Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов

При этом нужно отметить, что поражение в войне, как ни странно, принесло и свои положительные результаты. Под влиянием контакта с Францией Пруссия невольно должна была встать на путь радикальных преобразований, как в обществе, так и в армии. В октябре 1807 г. был опубликован знаменитый эдикт, который уничтожал феодальную зависимость крестьян и освобождал земельную собственность от различных ограничений, которые стесняли её куплю-продажу. В ноябре 1808 г. была проведена муниципальная реформа, вводившая самоуправление в городах. Одновременно были проведены и административные реформы, модернизирующие весь государственный аппарат королевства.

Одними из самых крупных нововведений были реформы в армии. Эти преобразования проводились под руководством генерала Герхарда фон Шарнхорста, который с 1807 г. возглавлял комиссию по реорганизации армии, а с 1808-го — военное министерство. Хотя всеобщая воинская повинность будет установлена в Пруссии только в 1814 г., однако новая прусская армия была уже народной армией, где путь к офицерским званиям открывался для каждого, у кого были к этому способности, вне зависимости от сословной принадлежности.

Шарнхорст стремился развить уважение к простому солдату, он считал, что нравственная сила армии гораздо важнее, чем мелкие детали технической стороны военного дела. Во многом идеи Шарнхорста повлияли на будущее творчество величайшего военного теоретика Карла фон Клаузевица, который был ближайшим соратником знаменитого преобразователя прусских войск. Во многих изречениях Клаузевица, посвящённых войне, чувствуется тот дух, который он и Шарнхорст пытались вложить в новую прусскую армию: «Армия, сохраняющая свой привычный порядок под губительным огнем, никогда не поддающаяся панике перед воображаемой опасностью, а перед лицом действительной оспаривающая каждую пядь поля сражения, армия, гордая сознанием одержанных побед, которая на краю гибели, после поражения, сохраняет силу послушания и не утрачивает уважения и доверия к своим начальникам, армия, физические силы которой закалились среди лишений и трудов, как мускулы атлета, и которая смотрит на эти напряжения как на средство, ведущее к победе, а не как на проклятие, тяготеющее на ее знаменах, армия, которой обо всех этих обязанностях и добродетелях напоминает короткий катехизис, состоящий всего из одного лозунга — лозунга о чести ее оружия, — такая армия действительно проникнута воинским духом»[8].

Без сомнения, думая о том тяжёлом состоянии, в котором оказалась Пруссия, Клаузевиц позже написал: «Завтра заключается в сегодня, будущее создаётся в настоящем; в то время как вы безумно уповаете на будущее, оно уже выходит изуродованным из ваших ленивых рук. Время — ваше, то, чем оно станет, зависит от вас».

О том, какие настроения господствовали в прусской армии и в Пруссии вообще, говорят многие документы. По этому поводу приведём одно ещё никогда не публиковавшееся свидетельство, письмо, написанное 8 сентября 1811 г. и перлюстрированное почтой, работавшей по заданию маршала Даву. Его автор — офицер прусской кавалерии; вот что он пишет:

«Все говорили о возможности новой войны между Россией и Францией. Теперь об этом говорят меньше, но зато уверяют, что война между Францией и Пруссией близка… С нашей стороны не хотят выполнять его (Наполеона) желания и не боятся его властного тона. Король ответил, что он скорее похоронит себя под обломками трона, чем даст удовлетворение его претензиям… В Кольберге выгрузили 50 тыс. английских ружей, и можно себе вообразить, с какой энергией все готовятся к будущим событиям. Поведение России по отношению к нам доказывает, что отношения между нашими государствами таковы, какие только можно было бы пожелать. Говорят, что император России подарил русских коней полку бранденбургских гусар и полку „Гард дю Кор“. Эти хорошие кони будут служить и в нашем полку, который получит 97 голов, половина которых прибыла с Украины и из Польши. Ты не можешь себе вообразить энтузиазм прусской нации, которая узнала о решении короля. А вы, галлы, что вы думаете, видя Пруссию в такой мощи? Вы, наверно, думали, что Пруссия перестала существовать как сила и что крылья её орла подрезаны?

…Несколько недель тому назад мы выкинули забавную шутку. Нам нужно было стрелять из пистолетов, чтобы к пальбе привыкали наши люди и кони. Мы взяли несколько досок, сколотили их вместе, сделали щит и на нем нарисовали красками французского кирасира. Он служил нам мишенью, и мы стреляли в него с разных дистанций на шаге, на рыси и на галопе»[9].

