100 великих узников - Надежда Ионина

Такое отношение к королеве тюремщиков давало надежду ее друзьям, бывшим на свободе. В частности, графиня Жансон пыталась подкупить одного капуцина, граф Мерси прислал из Брюсселя деньги, но Дантон гордо ответил, что смерть французской королевы не входит в его расчеты и что он согласен покровительствовать ей без всякого вознаграждения. 3 сентября к королеве привели некоего шевалье де Ружвиля – французского гренадера, которому разрешили преподнести ей гвоздику. Среди лепестков Мария-Антуанетта нашла записку, где говорилось о возможности побега. Ответ королевы был перехвачен тюремщиками, но гренадер уже успел скрыться. Был еще один план побега, но для выполнения его нужно было убить двух жандармов, на что королева не соглашалась.

По «делу о гвоздике» Комитет общественного спасения решил провести дознание прямо в камере королевы, которая сначала все отрицала: никто не передавал ей никаких записок, хотя какой-то незнакомец приходил «во время ее нервного припадка». Тогда члены Комитета стали спрашивать Марию-Антуанетту, что ей известно о политическом положении на тот момент, знает ли она о победах французской армии, сохранила ли «отношения с внешним миром». Но она отвечала, что знает лишь то, о чем слышала от стражников, и заявляла, что беспокоит ее только счастье Франции. После этого допрос снова вернулся к «делу о гвоздике», и в один день королеву допрашивали два раза.

После допроса Марию-Антуанету перевели в другую камеру. К этому времени она была уже так слаба и измучена, что некоторые члены Конвента даже стали надеяться, что королева умрет своей смертью. А между тем общественность требовала смертного приговора для «подлой австриячки», и 9 сентября якобинцы потребовали ускорить судебный процесс и исполнить приговор, которого ждала вся Франция.

Общественный обвинитель Фукье-Тинвиль так и не смог собрать досье против Марии-Антуанетты, хотя были просмотрены все ее личные бумаги и письма. Не найдя многих документов, Фукье объявил, что они были уничтожены во время бегства королевской семьи из Парижа, и для обвинения этого оказалось достаточно. Кроме того, были использованы обвинения дофина Людовика XVII, который якобы свидетельствовал против своей матери. Председатель Революционного трибунала во время заседания обвинил Марию-Антуанетту в пагубном влиянии на короля Людовика XVI: «Это вы научили Луи искусству обмана, с помощью которого он лгал своему народу, который привык ему верить». Потом королеве напомнили об октябрьских днях 1789 года, ее ответственности за развязывание войны и вновь обвинили по «делу о гвоздике». В суде Мария-Антуанетта была одна против своих обвинителей, никто не указал ей, как вести себя и как защищаться. С защитниками, которых ей назначили, у королевы было три свидания, во время которых их разговоры подслушивали.

14 октября 1793 года Марию-Антуанетту стали судить за «государственную измену», но свидетели, которых вызывали в течение всего дня, не дали против королевы каких-либо серьезных показаний. Мария-Антуанетта уже стала надеяться, что ее просто депортируют, но ее приговорили к смертной казни. Один из очевидцев судебного процесса потом вспоминал: «Слушая обвинения и приговор, королева не выдала ни единого признака испуга или паники. Она вышла из зала, не сказав последнего слова ни судьям, ни публике». Королеву отвели в камеру для приговоренных, где она попросила принести ей письменные принадлежности и села писать письмо принцессе Елизавете, поручая ей своих детей.

16 октября 1793 года Мария-Антуанетта оделась во все траурное, но ей не разрешили этого, и служанка помогла королеве переодеться. В 10 часов утра палач А. Сансон связал ей за спиной руки, снял с головы чепец и обрезал волосы… В конце двора собралось много народу, и среди них Мария-Антуанетта увидела жену тюремного смотрителя Ришара, окликнула ее по имени и поблагодарила за все те благодеяния, которая та ей оказывала.

Со связанными руками королева с трудом взобралась на телегу, которая должна была везти ее к эшафоту. Холодный и туманный осенний день еще больше угнетал и без того тяжелое состояние Марии-Антуанетты. Телега медленно ехала сквозь плотную толпу, собравшуюся с раннего утра. Рядом с королевой стоял священник Жирар, которому на мгновение показалось, что в ее глазах мелькнул страх. Он попытался было ободрить королеву, увещевая, чтобы она не теряла мужества.

– Мужества! – воскликнула Мария-Антуанетта. – Гораздо больше его надо было бы для жизни, чем для смерти.

