Первые шаги - Татьяна Назарова

У ворот послышался шум. Вернулись понятые. Мужики зашевелились.

— Ну как? — вставая навстречу волостному, спросил уездный.

— Вот это нашли у Карпова в сенях под застрехой, а это у Кирюхи в сарае под сеном, — сообщил волостной, подавая два свертка листовок.

— Та-ак! — протянул Нехорошко и с издевательской ухмылкой спросил Федора: — Что ж, и дома вам с зятем Мурашев бунтовщические листовки подсунул? А?

Федор, взглянув на стоявших впереди мужиков, Аксюту, бледную, с горящими глазами, и заплаканную Прасковью, на всех своих друзей, выпрямился и заговорил громко, властно:

— Мужики, заставьте их выслушать правду! Вас много, и они вас боятся… — Он решил, что другого способа предупредить о шпионе нет.

Уездный шагнул к арестованным, но Аксюта вскрикнула, и Матвей, Родион, Андрей и десяток дюжих мужиков кинулись вперед, окружили арестованных и Нехорошко, готовые пустить в ход кулаки. Волостной, староста и кучка богачей испуганно отпрянули. Только Демьян Мурашев остался на прежнем месте.

Василий Моисеевич остановился. «Сомнут, и ружья не помогут», — подумал он.

— А мы только и хотим знать правду о твоем преступлении. Говори!

Уездный сел снова на стул и приказал полицейскому отодвинуться от арестованного. Его душило бешенство: хотел опозорить Федора перед сельчанами, за то и арестовал на сходе, а теперь сам попал в глупое положение…

— Кирюшку впутали зря, из злобы на меня. Он никогда не видал листовок, не было их у него, да этих, — Федор махнул рукой на стол, где лежали свертки, — и у меня не было. Дядя Фаддей, Лука Минаич, вы ходили понятыми, скажите правду: вы ль нашли листки иль вон тот, рябой, вам их показал?

— Он нашел!

— Он показал! — сразу раздалось два голоса.

Николка, побледнев, шмыгнул за волостного.

— За то начальник и послал обыск проводить без хозяев, — продолжал Федор. — Но не хочу скрывать от вас правды, такие листовки я читал. По ним и вам правду рассказывал. Их пишут большевики, партия, которая идет за народ, хочет освободить его от живоглотов. К ним и я пришел думками своими, но о том никому не говорил. Кирюша молодой парень, ничего не знает, ему листовки подкинул Николка по указке Мурашева и начальства.

Шесть лет учил я вас справедливости, помогал чем мог, чтобы меньше пили из вас кровь Мурашевы, Дубняки, Коробченко… Помните, как ездил с доносом Петр Андреевич? Ловили меня давно, но не за что было арестовать, увезти от вас, — голос Федора окреп. — Так прислали они иуду-предателя этого, что трется возле начальства. Он нам сам на днях сказывал про листовки, мы смолчали. А седни Николка подсунул мне листки в карман, а потом, без нас с Кириллом, «нашел» их и дома у нас…

Николка стоял ни живой ни мертвый. Убежать некуда. Волостной и староста со страхом отодвинулись от него. Матвей, черный от гнева, двинулся к предателю, за ним Полагутин, Лаптев, Родион, целая толпа мужиков…

Уездный растерялся. Вскочив со стула, он поднял было руку, но поглядел на толпу и молча опустил ее. Полицейские, побледнев, вопросительно глядели на начальство.

— Други мои, стойте! Стойте! — властно и требовательно загремел Федор. — Не марайте рук об эту скотину! Заберут его и так теперь от вас. Не затем сказал я вам правду. Слушайте дале…

Мужики, повернувшись к Федору, остановились.

— Коль дорогой до Акмолов не убьют нас, мы к вам вернемся… — продолжал Федор.

Но его перебил Демьян Мурашев:

— Прости, Христа ради, Палыч, меня за отца. Он погубил тебя из-за лютой злобы. Все понял я. Перед миром клянусь: сколь можно, заглажу вину. Не все Мурашевы одинаковы. О семье не беспокойся. А повезут на моих лошадях — сам поеду, пальцем не тронут. Дорогу к большому начальству я найду, и Павло поможет.

Неожиданная речь Демьяна поразила всех. По двору пошел гул. Нехорошко злобно глянул на него. «Совсем некстати такой фокус, но Павел Мурашев воротила, с ним не больно поспоришь. Придется стерпеть. Черт с этим Карповым, отдам жандармам, вряд ли вернется», — решил он.

У него было двойственное отношение к Федору — бешеная злоба и, пожалуй, благодарность. Не мог он не понять, что только арестованный спас его от расправы.

— Спасибо за честные слова, Демьян Петрович! — ответил Федор, опомнившись от удивления. — Твоя правда, с отцом тебя нельзя равнять. И я не забуду твоих слов.