Как можно судить из этого письма, посланного за границу, прусская армия была настроена по-боевому и была готова сразиться с французами. Мнения тех, кто был настроен положительно по отношению к Наполеону, а такие тоже были, тонули в атмосфере общей враждебности. Императору об этом докладывали, и он прекрасно знал обстановку.

Однако, если в войсках было много горячих голов, прусский король совершенно не рвался в бой. Более того, он очень отрицательно относился к военным приготовлениям Александра I, считая его инициатором конфликта. 12 мая 1811 г. в своем письме русскому царю Фридрих-Вильгельм III написал: «Я знаю из верных источников, что император французов не желает войны, и мне кажется, что только от воли Вашего Величества зависит, можно ли будет ее избежать. Я оставляю в стороне причину споров с этим монархом (Наполеоном), я не осмеливаюсь решать, в какой степени его действия затрагивают государственные интересы России; но мне кажется, что, применяя чуть более внимательно принципы большой континентальной системы, избегая тем самым поводов для споров, объяснившись, наконец, с императором Наполеоном по поводу того, что его так беспокоит, Ваше Величество могло бы избежать грозы, последствия которой будут неисчислимы. Не стоит ли лучше применить все способы, которые имеются в нашей власти, чтобы сохранить мир на континенте, которого, как кажется, желает его народ, как и остальные народы Европы»[10].

В ответ на мольбы Фридриха Вильгельма не разжигать конфликта в Европе Александр написал письмо, где он возмущался тем, что ему приписывают намерение начать войну… и одновременно дал понять, что его желание обжалованию не подлежит. В этой ситуации несчастный прусский король, который единственный из монархов Европы искренне желал мира, почувствовал, что его обязательно раздавит либо Франция, либо Россия, если он решительно не примет ту или иную сторону в надвигающемся конфликте.

Тогда 16 июля 1811 г. Фридрих Вильгельм написал царю письмо, в котором он опять робко заметил, что, по его мнению, Наполеон все-таки «не хочет войны с Россией, так как он слишком занят на Пиренеях». Однако, понимая, что делать нечего, он предложил царю заключить договор, согласно которому при малейшей опасности со стороны французов русские войска должны были вступить в Пруссию и далее совместно с пруссаками сражаться против наполеоновских полков, разбросанных на территории Германии. Король умолял, раз уж Александр хочет войны, действовать решительно и «прийти реально мне на помощь и не бросать меня в тяжелой ситуации, когда меня раздавят превосходящие силы Наполеона… Пруссия нуждается в решительной системе, которая могла бы обеспечить ей поддержку и гарантии безопасности…»[11] Этот план вполне соответствовал настроениям Александра весной 1811 г., зато не очень отвечал его новому стратегическому видению обстановки в конце того же года.

Как уже не раз отмечалось, именно в начале лета 1811 г. Александр от плана наступательной войны переходит к идее заманить наполеоновские войска на свою территорию. Прусские предложения пришлись не ко времени, и царь опять заколебался. Он очень долго не давал никакого ответа прусскому королю, и тогда в сентябре в Петербург с тайной миссией был отправлен сам Шарнхорст. В его задачу входило изложить Александру ту сложную ситуацию, в которой оказалась Пруссия. Действительно, если французский посол де Сен-Марсан был столь же удивительно слеп, как Коленкур, и ровным счётом не замечал военных приготовлений Пруссии, их очень хорошо видели маршал Даву и губернатор Данцига генерал Рапп. Даву и Рапп буквально засыпали императора подробными рапортами о вооружении прусской армии, о подготовке крепостей, о подвозе оружия и боеприпасов, об усиленных учениях прусских войск. Понятно, что в этой ситуации Пруссия рисковала вступить в борьбу один на один с могущественным соседом. А ещё понятно, что в 1811 г. исход подобной борьбы не вызывал ни у кого ни малейших сомнений.

Именно поэтому Шарнхорст должен был убедить Александра выступить немедленно. В противном случае король боялся, что ему придётся, дабы не быть раздавленным между двумя могучими империями, вступить в союз с Францией, чего он никак не желал. Однако Александр действительно колебался. Он целую неделю не принимал Шарнхорста, который добрался до Петербурга, соблюдая глубокую тайну и предосторожности, достойные авантюрного романа.