Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот это сейчас и решил выяснить бродяга, потянувшись пальцами свободной руки к семечкам, насыпанным Ромычем в другую его руку. И тут бродяга так эффектно проводит свои параллели между своими доразумениями насчёт злонамеренной сущности Ромыча и семечками в своей руке, где сейчас будет решаться вопрос очевидности с Ромычем, что Ромыч и Валентин, завороженные всей этой смысловой подоплёкой, не могут отвести своих глаз от руки бродяги, тянущейся за семечкой.
И по Ромычу видно, какое он испытывает беспокойство за верный выбор семечки бродягой, который решил действовать не наобум, а дать шанс Ромычу выкрутиться из этой запутанной для себя ситуации. И теперь взгляд бродяги разрывался в своём выборе между поджаристой семечкой, так внешне выражающей дисциплинированность в деле готовности для своего употребления, и крупноразмерной семечкой, бравшей тебя визуально.
– Ладно, пускай она. – Бродяга останавливает свой выбор на поджаристой семечке, крепко так её берёт в пальцы рук и под взглядами Ромыча и Валентина закидывает её себе в рот. Там он её расщёлкивает, сплёвывает кошурки от семечки прямиком перед собой, и все тут, и он в том числе, ждут от него итогового дегустационного решения.
– Пойдёт. С такими семечками обязательно дождёшься того, чего ждёшь. – К внутреннему выдоху облегчения Ромыча говорит бродяга, и вперёд за второй семечкой. Когда же она оказывается у него в рту, то он, искоса посмотрев на Ромыча, как бы за между делом спрашивает его. – И кого ждём?
И вот тут-то, когда казалось ничто не предвещает бури, разговор в одно мгновение, с вмешательством Валентина, принимает другой оборот. – Тебя … – вдруг берёт слово Валентин, осевшим в хриплости голосом, отчего и возникла вот эта тяжёлая пауза между первым им сказанным словом и дальнейшим пояснением его применения в данном, пока что неизвестном значении. А так как употреблённое им в самом начале слово можно было интерпретировать как кому будет угодно, и оно вполне этим чаяниям отвечало, то бродяга вдруг струхнул, сделав свои прямолинейные параллели между своим вопросом и этим ответом наиболее сурового громилы. Кого уж точно не сдвинешь со своей мысли, и сейчас он начнёт ему крепко так, чтобы он не вырвался, объяснять, какого хрена они его тут заждались.
И бродяга, только сейчас догадавшись, что слишком далеко зашёл в своём подходе к этим типам, уже было приготовился не убежать от возмездия за свою словоохотливость, как ответ авторитетного громилы отпускает его напряжение.
– Тебя это не …– Валентин на этом месте опять сбивается, на мгновение задумывается и заканчивает свою фразу, чьё окончание звучит совсем не так, как люди с умственным достатком как у Ромыча предполагали. – Не должно волновать. – Говорит Валентин и так проникновенно твёрдо смотрит на бродягу, что тот немедленно решает, что он тут слишком сильно под задержался, и ему срочно нужно куда-то туда идти, где его ждут.
И бродяга, больше не желая мозолить собой глаза столь великодушным господам, как-то уж очень резво их покидает и тем же ходом вперёд, назад, и подальше отсюда. Где он, даже не думая оборачиваться, подгонял себя и свой спешный ход словесно. – Только не оборачиваться, а иначе они меня в чём-то заподозрят, а может вспомнят обо мне нечто важное, но забытое, и начнут преследовать.
А Ромыч с Валентином знаково переглянулись, да и спохватились о чём-то таком забытом в бродяге, из-за чего они не имеют никакого права его выпускать из виду. При этом взгляд Ромыча на Валентина содержал в себе дополнительную претензию. – И чего мы интересно добились, сев сюда? – Но Валентин сейчас не в том настроении, чтобы пререкаться с Ромычем, и он, игнорируя этот его взгляд, со словами: «Пошли уже, а то мы его потеряем», поднимается со скамейки и быстрым ходом вслед за бродягой, провоцирует Ромыча на скорый подъём на ноги и игру в догонялки.
Ну а правила у этой игры совсем не сложные. Кто быстрее передвигает свои ноги, и поспевает ими за своими мыслями, находящими в логической и крепкой связке с мелькающими впереди пятками, как ими понимается, принадлежащими человеку за кем они все тут так поспешно следуют, то у того есть все шансы, как минимум, не отстать от того, кому принадлежат эти убегающие пятки.
Тот же, кто пока что находится на пол мысленного шага впереди, и получается, что он быстрее чем те, кто сзади, за собой поспевает, не обязан только на свои скоростные качества полагаться, чтобы быть во всём первым и не догнанным. А те, кто сзади его пытается догнать, скорей всего, явно по силе физического убеждения будут покрепче него (а то, что они оказались позади него, то это связано с тем, что им в задержкой сказали, с кем у них намечено соревнование), и поэтому ему нужно больше полагаться на силу своего убеждения тех типов сзади в том, что у них, как бы они тут зря не старались, ничего не выйдет.
А вот как убедить их в бесперспективности своих попыток догнать свой объект погони, то это и есть главная задача убегающего, не сильно полагающегося на свою физическую составляющую, а имеющего больше, чем следовало, намерений положиться на свою удачу, или по крайней мере, на случай.
Что же касается бродяги, здесь и сейчас выступающего в качестве не точно убегающего, а пока что его статус находится для него под большим вопросом, – он всё-таки не вытерпел и оглянулся назад, где вроде никого вслед за собой спешащих не заметил (что нисколько не значит, что за ним никто скрытно не идёт), – то он, – а давайте хоть как-то его обозначим, – может быть в любом качестве. А раз так, то было бы совсем неосторожно, если бы он не предпринял некоторые меры предосторожности для себя, чтобы сбить со следа вероятных преследователей.
И бродяга, когда он удалился от тех типов на скамейке, а затем завернул за поворот, что есть силы приударил в беге и только тогда остановился, когда остался совсем без сил. Здесь он согнулся в себе и, принявшись отдышиваться и само собой терять наращённое с таким трудом преимущество, стал поглядывать туда, откуда он сейчас сюда прибежал. Ну а там визуально никого не видно. Что не может не радовать бродягу саму простоту. А вот бродягу, имеющего в себе дальновидность и скептицизм насчёт других людей, так запросто не провести. И он склонен думать, что его преследователи не столь
