Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

Однажды ему попался под руку томик рассказов в голубой обложке писателя Миколы Кадигроба, о котором раньше он никогда не слыхал. Книжку эту забыл у него, а может быть и нарочно оставил, тайно приезжавший зять Степка.

Назар Гаврилович от нечего делать осилил один рассказ. Прочитанное понравилось ему. Затем прочитал еще один и еще и схватился за голову. Третий рассказ, хлестко озаглавленный «Ворог», был написан про него, Федорца!

Со знанием дела в рассказе описывалось, как один кулак, не желая отдавать в коммуну своего лучшего жеребца, всю ночь носился на нем по дикой, целинной степи, а затем подвел его к пойлу, наполненному холодной водой, и навсегда загубил породистую лошадь, которой любовалось все село.

Давно, еще в первый год революции, именно это самое проделал и Назар Гаврилович, допустив молодую породистую кобылицу, всю в хлопьях мыла, до холодной воды. Кобылица запалилась и пропала, но Назар Гаврилович не огорчился, а обрадовался.

Да я обличьем ворог, намалеванный Кадигробом, сильно смахивает на него, Федорца: те же лютые глаза, та же раскольничья борода, такие же жадные малиновые губы. Даже степь, описанная в рассказе, оглушительно пахнет полынью, как и у них.

«Беспременно этот клятый Кадигроб сидел у меня на хуторе и списывал своего ворога с меня. Но где и когда он видался со мной, и почему я его не помню?» — ломал себе голову не на шутку встревоженный Назар Гаврилович.

Чертов рассказ не давал ему покоя, он думал о нем и днем, и ночью, против воли перечитывал его несколько раз, хотел забыть и не мог. Все думал и думал, боялся, как бы рассказ не повредил ему.

Будучи в Чарусе и зайдя в лавку процветающего Светличного, чтобы купить головку сахара, Федорец поинтересовался, кто такой этот Кадигроб. И всезнающий Обмылок объяснил ему, что Кадигроба надо искать в Харькове, все украинские писатели проживают в столице.

Светличный откупорил бутылку пива с желто-голубой этикеткой «Новая Бавария». Улыбаясь, сказал:

— Советское пиво! Какая бы ни приключилась с тобой авария, пей пиво «Новая Бавария». — Лавочник налил кружку золотистой, приятно пахнущей жидкости, бросил на пену щепотку соли.

— Как же ты живешь теперь, Игнат? — прихлебывая пощипывающее рот пиво, спросил у лавочника Федорец.

— Живу вроде не погано. Советская торговля совсем захирела, коммунисты торговать не могут, нет у них ни обхождения с покупателем, ни умения торговать, ни желания. Ну я и пользуюсь их слабостью, торгую зараз не только бакалеей, но и материей и ботинками. Обувь мне оптом поставляет известный в Чарусе торговец Коробкин. Да ты его, наверное, знаешь. После введения нэпа ожил старик, уверяет, что нэп — это отказ от Октябрьской революции, возврат к капитализму, скорая гибель советской власти. Говорит, что без нас теперь не прожить большевикам… В нашем деле нужны подручные, вот мне сынок и помогает. — Обмылок показал на Кузинчу, молча и неохотно взвешивающего на весах мешки с гречневой крупой.

После разговора со Светличным Назар Гаврилович решил наведаться в Харьков и в тот же день поехал.

Столица Украины поразила старика обилием народа; на окраинах дымили заводские трубы, по широким заснеженным улицам центра бесшумно проносились длинные заграничные автомобили; рысаки, накрытые синими сетками, куда-то увозили в крохотных санках хохочущих мужчин и женщин. В таком городе нетрудно было заблудиться.

На скрещениях улиц, в подвалах с зазывными вывесками кабачки блистали электрическим светом и звенели музыкой.

И лишь нахохлившиеся, как замерзающие птицы, инвалиды и нищие, жалобно просившие на хлеб, напоминали, что голод еще не миновал.

Назар Гаврилович остановился на квартире у дальней родственницы, которую с большим трудом отыскал в ветхом домишке в конце Журавлевки. Не виделись они лет десять, но не обрадовались встрече.

При помощи этой родственницы Федорец выяснил, что Кадигроб квартирует в Барачном переулке, в Доме писателей.

Назар Гаврилович отправился по указанному адресу. У дворника, разметавшего, снег на тротуаре, он узнал, что Кадигроб проживает на первом этаже, в квартире под номером десять.

— А какой он из себя, этот Кадигроб? — подавляя смущение, спросил Федорец.

— Обыкновенный, такой, как все, проживает с супругой и дочкой. Девочке лет восемь, ходит в первый класс… А вы кто им будете, не сродник?

— Нет, не сродник.

Разъяснения дворника охладили и даже обидели Назара Гавриловича. Где-то, в тайниках души его, теплилась надежда, в которой он даже себе боялся признаться: быть может, писатель Кадигроб не кто иной, как пропавший без вести сын его Микола. Оба сочиняют, и имена у них одинаковые.

Но восьмилетняя дочка! Такой дочки никак не могло быть у его сына.

— Да вот они сами, своей персоной шествуют, — сказал дворник и посторонился.

Чувствуя, как внезапно ослабели у него ноги, Федорец повернулся; к нему приближалась женщина с нагруженной кошелкой, — видимо, возвращалась с базара.

— Где? — выдохнул старик.

— Да вот же они, супруга ихняя, — объяснил дворник.

Мимо, не взглянув на них, прошла пожилая женщина с невыразительным, помятым лицом, закутанная в теплый деревенский платок и обутая в черные валенки.

Федорец презрительно скривил губы. Такая бесцветная баба не могла быть женой его Миколы, на шею которому всегда вешались самые красивые девки.

— Сурьезный писатель, талановитый, на манер Демьяна Бедного. Никого не принимает у себя, живет как бирюк. Только вечерами в яру за домом катается на лыжах с Любашей. Одним словом, спортсмен.

— С какой Любашей?

— Разве я не говорил тебе? Дочку его зовут Любашей.

Назар Гаврилович, не сказав спасибо словоохотливому дворнику, удалился. Сидя в холодном трамвайном вагоне, который бежал мимо больниц и школ за железными оградами, мысленно поругивал себя. Как мог он подумать, что какой-то там щелкопер Кадигроб его сын! Да если бы Микола был жив, разве не захотел бы он повидать своего родителя, не нашел бы способ подать о себе весточку? На душе было горько. В какой уже раз убеждался он, что с гибелью младшего сына потерял самое дорогое, что имел в жизни. Если бы не Илюшечка, то и жить незачем.

Раз Федорец в Харькове, то следовало сходить к Степану и раз навсегда выяснить его отношения с Одаркой. Все-таки она ему не какая-нибудь вертихвостка, а законная жена. Но Назар Гаврилович не рискнул отправиться к зятю в комиссариат. Степка строго-настрого наказывал не являться к нему, никому ни слова не говорить об их свидании, состоявшемся зимой на хуторе. Кто-кто, а Федорец умеет держать язык за зубами! Если что-нибудь потребуется, Степан сам явится.

Но растревоженные мысли Назара Гавриловича все время возвращались к рассказу «Ворог».

«Ведь знает же меня этот Кадигроб!