Тридцать тысяч жандармов были расставлены по ходу следования королевы, чтобы пресечь любую ее попытку к бегству… Все улицы, крыши и окна домов были заполнены зрителями всякого возраста, пола и звания. Воздух оглашался проклятиями и криками одобрения, но королева была нечувствительна ко всему происходящему. Она горячо молилась, так как в эти ужасные минуты только религия придавала ей мужество и душа ее уже высоко вознеслась над всеми страстями человеческими. Но увидев место казни, Мария-Антуанетта изменилась в лице и покрылась бледностью, однако скоро опять собралась с духом и взошла на эшафот, при этом наступила на ногу палачу и сказала: «Пардон, месье, я нечаянно».

Подготовка к казни длилась четыре минуты, которые казались бесконечными. Королева преклонила колени, чтобы получить благословение от сопровождавшего ее священника, а потом воскликнула: «Молитесь обо мне и не оставляйте детей моих! А ты, Великий Боже, прими смерть мою в жертву умилостивления за грехи моей жизни!» Это были ее последние слова…

«Главный бунтовщик» Тадеуш Костюшко

В октябре 1794 года русские войска под командованием генерал-поручика графа И.Е. Ферзена разбили в районе укрепленного замка Мацейовиц польский отряд, которым предводительствовал руководитель восстания Т. Костюшко. Обе стороны сражались с сильным ожесточением, но поляки не выдержали стремительного натиска русских, войска их пришли в совершенное расстройство, и к полудню 10 октября кровопролитное сражение закончилось. Тысячи повстанцев погибли. Во время преследования Т. Костюшко, раненный в голову саблей и тремя ударами пики в спину, был взят в плен, как и его друг и сподвижник Ю. Немцевич, раненный в правую руку. В плену оказались также еще пять начальников из штаба восставших, 200 офицеров и около 2000 младших командиров и рядовых.

Через три дня граф И.Е. Ферзен с войсками, обозами и пленными тронулся в путь. Т. Костюшко вместе с лекарем посадили в маленькую карету, но по дороге И.Е. Ферзен получил приказ идти навстречу А.В. Суворову для осады Варшавы, и пленных препоручили генерал-майору А.И. Хрущову. В сопровождении отряда из 200 человек он должен был доставить их во внутренние пределы России.

Пленение Т. Костюшко принесло русскому правительство немало забот: Варшава еще удерживалась повстанцами, а на значительной части Литвы и Белоруссии продолжались волнения. Поэтому колонна пленных с многочисленным конвоем сначала получила приказ двигаться в обход – через Киев. Генерал-майор А.И. Хрущов вручил премьер-министру В. Титову секретный ордер, в котором говорилось: «Главного польского бунтовщика Костюшко с его секретарем Немцевичем и адъютантом Фишером отправить в Санкт-Петербург».

Присяга Т. Костюшко на Рыночной площади Кракова 24 марта 1794 г.

В Петербурге руководителя польского восстания заключили в Комендантский дом Петропавловской крепости, причем приказано было содержать его на особом положении. Узнику казалось, что его поместили в глубокий колодец, куда не долетают ни шум жизни, ни солнечный луч. Больная нога приковала его к койке, и целыми днями он вынужден был лежать на спине, видя перед собой только мглисто-серый потолок, цвет которого лишь к закату чуть-чуть теплел. Первые дни заключения Т. Костюшко вел внутренний спор со своим прошлым; как историк, анализировал важнейшие этапы восстания и каждый из них рассматривал с двух сторон – как событие протекало в действительности и как оно могло бы происходить, если бы удалось провести в жизнь те радикальные реформы, которые он считал нужными. Но на кого из своих генералов он мог положиться? Почти все они были заинтересованы в поражении восстания, ведь победа народа лишила бы их шляхетских привилегий…

Ежедневные допросы и душевные муки по поводу поражения вызвали у Т. Костюшко глубокую депрессию. Он страдал от головных болей, бессонницы и обмороков, отказывался от пищи. Сказывались и последствия тяжелых ранений… На допросах Т. Костюшко отрицал, что хотел ввести в Польше порядок правления, который тогда существовал во Франции, но признал, что имел сведения о намерениях революционной Франции субсидировать польское восстание деньгами. Он откровенно заявлял, что, если бы Франция могла содействовать возвращению Польше отнятых у нее областей и установлению в стране формы правления, согласной с желаниями польского народа, он лично не препятствовал бы заключению польско-французского трактата. Не скрывал Т. Костюшко и того, что Польша заключила бы союз и с Турцией, если бы та объявила войну России.