Демьян поклонился в пояс арестованным и, сказав Нехорошко: «Подводы сейчас будут, ваше благородие», пошел через толпу к воротам. За ним шла испуганная Варя. Хоть и привыкла она к тому, что муж своего отца в грош не ставит последнее время, но такого не ждала. Стыд-то какой!

Мужики расступались перед ними охотно и глядели на Демьяна ласково. Только в группе богачей слышалось:

— Ай да сынок у Петра Андреевича! За кого отца в грязь лицом бросил?

Дубняк с ненавистью смотрел в спины уходящим.

После ухода Демьяна, видя, что обстановка несколько разрядилась, начальник уезда решил, что можно прекратить разговор Федора с мужиками.

— Ну, господин большевик, помитинговал — и хватит. Прощайся с семьей, а то твой новый доброжелатель сейчас подкатит, — сказал он и кивнул полицейскому, чтобы тот шел за подводами.

Аксюта, Прасковья с Машей, Евдоха с внучкой кинулись к арестованным.

— Аксюта! Дочка! — шептал Кирилл, обнимал жену и протягивая руку к матери с дочкой.

— Кирюша! Тебя отпустят, ты ничего не знаешь, — говорила взволнованно Аксюта. — Мы с дочкой тебя дождемся, маму я не брошу. — Она поцеловала мужа, выхватила у свекрови Танюшку, передала ему и потянулась к отцу.

Прасковья сорвала с головы платок и вытирала им окровавленное лицо мужа. Маша плакала, уцепившись за руку отца. Через толпу пробирались Татьяна Полагутина и Параська Коробченко. У обеих в руках были узлы. За ними шел Андрей.

— Чего это? — задерживая узлы, спросил полицейский.

— А, что? Дорогой убить собираетесь, еды не надо? — с яростью закричал Андрей, сразу побелевший от гнева.

— Осмотрите и примите продукты и вещи, — распорядился Нехорошко.

Он уже успокоился: никто не узнает в городе, что здесь происходило. Только злоба на Демьяна еще не прошла. «Из хорошей семьи, а уродом оказался. Еще братом грозит… Впрочем, черт его знает, тот ведь, говорят, был раньше влюблен в эту красавицу», — глядя на Аксюту, целующую то мужа, то отца и что-то шептавшую сквозь слезы, думал уездный.

Параська, не оглядываясь на мужа и свекра, держала руку брата и заливалась горькими слезами.

— Вместе с Аксютой будем бедовать, братуха, да ждать от вас со сватом весточку. Что в тюрьму за правду идешь, то не позор, а честь, — говорила она.

Галька, стоящая рядом с мужем, глядела издали на брата. Ей хотелось подойти, но боялась рассердить свекра, проклинающего бунтовщиков.

— Гриша, пойдем простимся с Кирюшкой. Он ведь за Федора страдает, — попросила она шепотом мужа.

Тот пошел к арестованным. Галька опередила его.

— Эх, Кирюша, Кирюша! Занапастил-таки свою голову! — причитала она со слезами, обнимая брата. — Говорила я тебе — не слушал…

Кирилл, сначала обрадовавшийся приходу старшей сестры, резко оттолкнул ее.

— Иди к своим, мне ты чужая, — жестко сказал он и отвернулся к Аксюте и матери.

Грицко потянул жену за кофту, и Галька пошла за ним.

— Лошади поданы! — крикнул от ворот полицейский.

— Берите вещи и ведите арестованных, — приказал уездный. — Господин волостной, акты обыска подписаны?

Тот молча подал ему два листка и пачку прокламаций. Николка, все время стоявший за волостным, кинулся к своему шефу.

— Увезите меня, а то все равно убьют! — шептал он с мольбой.

Нехорошко нахмурился. «Болван. Сам себя выдает…»

— Иди! Сядешь с полицейскими, — бросил он сердито.

У ворот стояло четверо дрожек, запряженных парами, — две из них пригнал Демьян Мурашев. Одетый по-дорожному, он сидел за кучера на одной; другой парой правил Яшка, крупный, широкоплечий парень.

…Вернувшись домой из волостного управления, Демьян распорядился готовить все к выезду и пошел к отцу.

Петр Андреевич, бледный, с ввалившимися глазами, лежал на кровати. Возле него суетились Аким с Натальей.

— Я в город сейчас еду, — сказал Демьян, ни на кого не глядя.

— Так, может, и папаньку увезешь? Справку надо взять, посадить этого сукина сына, да и врачи помогут, — предложил Аким.

О сходе он еще не знал всего. Аким Петрович уже считал себя в Родионовке чужим: дом в городе куплен, каменная лавка в рядах арендована, недели через две уедут, задерживались, распродавая остатки товаров. Демьян наотрез отказался от торговли.

Расстроенный случившимся с отцом, Аким и не подумал, зачем это брат вдруг собрался в город.

— Его Еремеевна и здесь вылечит, всем помогает, кому не смерть, — промолвил Демьян, глядя на отца пронизывающим взглядом. — А сажать-то незачем. Хватит, поди, ему, двух и так посадил, — добавил он, не отрывая взгляда от отцовского лица.