение возобновить против вас дело и добиться смертной казни сразу по окончании процесса.

— Что? — Боннер медленно поднялся со стула. Он весь напрягся, мускулы на его шее вздулись от напряжения. — На каком основании? Сколько можно?! Если я оправдан... А я оправдан!

— С вас снято обвинение в убийстве, но не в грубом пренебрежении своими обязанностями. Вы не послушались приказа, вот и нарвались на неприятности. — Купер продолжал смотреть в окно. — У вас не было никакого права там находиться, майор! Вы подвергли опасности Тривейна и его прислугу. Вы втянули американскую армию в события, находящиеся вне сферы ее действий, исказив тем самым наши намерения...

— Но это же, черт возьми, подтасовка!

— Это, черт побери, правда, солдат. — Купер резко повернулся на каблуках. — Чистая, простая правда. В вас могли стрелять в целях самозащиты, законно. Клянусь Богом, мы это докажем.

— Но у них была армейская машина. Мы можем доказать это!

— Армейская машина... В том-то все и дело! Не машина Тривейна, не сам Тривейн... Черт бы вас побрал, Боннер, разве вы не видите? Тут много чего намешано. Вы не можете больше оставаться в армии.

Пол в упор посмотрел на генерала.

— А кто собирается копаться в деталях? — спросил он, понизив голос. — Вы, генерал? Не думаю, что это подходящее занятие...

— Боюсь, что придется. С вашей точки зрения, именно я должен этим заниматься. Вас не удивляет, что я пришел к вам сюда — по собственной воле?

Боннер понял справедливость слов генерала. Все было бы гораздо удобнее, если бы Купер ничего ему не сказал.

— Зачем же вы сделали это?

— Потому что вам и так досталось. Вы заслуживаете лучшего, Боннер, не сомневайтесь, я это знаю. Что бы ни случилось, я сделаю все, чтобы... Чтобы вы могли навещать отставного офицера в Ратленде.

«Значит, генерал все же решил отойти от дел», — подумал Пол. Он уже не приказывает, а предлагает сделку.

— Значит, вы избавите меня от тюрьмы...

— Обещаю. Меня в том заверили.

— Но погоны я потеряю?

— Да... К сожалению. Такая, знаете, интересная ситуация. Придется действовать по правилам. Никаких отклонений. Мы не можем позволить, чтобы намерения армии подвергались сомнению. Нельзя, чтобы нас обвинили, будто мы кого-то покрываем.

— Опять темните, генерал. Прошу прощения, но вам это удается плохо.

— Я не в обиде, майор, вы знаете, я пытался справиться с проблемами все эти годы, последние семь-восемь лет. Похоже, не удалось. Получается только хуже. Хочется надеяться, что я сохранил одну из лучших черт людей старой гвардии.

— Вы говорили, что армия хочет от меня избавиться, убрать с глаз долой.

Бригадный генерал Купер плюхнулся в кресло, расставив ноги, — поза боевого офицера, отдыхающего в своей палатке. Так спали многие из них после тяжелого дня на огневой точке.

— С глаз долой — из сердца вон, майор... А если получится, то вон из страны. Именно так я и советую вам поступить, если военный трибунал будет отменен.

— Господи! Ведь все это было запланировано заранее, разве не так?

— Есть один вариант, Боннер. Впервые он пришел мне в голову, когда я гулял по полянке, покрытой глубоким снегом. Он показался мне не то чтобы забавным, но... Ирония судьбы, знаете ли.

— А именно?

— Вы можете получить от президента отсрочку... Отсрочку приведения приговора в исполнение. Кажется, это называется правительственная отмена. Забавно, не правда ли?

— Как же это возможно?

Бригадный генерал Купер встал с кресла и медленно вернулся к окну, выходящему во двор.

— Эндрю Тривейн, — тихо произнес он.

Роберт Уэбстер ни с кем не прощался по той простой причине, что, кроме президента и нескольких клерков штата Белого дома, никто не знал о его уходе. Чем скорее, тем лучше. Газеты объявят, что Роберт Уэбстер, три года исполнявший обязанности помощника президента, оставил свой пост по состоянию здоровья. Белый дом принял отставку, пожелав ему всего наилучшего.

Аудиенция с президентом длилась ровно восемь минут, и, выходя из Комнаты Линкольна, Уэбстер чувствовал на своей спине пристальный взгляд Первого человека страны. «Он не поверил ни одному моему слову» — думал Уэбстер. Да и почему он должен был верить? Даже правда звучала неубедительно. Уэбстер говорил, говорил, и его слова выдавали усталого, обессилевшего человека. Он пытался объяснить, что случилось на самом деле, но только больше запутывался. Все пустое. Ложь.

— Может быть, вы просто устали, Бобби? Почему бы вам не отдохнуть пару недель? — предложил президент. — Давление усиливается, я понимаю.

— Нет, сэр, благодарю вас, — ответил Уэбстер. — Я уже принял решение. С вашего разрешения, я хотел бы все-таки уйти. Да и жене здесь не нравится. Впрочем, и мне тоже. Мы хотим укрепить семью, наладить наши отношения. Но не в Вашингтоне... Я, кажется, здорово запутался, сэр, куда-то меня повело не туда.

— Понимаю. Значит, вам действительно захотелось вернуться в глубинку, растить детей и не бояться ходить ночью по улицам? Я вас правильно понял?

— Банально, но это так.

— Отнюдь не банально. Это американская мечта, Бобби. И благодаря таким, как вы, она стала реальностью для миллионов наших сограждан. Вы тоже имеете на нее право.

— Вы очень добры, сэр.

— Ничего подобного. Ведь вы жертвовали собой. Вам, должно быть, уже сорок? — Сорок один. — Сорок один, а все еще бездетен...

— Не хватало времени.

— Конечно, не хватало. Вы полностью ушли в работу. И ваша прелестная жена — тоже.

Уэбстер понял, что первый человек в государстве над ним посмеивается, только не знал почему. Впрочем, президенту не нравилась его жена.

— Она мне очень помогала. — Уэбстер знал, что тут он не лжет. Этим он действительно обязан жене, какой бы дрянью она ни была.

— Удачи вам, Бобби, хотя не уверен, что она понадобится. Ведь вы человек сильный.

— Работа здесь открыла передо мной много возможностей, господин президент. Должен поблагодарить вас за это.

— Приятно слышать... И двери в коридоры власти тоже?

— Простите, сэр?

— Да нет, ничего. Не важно... Всего доброго, Бобби.

Роберт Уэбстер, открывая дверцу машины и садясь за руль, все еще перебирал в памяти этот разговор. Ему не давала покоя последняя реплика президента. Странно... Но потом он с облегчением понял, что теперь можно не думать о репликах. Теперь ему уже на них наплевать. Больше не придется анализировать и обдумывать сотни загадочных фраз всякий раз, когда он лично или весь штаб сталкивались с очередными проблемами. Это больше, чем облегчение: он чувствовал, что возвращается к жизни. Боже! Какое чудесное ощущение! Ему удалось выскочить!

Он притормозил у ворот возле караульной будки и в последний раз махнул охраннику. Завтра они узнают, что Роберт Уэбстер больше не работает в Белом доме. Останется лишь фотография на пропуске и краткие данные о нем, которые теперь ничего не значат. Даже охранники, наверное, поинтересуются... Он всегда был приветлив с ними и вежлив. Никогда ведь не знаешь: вдруг придется изменить на десять — пятнадцать минут отметку об уходе из офиса, выкроить немного времени для себя. Немного — минут десять — пятнадцать, -чтобы пропустить рюмочку мартини или смотаться от какого-нибудь сукина сына. Ребята у ворот всегда были с ним заодно. Они вообще не понимали, почему такой человек, как Бобби Уэбстер, волнуется об отметке на контроле, но охотно выслушивали его ехидные замечание о том, как важно иногда смотаться от каких-нибудь зануд. Если бы не эти их паршивые инспекции и не эти его паршивые встречи... А кроме того, он давал им автографы.

Сколько раз ему это удавалось? Сколько раз он стоял вот так у контроля? Сколько раз умудрялся выкроить несколько бесценных минут, за которые важнейшая информация успевала пройти по телетайпу? Он использовал эту информацию, но всегда готов был сказать, что никогда не получал ее.

Связист.

Все теперь изменилось для «Дженис индастриз».

Все, хватит. Связист отошел от дел.

Он мчался по Пенсильвания-авеню, не замечая пристроившегося за ним серого «понтиака». Внутри «понтиака» водитель повернулся к соседу.

— Слишком быстро он едет. Его вполне могут оштрафовать.

— Смотри не упусти...

— А почему бы и нет? Разницы никакой.

— Потому что это приказ Галабретто! Разница большая. Мы все время должны знать, где он и с кем встречается.